Звонит телефон, и я ставлю цветы на стойку, чтобы достать его из сумочки.
– Что ж, пора за работу. – Моника стучит пальчиком по сценарию. – Но я так рада, что узнала вас! Может, мы еще встретимся. Я сюда часто захожу.
– Конечно, – отвечаю я, отвечая на звонок.
– Ну что, Техас! Теперь ты счастливая владелица собственной фирмы?
– Эвелин! Погоди секундочку. – Я машу Монике на прощание, беру цветы и выхожу на улицу. – Ты можешь это представить? Я чувствую себя такой… взрослой!
– Горжусь тобой, – отвечает подруга. – И поверь, говорю это совершенно искренне.
– Спасибо! – Мне очень приятно слышать ее слова. В Эвелин Додж я влюбилась с первого взгляда. Она классная, не любит чепухи и говорит то, что думает. Я решила, что когда стану зрелой женщиной, то буду как она.
– Ну давай, рассказывай, что за место.
Я подробно все описываю, затем говорю, что Жизель собирается зайти ко мне и помочь с дизайном.
– Я, пожалуй, должна перед тобой извиниться, – замечает Эвелин. – Знаю, тебе не хочется ее видеть, но она, похоже, всерьез настроена помириться.
– Нет-нет, все в порядке, – заверяю я. – Я приструнила свою подозрительность. Думаю, она правда сожалеет о случившемся.
Честно говоря, я невольно задаюсь вопросом, не проболталась ли Жизель насчет картины кому-то еще, кто, в свою очередь, рассказал об этом репортеру, но Эвелин я о своих догадках не сообщаю.
– Так когда мне можно приехать посмотреть? – спрашивает она. – Ты ведь сейчас там, да?
– Возвращаюсь из «Старбакс».
– Отлично. Дай мне адрес, я тут рядом, скоро приеду.
Не проходит и двадцати минут, как Эвелин врывается в мой офис – после предварительного звонка бдительного секретаря.
– Неплохо, – констатирует она, оглядывая помещение. – Очень даже неплохо.
– А знаешь, я ведь вижу тебя насквозь, – замечаю я. – Ни за что не поверю, что ты была неподалеку. Что тебе делать в Шерман-Окс? Прости, но я на это не куплюсь.
– Подловила! – ухмыляется Эвелин. – На самом деле, у меня была встреча с одним знакомым режиссером, который целый день снимает для «Юниверсал». Но я бы так и так к тебе заскочила. Нужно кое-что обсудить, и я никому не позволю опередить меня и стать твоим первым клиентом.
– О! Тогда давай поговорим.
В конце концов мы отправляемся в кафе, где болтаем и едим – а Эвелин еще и пьет – до самого вечера.
– Я сегодня разговаривала с Чарльзом Мейнардом, – говорит она, отламывая ложечкой кусочек чизкейка, заказанного на десерт. – Так и не смогла вытянуть из него, почему он до сих пор в Мюнхене. Но он упомянул, что София опять пропала. – Эвелин в отчаянии качает головой. – Клянусь, для меня остается загадкой, как Дэмиен до сих пор не потерял терпение.
– Она всегда была такой?
– Ага. Мозги-то у нее на месте. Вообще, она во многом тебя напоминает. Вот только стержня нет, с проблемами справляться совершенно не умеет. Ей легче убежать, чем бороться.
Я медленно качаю головой. Стержень? Бороться? Да за кого Эвелин меня принимает?
– Вот только не надо сейчас отнекиваться. – Эвелин пронзает меня уверенным взглядом.
Я скептически хмыкаю, а она продолжает:
– Ты по натуре боец, и мы обе это знаем. И это круто, что ты боец. Потому что с нашим мальчиком никто и недели бы не протянул.
При этих словах я не могу сдержать улыбку. Ведь если подумать, она права. Да, у меня были трудности, но ведь я с ними боролась – и почти всегда побеждала.
– Я знаю, как все будет, когда София наконец объявится. Дэмиен тут же вылетит в Лондон, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и определит ее в очередную лечебницу. А пресса начнет писать, что Дэмиен хочет избавиться от Софии, чтобы освободить место для тебя. Или наоборот.
– Избавиться? Так ведь они не встречаются. Дэмиен сказал, что в последний раз это было еще в юности.
– Разве журналюг когда-нибудь волновала правда? Всякий раз, как их видели вместе, лондонские газеты чуть ли не женили их. А теперь, когда появилась ты, будет еще интереснее.
– Да уж, интереснее некуда, – сухо отмечаю я.
– Не можешь повлиять на что-либо – научись получать удовольствие, – отвечает Эвелин. И, должна признать, совет стоящий.
– Кстати, о сплетнях, – продолжает она. – Поговаривают, что я собираюсь снова вернуться в агенты.
– Правда?
– Ха! – Она издает что-то среднее между смешком и хрюканьем. – Моя бывшая фирма атакует меня со всех сторон, стараясь вернуть. И знаешь что? Все возможно. Может, если они хорошенько попросят, я в конце концов и передумаю. Но сейчас я просто забавляюсь, глядя, как они суетятся и рассказывают о потенциальных проектах. Вот как твой, – добавляет она с ехидной ухмылкой.
– Мой? А что мой?
– Видела бы ты свое лицо, Техас! Многие продюсеры только и мечтают затащить тебя на реалити-шоу. И по меньшей мере штук шесть компаний хотят привлечь тебя для рекламы своей продукции. Хочешь рекламировать косметику? Могу устроить, – в подтверждение своих слов она щелкает пальцами.
Я лишь качаю головой.
– Если им просто нужно красивое лицо, скажи, пусть попробуют Джеми. В жизни я гораздо лучше, чем на пленке, а вот Джеми создана для телекамер.
– Хорошая мысль, – кивает Эвелин.
* * *Голова моя уже гудит от кофеина и разговоров, когда наконец мы расстаемся и я возвращаюсь в офис, а Эвелин – в Малибу. Я изучаю портфолио Блейна, которое она мне оставила, и набрасываю идеи для мобильного приложения. Мне хочется сделать его как можно более функциональным, чтобы это была не просто портативная витрина. Я так увлечена процессом, что не замечаю, как бежит время, и прихожу в себя лишь после звонка секретаря, сообщающего, что внизу меня ждет мисс Рейнар.
– Хорошо, пусть проходит.
Я приветствую Жизель улыбкой в стиле «Ники-бизнесвумен». Еще один плюс моего ужасного детства – я отлично умею скрывать эмоции за множеством тщательно выверенных улыбок. Поэтому она наверняка не замечает моей настороженности или крошечных ростков ревности, готовых вот-вот показаться, стоит ей сказать что-то не то. На самом деле, мне вовсе не хочется быть подозрительной или ревнивой – мне это не нравится, и я не такая. Но из головы не идет мысль, что они с Дэмиеном когда-то встречались – а когда речь о Дэмиене, слово «встречались» является синонимом слова «трахались».
– Ники! – радостно восклицает Жизель, и я стараюсь улыбаться еще лучезарнее.
Она похожа на Одри Хепберн – тонкие черты, огромные глаза, осанка. Я редко боюсь других женщин, но в присутствии Жизели чувствую себя не в своей тарелке и не могу отделаться от мысли, что все идет не так.
Однако если она и замечает мое замешательство, то ничего не говорит. Вместо этого внимательно оглядывает помещение, пробегает взглядом по голым стенам и мебели и, наконец, снова возвращается ко мне.
