возвращении, о доме, в котором она собирается жить вместе с ними.
– Ты не торопишься, Даша? А если через год-два соберешься замуж, что ты им скажешь? Подумай хорошо. Я не ревную и помню, как они помогали тебе с мальчишками, но ты подумай о будущем. Влад знаком с твоим соседом? По-моему, у них разговор на повышенных тонах. Не мешай, Влад просто его к тебе ревнует.
– Пап, я так решила. Закончат ребята первую четверть, и я переведу их в школу рядом с домом. У Егоровых кроме нас нет никого, я их не брошу. Они мне нужны не меньше, чем мы им, – сказала Даша, глядя на Влада и Сергеева. – Мне кажется, что они знакомы. Нужно поинтересоваться, хотя это не так для меня важно.
– Макс, ты офонарел? Ты с головой дружишь? Раз у нас с тобой был договор, ты должен хотя бы его придерживаться. Собери доказательства, подтверждающие, что ты есть ты, и признавайся. Я перестану чувствовать себя предателем и лгуном. Ты зачем сюда приехал? Черт тебя побери! Ты ждал больше, ну потерпи еще немного.
– Уймись, Влад! Моя амнезия подтверждена документально. Ты видел мое лицо? У меня есть фото до пластики и после нее. Ты меня мог и не узнать. Документы на имя Сергеева настоящие. Сказали, что я Сергеев, и я согласился. Мы сдали с отцом образцы на экспертизу. Все считают, что я слегка похож на Максима, а я вот все реже смотрю на себя в зеркало. Не могу привыкнуть.
– Тогда, какого черта, ты торопишь события? Ты ведешь себя так, как будто ты с ними знаком, но долго не видел. Сбавь обороты! Не хотел признаваться раньше, теперь наберись терпения и жди.
После поездки на шашлыки сосед приходил к Егоровым второе воскресенье ближе к вечеру на чай или его приглашали на ужин. Чтобы не надоедать, он не засиживался в гостях, и минут через сорок уходил к себе. «За время «знакомства», я уже дважды почувствовал себя своим же соперником. Даша не хочет забывать Максима. Первый раз, сидя за чаем, заговорили об удобной обуви, которая бы не скользила и была устойчива, – вспоминал Сергеев. – Никита, по простоте душевной, предложил матери отдать мне ботинки отца, которые тот так любил. Реакция Даши была словно удар током. «Нет!» – не сказала, крикнула она и, встав из-за стола, ушла в свою комнату. «Не обижайтесь. Она все папины вещи хранит в шкафу. Бабушка советовала раздать все людям, а она не дает», – оправдывал мать Никита. Второй раз я заметил на ее шее цепочку, но, ни с подвеской, а с обручальным кольцом. На мой немой вопрос она просто ответила: – «Это кольцо мужа. Максим всегда со мной». Хорошо, что отец поверил мне на слово, а за воспоминаниями признал меня. Но предупреждает, что Даша, что-то подозревает».
Дарья действительно начала замечать, что Лев Борисович начал ее избегать. Он отвозил ребят на тренировки, звонил ей по телефону, докладывая об этом, и на этом общение заканчивалось.
– Лев Борисович, я Вас чем-то обидела?
– С чего ты взяла, дочка? Я же каждую свободную минуту провожу в доме. Ты сама дала мне добро. То деревья подрезал, то систему к запуску готовил, то старую мебель разбирал, да вывозил.
– Не обижайтесь, мне показалось, что Вы меня избегаете.
«Не показалось, Дашенька. Я своей довольной физиономией не хочу тебя смущать и пугать. Сама все скоро узнаешь», – думал Егоров старший, отключая телефон. Машина, по воскрешению Егорова Максима Львовича, была запущена. Первое слушание состоялось десятого октября, и Максим сменил костыли на трость, второе – двадцатого числа, когда суд вынес решение. Двадцать седьмого октября Максим Егоров получил новый паспорт. На следующий день он собрался в гости к семье с покаянием, купив торт. С момента трагедии прошло сто тридцать три дня. Он боялся реакции Даши. Неделю назад, провожая его после ужина, она поддержала его, чудом не упавшего прямо на пороге ее квартиры. Она стояла так близко, что Максим не удержался и поцеловал ее. Поцелуй был коротким. Она уперлась ему ладонями в грудь и прошептала: – «Никогда, слышите, никогда не пытайтесь повторить подобное, иначе двери в мой дом для Вас будут закрыты».
– Ребята, я к вам в гости, пока мама еще не пришла. У меня к вам разговор. Никита, поставь, пожалуйста, торт в холодильник.
– О чем пойдет речь? – спросил Никита, закрывая дверцу холодильника. – У нас от мамы секретов нет. По какому случаю торт?
– Мы не будем делать из этого тайну. Я хочу поговорить в первую очередь с вами. У вас есть семейный альбом? Раньше он стоял на второй полке за стеклом.
– Откуда Вы знаете? – спросил Егор с любопытством.
– Я многое о вас знаю. Знаю, когда у вас дни рождения, знаю, что вы любите, а что нет с самого детства, – говорил он, открывая альбом. – Это фото сделано, когда ездили первый раз в Германию к бабушке Оле, – говорил он, перелистывая несколько страниц. – Это – после линейки, когда Егор пошел в первый класс, а это – наша с мамой свадьба. Назвать всех по имени? Простите, парни, – доставая из папки документы и фотографии, говорил он. – Это через неделю после аварии, а это после «реставрации». Очень жаль, но прежнего лица мне уже никогда не вернуть. Я получил документы, что я – это я – Егоров Максим Львович.
– Значит, ты не умер? А как же похороны? – спросил Никита.
– Когда я пришел в сознание, Максима Егорова уже три дня, как похоронили, а я на время потерял память. Были документы Сергеева, я им и стал. Вспомнил я обо всем, только, кто меня признает с такой физиономией и травмой позвоночника? Обратился я за помощью к Владу, ведь Сергеев был сотрудником компании. Влад и помог, а позже и догадался, что я Егоров.
– У тебя глаза папины и голос похож, – сказал Егор.
– Почему ты мне не признался? Я уже не маленький, – с обидой спросил Никита, обнимая отца.
– Прости, Никита. У меня не было доказательств. Ты мог и не поверить мне на слово, мог подумать, что я хочу вас обмануть. Мне нужно было видеть вас, я очень скучал, поэтому и переехал в эту квартиру. Прости меня, сынок.
– Мама сомневалась в твоей гибели. Она чувствовала себя виноватой за то, что не провели экспертизу и не выяснили особых примет. Она плакала и говорила: – «Почему я не проверила у него шрам на плече?». У тебя есть шрам?
– Есть, Никита, – говорил отец,
