Оказалось, что ничего особенно ужасного с моими ногами не произошло. Была повреждена одна из коленных чашечек, а ноги до самых бедер были покрыты болезненными царапинами. Они хотели отвезти меня в больницу, но я не могла оставить детей. Пришел тот же доктор, и когда он вошел, я заплакала и стала за что-то извиняться, словно совершила какой-то грех и должна быть за него наказана. В течение дня я слышала, как в соседней комнате Виндхэм и Дэвид говорили обо мне так, словно я уже умерла. Виндхэм продолжал повторять что-то вроде: «Я и представить себе не мог, что она попадет под колеса, я страшно виноват», а Дэвид все твердил: «Это не ваша вина, ради Бога, не извиняйтесь, это не ваша вина. Она должна понять, что это не ваша вина».
Кажется, виновата была только я одна: любой человек на моем месте знал бы, как избежать подобного несчастья. Я лежала без сна, ворочаясь и крутясь, насколько это было возможно в моем положении, и вспоминая свою няню, которая, бывало, говорила мне: «Если ты не перестанешь плакать, я дам тебе для этого подходящий повод». Теперь я понимала смысл ее слов. В полночь Дэвид вернулся из театра и зашел взглянуть на меня. Я все еще не спала, так как не приняла снотворное, которое прописал мне доктор. В скудном свете ночника Дэвид показался мне усталым и измученным, словно и он переживал трудные времена. Он присел на край кровати, взял меня за руку и начал поглаживать ее очень нежно: пальцы, сухую ладонь и бугорок Венеры у основания большого пальца. Казалось, он касается меня впервые за долгие годы, и в этот раз у меня не было причин отвергать его. Через некоторое время он сказал:
– Прости меня, Эмма, я был таким эгоистом, я не понимал, как скучно тебе будет здесь. А если даже понимал, то не обращал на это внимания.
– О, – откликнулась я, – дело не только в этом.
– В Виндхэме?
– Не знаю. Я не знаю, в чем действительно дело. Я не думаю о Виндхэме. Он ведь уже уехал, правда?
– Да, он уехал. Эмма, прости меня за Софи.
– Все в порядке. Не беспокойся об этом. Все по справедливости. Тебе ведь это тоже было необходимо?
– Кажется, нам обоим это было необходимо. Наверное, такие уж мы люди.
– Вся моя жизнь казалась такой обыденной, Дэвид, одна семейная ссора за другой, ошибка за ошибкой. Но мне не нужен Виндхэм…
– Правда?
– Да. Он уедет в Лондон, найдет себе там другую девушку, влюбится в нее, будет вывозить ее на обеды и рассказывать ей забавные истории. Мне это безразлично.
– Так же и у меня с Софи. Знаешь, она уже положила глаз на Невиля.
– Не может быть! Я думала, что Невиль и Виола…
– Нет, Виола бросила его недавно. В прошлые выходные приехал ее жених, он закончил работу над своим фильмом, и она тут же оставила Невиля. Софи времени даром не теряла, это уж точно, она не гигант мысли в других аспектах, но перемену в сердечных делах чует за версту.
– Думаешь, ей хорошо с Невилем?
– А почему нет? Мне он тоже нравится. Слушай, Эмма, кстати о фильмах: знаешь, кто позвонил мне сегодня утром? Роки Голденберг. Они снимают какой-то огромный сериал о море в Индии, кажется, по Смоллетту, и он спросил, не заинтересуюсь ли я. Тебе хотелось бы прокатиться в Индию? Ради смены обстановки?
– Наверное, она не очень-то отличается от Хирфорда, – сказала я и засмеялась.
– Боже, ты – ненормальная, – сказал он и принялся целовать мою руку, а я лежала и хохотала, приговаривая: – Я люблю тебя, Дэвид! – Это продолжалось довольно долго. Когда я успокоилась, он проговорил:
– А что смешного?
– Нам всем придется сделать прививки, представь себе, бедная старушка Флора и Джозеф – все в иголках! – Но мое воображение уже заработало, я уже мысленно собирала наш багаж, списывалась с агентами по недвижимости в Гон-Конге и отлично знала, что Дэвид представляет себе сейчас то же самое. Мы были в приподнятом настроении, предвкушая великолепное путешествие. У нас с Дэвидом было слишком много общего, чтобы расстаться.
В течение нескольких последующих недель оставалась в постели из-за своих царапин и коленной чашечки. Спустя день или два она уже не так сильно болела, поэтому я просто наслаждалась отдыхом. Все пришли навестить меня, приносили подарки, я была избавлена от готовки. Теперь у меня была намного более насыщенная светская жизнь, чем прежде: даже Софи пришла и без умолку болтала о Невиле. Я была добра к ней: теперь, когда мы с Дэвидом разобрались в наших чувствах, не было причины злиться. Я еще раз смогла убедиться в том, что заметила с самого начала: беспочвенность ее ожиданий. Я не могла не ободрить и поддержать ее, раз она в этом так нуждалась. В то же время я видела, что она и подобные ей вовсе не хрупки по своей натуре.
За недели, проведенные в постели, несмотря на ослабленное физическое состояние, я все больше убеждалась в собственных силах и в том, какую ошибку я совершила, пытаясь поддаться жалости к себе или какому-то романтическому эгоистичному самопрощению, которое мне обещала связь с Виндхэмом. Это никогда не было мне свойственно. Правда заключалась в том, что я могла пережить все, что я оказалась сделанной из железа, и что мне придется всю свою жизнь не защищаться, а защищать других от самой себя, начиная с собственных детей и так далее, включая всех моих знакомых. Все приходит и уходит, но у меня никогда не случится нервное расстройство: самое большее, что можно со мной сделать, это размазать меня по стене огромным автомобилем. Я перестала испытывать беспокойство о том, что я фригидна, или незначительна, или черства: я просто смирилась с этим. Как сказано в Библии, даже в падении воробья ощущается рука провидения.
Виндхэм написал мне. Я была очень тронута его письмом: я не ожидала получить его после всего, что произошло. Оно было написано с очаровательной литературной неуклюжестью. Он писал, что очень сожалеет о том, что со мной случилось, и признает свою вину. Еще он писал, что собирается ставить фильм и что Эдмунд Карпентер работает над сценарием. Он надеется, что с моими детьми все в порядке, и что он больше никогда не влюбится в женщину, у которой есть дети.
Я представила себе Виндхэма, обедающего с бездетной женщиной и рассказывающего ей анекдоты обо мне. Я была рада, что подкинула ему немного подходящего материала. Мне было уже все равно.
Единственным человеком, который не пришел навестить меня, был Джулиан. Через некоторое время я заметила это и наконец спросила у Дэвида, где он. Дэвид побледнел и попытался замять тему, а потом рассказал, что Джулиан утопился в реке на следующий день после несчастного случая со мной, и его тело выловили в двух милях ниже по течению. Кажется, напряжение, связанное с выбором, продолжать ли быть актером или нет, и уступить ли домогательствам Майкла Фенвика, оказалось слишком непосильным для него. Мне нравился Джулиан, но у меня двое детей, и вы не найдете меня на дне ни одной реки, Я вросла в землю, я – земная. Трудно таким, как я, помнить и горевать в должной мере о тех, кто не был стойким и упорным, но это необходимо. В случае с Джулианом мое горе было неподдельным, потому что я знала и любила его. Но и о других тоже следовало подумать.
