— Дайте мне двух автоматчиков, и я сам пойду в батальон. А вы займитесь резервами, они у вас найдутся на северном и восточном участках обороны, там немцы не наступают. Возьмите с этих участков часть людей, а оставшимся прикажите усилить интенсивность огня. Резерв держите пока у себя. Когда выяснится положение на левом фланге, тогда и будете им распоряжаться.
Эти предложения внесли какое-то оживление, а командир, вскочив с места, без слов выбежал из блиндажа. Через несколько минут он ввел двух автоматчиков и строго приказал:
— Пойдете с батальонным комиссаром в 1-й батальон. Все его приказы выполнять беспрекословно. Ясно?
— Ясно! — последовал ответ.
— Запасные диски к автоматам есть? — спросил командир.
— Есть, — ответили солдаты.
— Гранаты?
— По четыре штуки.
— Вот и хорошо. Смотрите! Комиссара не бросать ни при каких условиях!
— Есть! Комиссара не бросать ни при каких условиях! — повторили разведчики.
Контузия
Взяв автоматчиков, я направился на левый фланг обороны плацдарма. До КП батальона было не более трех километров, шли мы быстро, местами бежали, по пути я обдумывал причины молчания батальона. Возможно, погиб или ранен комбат и на КП не осталось офицеров. Или КП уже у немцев, но разрозненные группы защитников не дают им возможности полностью взять положение в свои руки. Ясно одно: ситуация крайне запутанная, непонятная и опасная, нужно быть исключительно внимательным и осторожным. Заговорил с идущими со мной разведчиками:
— Как же вы допустили, что командир полка ничего не знает о том, что творится на передовой? Вы же разведчики!
— А что мы можем сделать? — ответили солдаты. — Нашего командира отправили на передовую командовать ротой, а мы что? Вот послали нас с вами, мы идем.
— А когда вашего командира послали на передовую?
— Да еще с утра, как все началось.
Я понял, что вакханалия в руководстве и управлении боем началась сразу же после нападения противника. Обезглавить разведку в начале боевой операции — это значит ослепнуть и оглохнуть! И это делает командир! Собственными руками! В такой обстановке, когда разведка действительно является глазами и ушами в действиях командира! Допустим, командир допускает грубую ошибку, но, спрашивается, зачем же тогда при нем комиссар? Да, в том-то и беда! Комиссар оказался в масть своему командиру. Да ведь его и поставил сам командир — по приятельству, не по деловым качествам. Нельзя сказать, что эти люди — командир и комиссар — вообще никуда не годились. Нет, конечно. Как люди, как товарищи, как коммунисты они были вроде неплохи. Но к той роли, которая им поручалась, они были непригодны. У обоих не было решительно никаких задатков руководителя.
Так, разговаривая на ходу и обдумывая события, мы обогнули одну поляну лесом, так как в воздухе появилась «рама», и, пройдя еще километра полтора, оказались перед другой поляной, которую обойти было трудно, а в обстановке полной неизвестности и небезопасно. Поляна было немаленькая и лежала между двумя ручьями, как выпученный живот, в самом ее центре рос огромный цветущий куст черемухи. Через эту поляну, по самой ее вершине, с севера на юг проходила наша дополнительная — критическая, линия обороны; правда, пока эта линия была пуста, но окопы и огневые точки для пулеметов были вовремя заготовлены и содержались в исправном состоянии.
Оба ручья, омывавшие поляну, брали свое начало из одного и того же болота и были довольно глубокими, особенно весной, между ними и предстояло нам перебежать, а это около километра. Поляну еще не тронула война, она была девственно чиста и прекрасна, в надежде на удачу мы выскочили из леса и понеслись к противоположному краю. Но едва достигнув середины, услышали орудийную канонаду в тылу немцев и через несколько мгновений поняли, что снаряды летят прямо на нас. Мгновенно оглядевшись, я увидел впереди у самого куста черемухи дзот, крикнул солдатам: «Живо в дзот!» — а сам, заметив небольшую ямку с южной стороны дзота, до краев заполненную водой, плюхнулся с разбегу в нее.
И тут же вокруг нас загрохотали десятки разрывов снарядов различного калибра. Ямка, небольшая с виду, оказалась однако глубиной по пояс, на дне ее лежал еще не растаявший лед, а снаряды рвались со всех сторон и так близко, что меня засыпало землей то с одной, то с другой стороны. Вдруг совсем рядом раздался взрыв оглушительной силы! Теряя сознание, я осунулся в ямку, в голове пронеслось: «Конец!».
