— И что, не посыпать дорожки щебенкой и не лить гербициды? — шепотом изумился кладбищенский сторож, явно знавший свое дело. — Ведь нашим подопечным рак уже не грозит.

— Да будет земля им пухом — но пухом натуральным! — хихикнул Пувро.

— Хихикай сколько хочешь, Пувро, а будущее все равно наступит, — ополоснул глотку Биттезеер, доказывая, что при наличии опыта можно говорить и пить одновременно.

— Да это будущее у нас уже наступило, — сказал севрский гробовщик. — У нас в округе уже открыли первое биокладбище, Ниорский природный кладбищенский парк Суше. Такая зелень, аж в глазах рябит. Могилы разделены деревянным брусом. Никаких надгробий, так — кусок белого известняка с именем, и все. И куда ни глянь — трава, цветы, кусты. Все растет как на дрожжах! Гробы-то некрашеные, что внутри них — тоже отлично разлагается, того и гляди грибы пойдут!

— Пермакультура на субстрате из мертвецов! Дадим покойнику вторую жизнь! За ними — будущее! Пусть дружнее всходят!

Могильщики встретили захватывающий поединок дружными аплодисментами; Марсьяль Пувро с досады бурчал соседу на ухо какие-то непристойности — он чувствовал, что партия экологов одерживает победу. Он схватил стоявший перед ним кувшин с туренским гаме и наполнил себе бокал чуть не с верхом; затем осторожно подвел усы к краю, как тигр наизготове ползет на брюхе по бамбуковой роще к источнику, терпеливо и опасливо, секунду понюхал нектар, прежде чем погрузить в него верхнюю губу и отпить, хлюпая и наслаждась, первый сантиметр жидкости, и, устранив всякую опасность расплескать, схватил бокал за ножку (за ногу бери, за ногу! А то согреется! Это ж тебе не коньяк, разрази меня гром! — выкрикивал он каждый раз, как заставал кого-то за нарушением золотого правила, и выкрикнул бы эту фразу и в Елисейском дворце или в Букингемском, вздумай английская королева или наш президент хлестать вино пузатыми бокалами) и вылил его содержимое в широко открытый рот, одновременно откидывая назад запястье и лоб, а потом возвращая голову и плечи к строгой прямоте, и сглатывая, и выдыхая бесконечное «уф!» сытого удовлетворения, и с жадностью поглядывая на запеченные устрицы по рецепту Александра Дюма, которыми уже обносили столы; осторожно, горячие! — говорил снабженный перчатками официант, накладывая беленькие плошечки с запеченными в сыре устрицами — любому, кто пожелает. Пувро, хозяин пира, устроил истинное обжорство; он знал, что до первых мясных блюд непременно надо подать еще три-четыре закуски и супы. Ему очень хотелось устрицу с пармезаном, шампанским и запеченным сыром, но прежде следовало ополоснуть рот; поэтому он вооружился стаканом для воды и наполнил его шененским вином из Уарона по той же методике, что ранее была описана для красного, и осушил его точно так же, разве что булькал вином в горле гораздо звучнее, дабы смыть с нёба всякий след танинов. Он сделал знак человеку, несшему моллюсков; их печеная плоть красиво отливала перламутром; ракушки прибыли из эгильонской бухты в нескольких лье от аббатства Майлезе, где они вольно плодились тысячами на забытых деревянных сваях и устричных подложках.

Старинная трапезная аббатства чавкала челюстями девяноста девяти гостей, и беседы, более или менее приватные, возникали вдали от главных солистов Братства — церемониймейстеров, магистров и великих магистров, — те быстро начинали цапаться по поводу разных инициатив и предосудительных новаций; к счастью, этот год не предусматривал выборов и переназначений, то был пир середины электорального цикла, пир общий, а не одна из тех бурных встреч, где гости под конец швыряли кофейные эклеры, аки молнии — Зевс-громовержец, и обращали в пух и прах пирожные шу со взбитыми сливками.

