Ник тупо кивнул.
— Извини. Я не хотел ехать домой. Я собирался покончить с собой.
— Прекрати эту трусливую болтовню, — сказал Чалмерс. — Будь мужчиной.
— Хорошо, папа, — безнадежно сказал сын.
— Мы сделаем для тебя все, что возможно. Не отчаивайся. Обещай, что не будешь, Ник.
— Обещаю, папа. Извини меня.
Чалмерс, по-военному четко повернувшись на каблуках, подошел ко мне. Лицо его выражало решимость стоически встретить все удары судьбы. Оба — и сын и отец — сознавали, что этот разговор ничего не значит. Когда мы вышли из дому, Чалмерс вдруг остановился и удрученно посмотрел на свой садовый комбинезон.
— Не люблю появляться в таком виде на людях, — сказал он, будто соседи могли его слышать.
Я открыл багажник и, не вынимая револьвера из ящика, показал его Чалмерсу.
— Видели его раньше?
— Нет. Кстати говоря, у Ника никогда не было револьвера. Он испытывает отвращение к огнестрельному оружию.
— Почему?
— Наверное, передалось от меня по наследству. Отец брал меня с собой на охоту, когда я еще мальчишкой был. Но война навсегда отбила у меня охоту стрелять.
— Я слышал, что вы славно воевали.
— Кто вам это сказал?
— Джон Тратвелл.
— Лучше б Джон Тратвелл меньше болтал обо мне, да и о себе тоже. Я предпочитаю не говорить о своем участии в войне. — И он горько и презрительно посмотрел на револьвер, словно тот символизировал насилие во всех его видах. — Вы и впрямь думаете, что нам следует послать револьвер Джону Тратвеллу?
— А что вы предлагаете?
— Я знаю только, что мне хотелось бы с ним сделать: зарыть поглубже и забыть о нем навсегда.
— Нам бы все равно пришлось его выкопать.
— Наверное, вы правы, — сказал он.
В самом конце Пасифик-стрит показался тратвелловский «кадиллак». Поставив машину перед своим домом, адвокат рысцой пересек улицу. Наш рассказ он выслушал так, словно наперед знал, что от Ника ничего хорошего ждать не приходится.
— Вот револьвер. Он заряжен, — я передал ему ящик с ключом в замке. — Пусть побудет у вас, пока мы не решим, что с ним делать. Я просил разузнать, кто был его первым владельцем.
— Отлично. — Тратвелл повернулся к Чалмерсу. — Где Ник?
— В доме. Мы ожидаем доктора Смизерэма.
Тратвелл тронул Чалмерса за костлявое плечо.
— Как ужасно, что тебе и Айрин придется снова через это пройти.
— Прошу тебя, не будем об этом, — сбросив руку Тратвелла, Чалмерс круто повернулся и тем же шагом стоика прошествовал к парадной двери.
Я пошел с Тратвеллом к нему домой. В кабинете адвокат запер ящик с револьвером в металлический сейф.
— Очень рад сбагрить эту игрушку с рук, — сказал я. — Не хотелось, чтобы Лэкленд поймал меня с поличным.
— Вы считаете, я должен сегодня же передать его Лэкленду?
— Посмотрим, какие сведения поступят из Сакраменто о его владельце. Да, кстати, вы вот сказали, что Чалмерсам придется снова через «это пройти», на что вы намекали? Ник и раньше попадал в подобные передряги?
Тратвелл медлил с ответом.
— Все зависит от того, как это понимать. Ник никогда не был замешан в деле об убийстве — во всяком случае, насколько мне известно. Но один-два срыва за ним числятся, кажется, психиатры так это называют. Несколько лет назад он удрал из дому; его нашли только после того, как объявили розыск по всей стране.
— Он что — с хиппи спутался?
— Не совсем. Просто пытался жить самостоятельно. Когда Пинкертонам наконец удалось разыскать его на восточном побережье, он работал уборщиком в ресторане. Нам еле удалось уговорить его вернуться домой и закончить образование.
— Как он относится к родителям?
— С матерью он очень близок, — сухо сказал Тратвелл, — но не знаю, хорошо ли это. Отца, по-моему, он боготворит, но чувствует, что ему до него далеко. Так же относился и Ларри Чалмерс к своему отцу, судье. Очевидно, это наследственное.
— Но вы сказали, что подобный срыв не был единичным? — подтолкнул я его.
— Сказал. — Он сел напротив меня. — Но это было давным-давно, четырнадцать или пятнадцать лет тому назад, и, может, там-то и следует искать корень всех бед. Мне кажется, доктор Смизерэм придерживается того же мнения. Но со мной Смизерэм откровенен лишь до известного предела.
— Что же все-таки тогда случилось?
— Вот об этом-то Смизерэм и умалчивает. Я думаю, Ника тогда похитил сексуальный маньяк. Родителям удалось быстро вернуть его в лоно семьи, но мальчик безумно перепугался. Ему тогда шел девятый год. Теперь вы понимаете, почему никто не хочет вспоминать об этой истории.