Не знаю, сколько времени я кис в этой ямке, но только, будто во сне, мне стало мерещиться, что вокруг моей шеи ползет холодная, как лед, змея, намереваясь укусить меня в вену ниже левой челюсти. Понимая смертельный исход укуса, я напряг все усилия, ловкость, чтобы молниеносно схватить ее ниже головки за горло, оторвать от моей шеи, отбросить подальше. И в этот момент очнулся. Открыв глаза, я увидел, что осел в ямку так глубоко, что вода подошла мне под самый подбородок и уже текла за воротник гимнастерки. Первая мысль была: «Пропали документы!» — и я тут же схватился за левый нагрудный карман, в котором находились партбилет, служебное удостоверение, командировка. Но было поздно, все документы раскисли.
Выбравшись из воды, я сел на край ямки. С меня струйками стекали вода и грязь, в сапогах был полно воды, а во всем теле ощущалась такая слабость, что я не усидел и свалился на бок, опять потеряв сознание. «Вот она, первая расплата за примиренчество», — почему-то мелькнуло в голове.
Когда я вновь пришел в себя, то увидел, что оба мои автоматчика уже вылезли из дзота, один из них кричал широко открытым ртом, и слезы ручьями текли по его лицу, другой был спокоен и деловито раздевал плачущего, стягивая с него через голову сразу гимнастерку с рубашкой.
«Должно быть, ранило парня», — подумал я. Вдохнул в себя несколько глубоких глотков свежего воздуха, собрался с силами и встал.
На большой площади вокруг нас не было живого места. Все было изрыто снарядами. От куста черемухи не осталось и следа — кажется, они специально метили в него.
Вылив воду из сапог и обтерев с себя грязь, я подошел к разведчикам и спросил спокойного, почему другой плачет. Ухаживающий за плачущим ответил, что его товарища ранило. Тщательно осмотрев ревущего разведчика, мы не обнаружили даже царапин, а между тем автоматчик продолжал базлать на всю поляну, приговаривая:
— Меня ранило! Ранило! Я умираю!..
— Куда же тебя ранило? — спросили мы.
— Меня ранило в спину! — сквозь слезы прокричал он.
Мы еще раз внимательнейшим образом осмотрели его голую спину. Ничего! Стало ясно, что это истерика и с перепугу парню мерещится, что он умирает. Подобных случаев я встречал немало, и все они, за редким исключением, происходили с молодежью из городских семей — изнеженные, не видевшие в жизни трудностей, они чаще других не выдерживали ужасов, трудностей и тягот войны. Чтобы привести парня в чувство, я со злостью хлопнул его ладонью по голой спине, поднял с земли его автомат, сунул в руки и строго приказал:
— Марш обратно на КП! Мне такие паникеры не нужны! — И, взяв другого разведчика, быстро пошел от плаксы.
Парень остолбенел. Перестал плакать. Опустив руки, он виновато стоял на месте.
— У-у-у, трусишка несчастный! — укорил его, отходя, товарищ.
Постояв, солдат надел на голую шею автомат и устремился за нами. Когда, обернувшись, я увидел его идущим сзади, то от души расхохотался. Смеялся и мой спутник. Не смеялся только виновник нашего веселья. Уставившись немигающими глазами, он с удивлением смотрел на нас, не понимая, чем вызван смех.
— Да оденься же ты! Приведи себя в порядок! — сказал я солдату, перестав смеяться.
Только теперь, оглядев себя, солдат понял причину нашего смеха, и сам засмеялся, повернув назад за гимнастеркой.
Мы его подождали. Он быстро оделся, подпоясался, собрал и прицепил гранаты и, приосанившись, подбежал ко мне с рапортом:
— Товарищ батальонный комиссар! Разрешите с вами идти дальше! Это я так, немножко испугался.
— Ну хорошо, хорошо, пойдем, — я отечески похлопал его по плечу, обрадованный благополучным исходом.
Засада
Мостом через ручей служила огромная ель, поваленная когда-то бурей. Наш берег был немного выше, ель лежала вниз вершиной, к нам корнем. Верхние сучья на ней давно были срублены, а сам ствол слегка стесан для удобства ходьбы, ведь это был наш единственный переход через ручей на пути от КП полка в 1-й батальон.
Подходили мы к ручью с большой осторожностью. Мы не знали, что с нашим батальоном и где противник, могла быть засада. Оставив обоих солдат за большим кустом, я пополз к переходу и, укрывшись за корневищем ели, высоко торчавшим над землей, долго наблюдал за противоположным берегом и его окрестностями. Ничего подозрительного я не обнаружил и только когда стал осматривать ручей, вдруг увидел, что в нем, зацепившись за торчавшие в воде сучья, плавал труп нашего солдата, еще один труп плавал ниже ели, задержанный кустом. Так вот, оказывается, где связные командира полка! И мертвыми они спасали нас! Стало ясно, что мост через ручей немцы держат под обстрелом. Но откуда они ведут огонь? Нужно было как-то вызвать огонь противника и обнаружить его.