Биттезеер, конечно, смаковал победу на экологическом фронте, но еще больше — лангустов, которых он очищал от панциря и макал в майонез, приправленный лимончиком и — хорошего мало не бывает — еще толикой оливкового масла, отчего соус искрил зеленью, как отмель при низкой воде. Марсьяль Пувро мог показаться чуть неотесанным и в идейном плане слегка отсталым, но хозяин он был отменный. Биттезеер вспоминал один во всех смыслах провальный пир, проходивший несколько лет тому назад в шикарном отеле в Виши, где они все чуть не околели от холода и голода, где вино было просто отвратное, а заявленный взнос дико накручен: хозяин, видимо, решил наживиться на коллегах, как привык наживаться на покойниках; итак, размышлял Биттезеер, надо бы вспомнить, что он уже принял внутрь бутербродик с рийетом из вувре; ломтик утиного паштета; мисочку соленых огурцов для сопровождения вышеуказанного; одно фаршированное яйцо «мимоза», то бишь две половинки; две профитрольки с козьим сыром, размером чуть больше обезьяньей мошонки; шесть лапок, то бишь трех лягушек; шесть или восемь больших улиток; буше по-королевски с телячьим зобом; тарелку консоме с гренками и фуа-гра; яйца пашот с красным соусом мерет и шкварками; хрустящую раковую запеканку; шесть (за количество он не ручался) устриц в гратене; восемь, — пардон, еще штучку, — девять лангустинов с майонезом; в честь праздника — три стаканчика белого с кассисом (белое вино — пикантный сомюр); бокал отменного красного шинона; столько же густо-желтого уаронского шенена; радовало то, что он еще только осваивал закуски; и хотя понятно было, что этот Пувро внакладе не останется, нынешний пир обещал встать в ряд с лучшими и самыми примечательными собраниями последних лет — с тем, что организовал Сухо-пень в одном вогезском шале, — изумительно вкусным, долгим и выстроенным по нарастающей, но все же жирноватым застольем, и в этот момент Биттезеер, чьим любимым блюдом было приготовленное женой мясо, тушенное в пиве «Артуа», увидел, как официант выносит блюдо жаренных в панировке настоящих крабовых клешней и пряный соус самого аппетитного вида, — эта волна, идущая с моря, прилив и отлив, оставляющий дары на песке (сначала устриц, потом лангустинов, потом крабов), наводила на мысль, что не за горами и рыба, и ему не терпелось узнать (о чувстве голода не могло быть и речи, о нем забыли уже три-четыре закуски назад), какие еще сюрпризы готовит нынешний пир.

Он обратил внимание на то, что никто не выступает с речью, поднял голову от крабовых клешней, поискал взглядом кого-нибудь из могильщиков, просящих слова, — такой нашелся легко, динь-динь, и молодой гробовщик из местных отважно вышел на арену.

ПЕРВАЯ НОЧЬ. ДАМА МЕЛЮЗИНА И ЛУЗИНЬЯНЦЫ

Молодой человек был вандеец, и звали его Пуародо. Голос он имел красивый и мелодичный, выговор четкий, тон приятный. Он начал с сожаления о том, что Вертело, которого он, как положено, поприветствовал и поблагодарил наряду с церемониймейстером Биттезеером и великим магистром Сухопенем, — итак, для начала он выразил сожаление о том, что Вертело не успел разъяснить подробней, что Гаргантюа, которого профаны считают выдумкой Франсуа Рабле, на самом деле был вполне реальным человеком. Франсуа Рабле, бесспорно, ел за одним с ними столом, хлебал тот же суп, плевал от скуки, опрокидывал стаканы, попирал скатерть, отгонял собак, дул на огонь, зажигал свечи, закрывал двери, знал толк в похлебках и бабенках, и этот Франсуа Рабле, умом искавший прибежища в книгах, но желудком — в этой трапезной, так вот Франсуа Рабле, господа, вовсе не выдумал своего Гаргантюа, отнюдь; Гаргантюа был вполне реальный великан, живший задолго до вышеупомянутого мэтра Рабле, aùτôç ёφα, — но это открытие (поскольку большинство могильщиков о Рабле не знали вовсе, а про Гаргантюа — да, что-то слыхали) произвело, ей-ей, весьма ограниченный эффект: собравшиеся предпочитали жрать, а не прислушиваться чутким ухом, что скажет о Франсуа Рабле Пуародо, чьи широкие познания в медицине и особенно религии в виде цитат на греческом и латинском языках, безусловно бесконечно благозвучных и с чувством декламируемых, журчали как колыбельная песнь, как приятная мелодия, но со временем грозили задолбать слушателей до полного их обрушения ipso facto, носом в майонез или консоме. Итак, Пуародо всё вел свои ученые разглагольствования о философии Возрождения, Рабле и его друге Гийоме Бю-де, как вдруг (гробовщики — известные шутники) на беднягу посыпалась манна земная, сначала легонько — тут хлебный шарик, там соленый огурчик (Пуародо как ни в чем не бывало продолжал, только легонько обметывал лацканы), а затем погуще, нарастая лавиной: раковины от улиток, запущенные с противоположного конца стола с помощью катапульты из столовой ложки, усеяли лысину оратора маслом; лангустины волшебным образом цеплялись за лацканы пиджака, блестящие лягушачьи кости украсили бороду, и вскоре он стал похож на живую картину того художника, которого обожают все, ибо он подстегивает аппетит, как бишь его — Арчимбольдо, и покрылся всем, что бросалось: хлебным мякишем, солеными огурцами и даже половинкой яйца — то была традиционная кара докучных ораторов. Традиционная и, надо сказать, незаслуженная, ибо речь Пуародо отнюдь не была утомительной, она была, как бы сказать, немного техничной, вот "Εν οΐδα ότι ούδέν οϊδα, пока докладчик, теснимый лавиной объедков со всего зала, удрученный явным позором, не понял наконец, что пора выпустить пар. Он немного отряхнулся, в основном чтобы приосаниться и одновременно подумать, прежде чем выдать такую максиму:

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 88

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ежегодный пир Погребального братства - Энар Матиас бесплатно.

Похожие на Ежегодный пир Погребального братства - Энар Матиас книги

Ты знаешь, что хочешь этого - Кристен Рупеньян - Современная зарубежная литература

Оставить комментарий