Я хотел спросить Тратвелла еще кое о чем, но тут раздался стук, и на пороге появилась экономка:
— Я слышала, как вы пришли мистер Тратвелл. Вам что-нибудь подать?
— Нет, спасибо, миссис Гловер. Я сейчас опять уеду. Кстати, где Бетти?
— Не знаю, сэр, — сказала она и посмотрела на меня с укоризной.
— Она у Чалмерсов, — сказал я.
Тратвелл встал, всем своим видом выражая неудовольствие.
— Мне это совсем не нравится.
— Тут ничего нельзя было поделать: Бетти помогала мне, когда я забирал Ника. И справилась с этим отлично. С Ником, между прочим, она тоже здорово справляется.
Тратвелл хлопнул себя по бедру.
— Не для того я растил дочь, чтобы она стала нянькой психу.
Экономка в ужасе попятилась и тихо прикрыла за собой дверь.
— Пойду за Бетти, приведу ее домой, — сказал Тратвелл. — Лучшие свои годы она потратила на этого слюнтяя.
— Она, по-моему, не считает, что потратила их впустую.
— Так, значит, вы на его стороне? — сказал он ревниво.
— Нет, я на стороне Бетти, а возможно, и на вашей. Но сейчас нельзя требовать, чтоб она с ним порвала.
— Да, вы правы, — поразмыслив с минуту, согласился Тратвелл.
Глава 9
Перед уходом Тратвелл набил трубку и закурил. Я задержался у него в кабинете — мне нужно было срочно позвонить Рою Снайдеру в Сакраменто. Часы показывали без пяти пять, в пять рабочий день Снайдера кончался.
— Рой? Это опять Арчер. Тебе удалось узнать, кто купил кольт?
— Да. Его приобрел некий Роулинсон. Самюэль Роулинсон из Пасадены. — Снайдер повторил фамилию по буквам. — Он купил его в сентябре сорок первого и тогда же получил от пасаденской полиции разрешение на оружие. В сорок пятом году срок разрешения истек. Вот и все, что я узнал.
— А Роулинсон объяснял, для чего ему оружие?
— Сказал, что в его положении револьвер необходим. Он тогда был президентом пасаденского Западного банка, — сухо пояснил Снайдер.
Я поблагодарил его и позвонил в пасаденское справочное бюро. В списке абонентов пасаденский Западный банк не числился, зато числился Самюэль Роулинсон. Я заказал разговор с Роулинсоном. Трубку сняла женщина, голос у нее был грубоватый, но добродушный. — Мне очень жаль, — сказала она телефонистке, — но мистер Роулинсон никак не может подойти к телефону — у него артрит.
— В таком случае я хочу поговорить с этой дамой, — сказал я телефонистке.
— Минуту, сэр, — сказала телефонистка.
— У телефона Лью Арчер. С кем имею честь говорить?
— Миссис Шеперд. Я приглядываю за мистером Роулинсоном.
— Он что, болен?
— Он стар, — сказала она. — Все мы стареем.
— Вы совершенно правы, миссис Шеперд. Я пытаюсь выяснить, к кому перешел револьвер, который мистер Роулинсон купил в сорок первом году. «Кольт-45». Вы не можете спросить мистера Роулинсона, что он с ним сделал?
— Сейчас спрошу.
Минуту-две ее не было слышно. Линия была перегружена; в трубке бормотали далекие голоса, слышались отдельные фразы, обрывавшиеся прежде, чем я успевал понять, о чем идет речь.
— Он хочет знать, кто вы такой, — сказала миссис Шеперд. — И какое имеете право расспрашивать его о всяких там револьверах. Я повторяю слова мистера Роулинсона, — добавила она извиняющимся голосом. — Он у нас очень строг — во всем любит порядок.
— Я тоже. Передайте ему, что я сыщик. Есть подозрения, что из этого револьвера прошлой ночью убили человека.
— Где?
— В Пасифик-Пойнте.
— Он раньше всегда там жил летом, — сказала миссис Шеперд. — Спрошу его еще раз. — Она положила трубку и тут же вернулась. — Извините, но он не хочет отвечать. Он говорит, если вы сами к нему приедете и объясните, для чего вам эти сведения, он с вами переговорит.
— Когда?
— Если хотите, приезжайте сегодня же вечером. Он вечерами всегда дома. Локаст-стрит, 245.
Я сказал, что тут же приеду. И уже сел было в машину, но увидел впереди черный «кадиллак» с санитарным знаком на дверце и понял, что сейчас не время уезжать. Прежде всего я должен переговорить с доктором Смизерэмом.
Дверь чалмеровского особняка была распахнута настежь, словно его обитатели, поняв, что прежняя замкнутая жизнь невозможна, махнули на все рукой. Я прошел в холл. Тратвелл — он стоял ко мне спиной — спорил с плотным плешивым мужчиной, по всей видимости, пресловутым психиатром. Лоренс и Айрин Чалмерс почти не принимали участия в споре.
