предложил им всем остаться на ферме.
Они остались. В поселке Соловецком, где происходило дознание, жить было решительно невозможно. Все – и работники сферы обслуживания, и туристы, и местные жители, которых это дело не касалось вообще никаким боком, – с наслаждением мусолили скандальную новость: представительница древнейшей профессии (кто там станет разбираться в деталях), чуть ли не порнозвезда, утонула, катаясь в лодке со своим любовником-наркоманом. Тогда как на ферме, расположенной на краю света, об этом мало кто слышал и тем более никто не знал подробностей. Никто, кроме Аркадия и Леры, которым, конечно, пришлось обо всем рассказать.
«Нора, – дрогнувшим голосом произнесла Лера, выслушав от сестры подробный отчет о событиях того дня. – Это сделал Леонид?»
Они сидели на раскладных стульях в саду за Белым домом, где их никто не мог услышать.
«Леонид? – опешила Нора. – О господи. С чего ты взяла?»
«Понимаешь, – Лера покусала губу. – Однажды я засиделась с книгой в холле Барака… просто не спалось… и вдруг сверху спустился Леонид. Ему не спалось тоже. Увидел меня, спросил что случилось…»
«А что тогда случилось?»
«Ну… я плакала».
«Понятно».
«Мы вышли на улицу покурить и, уже прощаясь, он сказал: „Не плачь, Лера, все образуется“. Я спросила: „Откуда ты знаешь?“ А он ответил: „Не спрашивай. Просто верь мне, ладно?“ Так что его я спрашивать не хочу, смысла нет. Но ты, Нора, скажи мне честно, он мог это сделать?»
«Ну, – подумав, ответила Нора, – чисто теоретически у него такая возможность была…»
Вспомнила маску боли, в которую превратилось его лицо, охрипший голос, неуверенную походку. Первые сутки он вообще ничего не ел, пил маленькими глотками простую воду и курил одну сигарету за другой. Ни с кем не разговаривал, только отвечал на вопросы следователя. Когда его привели в номер отеля, где жила Регина, ему пришлось до скрежета стиснуть зубы, чтобы не разрыдаться.
«…только не думаю, что…»
А вслед за этим – свои слова на выходе из «Кают-компании»: «Прекрасный актер» и ответ Германа: «Да, этого у него не отнимешь». Неужели?.. Нет! Нет! Не может быть.
«…хотя с другой стороны, именно он предложил сплавать к острову, и Регина вызвалась плыть вместе с ним. А с третьей стороны, – Нора тяжело вздохнула, – когда мы с Германом шли по Щучьему озеру, меня тоже посещали мысли о купании, так что ничего преступного в них, наверное, нет».
«Что если он, нырнув вслед за ней самый первый раз, нырнул не для того, чтобы вытащить ее на поверхность, а для того, чтобы удержать на глубине?» – шепотом спросила Лера, глядя на сестру широко раскрытыми, лихорадочно горящими глазами.
«А сам он, по-твоему, Ихтиандр? Ему дышать не надо?»
«Как тебе показалось, он хорошо плавает?»
«Хорошо, – отозвалась Нора с легким раздражением. – Но одного этого не достаточно, чтобы заподозрить человека в умышленном убийстве. Тем более он с ней спал. Ты забыла? И даже, судя по всему, был в нее слегка влюблен».
«Что если он втерся к ней в доверие и забрался в постель только для того, чтобы спланировать и осуществить убийство?»
Нора молчала. Теперь на память ей пришел рассказ Германа о походе Леонида и Регины в экскурсионное бюро и его обещании организовать специально для нее поездку на частном судне к Заяцким островам. Как же он сказал тогда?
Регина заглотнула наживку, и крючок засел крепко.
Ближе к вечеру она выпила чаю, накинула кофту и отправилась в Барак. Она точно знала зачем идет, поэтому предусмотрительно захватила с тумбочки Лерин журнал по вязанию. Знакомая аллея, аромат цветов, восьмерки и петли летучих мышей над головой…
Герман увидел ее с террасы, где курил в обществе Кира и Светланы, смял сигарету, бросил в урну и сбежал по ступеням крыльца.
– Привет, дорогая. Ты как?
– В порядке. – Он легонько коснулся губами ее виска, она ответила на поцелуй и испытующе взглянула ему в лицо. – Можно к тебе?
– Конечно.
Он, в отличие от Леонида, выглядел вполне нормально. И, насколько ей было известно, отнюдь не потерял аппетит.
Рука об руку они прошли в корпус, поднялись на второй этаж и переступили порог его комнаты. Там царил легкий хаос, характерный для мужского жилища, и витал едва уловимый запах парфюма, смешанный с запахом табака. Стараясь не бросать осуждающих взглядов на разбросанные по полу носки, Нора направилась к столу и, зажав под мышкой журнал, взялась обеими руками за стопку рисунков. Подтащила к себе поближе и принялась перебирать. Герман ей не мешал.
Так… есть. Она опасалась, вдруг рисунок уничтожен, но, слава богу, он был невредим.
– Подарите мне эту свою работу, господин Вербицкий, – обратилась она к Герману с игривой улыбкой.
– Перестань, – сказал он. – Тебе не идет.
– Ладно. – Она перешла на свой обычный тон. – Я хочу этот рисунок, Герман.
– Почему этот?
Потому что он лежал поверх остальных и привлек внимание твоего короля, когда тот пришел нанести тебе боевую раскраску, друид.
Но вслух она сказала другое.
– Потому что на нем изображено мое желание. Мне хотелось, чтобы эта женщина исчезла… пусть не из мира живых, но хотя бы из жизни моей сестры и ее партнера. И вот она исчезла.
Герман подошел к столу. Теперь они оба смотрели на обнаженную женщину, простертую на каменной плите алтаря. Голова запрокинута, глаза расширены от ужаса, длинные черные волосы свисают до самой земли. Над ней склоняется светловолосый жрец, одна его рука сжимает горло жертвы, другая – длинный ритуальный нож. В прошлый раз Нора полностью сосредоточилась на ноже, именно он казался орудием убийства, средством осуществления ее тайного желания, но сейчас фокус ее внимания сместился.
Рука на горле.
Там, под водой, мог ли он… но это же дьявольский риск, ведь если бы тело нашли… он не мог знать заранее, что тело не найдут.
Леонид?..
Ей было страшно. Очень страшно.
– Что тебя точит? – спросил Герман.
– Так… нервы. В голову лезет черт знает что.
Он понимающе кивнул.
– Пойдем погуляем?
– Хорошо. Но я могу забрать рисунок? Ты не возражаешь?
– Забирай.
Это ее немного успокоило. Если бы он считал, что его фантазия каким-то образом повлияла на реальность, то наверняка оставил бы рисунок у себя и при первой возможности уничтожил.
По вечерам под Старым Дубом происходили презабавнейшие вещи. Ни Аркадий, ни Лера там принципиально не появлялись. Это была, если можно так выразиться, зона беззакония. Там чудили, пьянствовали, дурачились, там каждый мог дать волю собственному раздолбайству, причем мерилом допустимости деяния служило исключительно одобрение или неодобрение других таких же раздолбаев. Нору и Германа
