Знаками я подозвал к себе обоих солдат, они подползли, и я объяснил им свой замысел: я перебегу через ручей, а они, не показываясь из-за укрытия, определят место огневой точки и обстреляют ее из автоматов. Вероятное направление врага я указал и предупредил, что стрелять нужно спокойно, но точно и уверенно.
Смелость, спокойствие и уверенность на войне — это половина победы. А нередко — и вся победа.
Проинструктировав солдат, я еще раз осмотрелся и, выскочив из-за корневища, скакнул на ель и стремглав побежал на другую сторону. Через мгновение позади хлестанула пулеметная очередь. Но я уже лежал под толстыми, высокими осинами на противоположном берегу. Не успел передохнуть, как две дружные автоматные очереди знакомых ППШ резко прочертили воздух. И все стихло. Улыбнувшись в душе, я подумал: «Хорошо, дружно работают мои ребятки».
В результате нашей разведки стало ясно, что в районе болота, где оборона плацдарма была наиболее слабой, немцам удалось глубоко вклиниться в наше расположение и выйти к правому ручью, за которым недалеко расположены командный пункт полка и госпиталь. Также стало понятно, что немцы обнаружили переход и взяли его под контроль. Следовательно, первая наша задача — уточнить, какими силами враг контролирует переход через ручей. Вторая задача: связаться побыстрее с 1-м батальоном, ранее занимавшим оборону от берега Волхова до болота, определить его нынешнее положение и силы.
Полежав немного под осинами, я стал осторожно осматриваться. Знакомая лесная чаща была тиха и спокойна, война пока не коснулась ее, деревья стояли стройные, без единой царапинки, их кроны уже покрылись распустившейся пахучей листвой; трава вытянулась до колен, местами робко зацветали первые лесные цветы. Где-то в болотистой чащобе, впереди и справа от нас, то разгоралась, то затихала стрельба. Слева, со стороны Волхова, стрельбы не было.
Жестами я стал подавать команду разведчикам: ко мне, по одному. Первым подхватился наш «трусишка»: мигом перебежал ручей и упал рядом со мной. Стрельбы не последовало. Переждав, проскочил и другой. И опять стрельбы не было.
— Неужели вы его срезали? — подивился я.
— Конечно, срезали, — уверенно сказал бывший трусишка. — Я видел, как он приподнялся, и влепил прямо в него.
— Молодец! — похвалил я.
Нужно было торопиться в батальон, именно там решалась судьба всего гарнизона. Сможем ли отстоять свой левый фланг? Хватит ли у нас сил, чтобы не дать им возможности выйти на берег Волхова и овладеть дзотом, в котором располагается командный пункт батальона. Ведь этот дзот в свое время строили сами немцы и предназначался он именно для того, чтобы контролировать переправу и реку на многие километры. Именно к переправе рвались немцы. Именно сюда они направили удар всех своих сил.
«Захват» дзота
Приказав разведчикам охранять мостик через ручей, я отправился в батальон, оставалось совсем недалеко до его КП. Показалось рискованным идти по дорожке, ведущей к дзоту: кто мог поручиться, что и на этой дорожке нет засады? Да и сам дзот — кто в нем? И я пошел в обход, через небольшое болото, сначала по лесу, а потом прямо по камышам по пояс в воде. Как только я вышел к болотцу, дзот стал хорошо виден. Возле него не было видно ни души. Осторожно подбираясь к дзоту по зарослям, я ни на минуту не спускал с него глаз — движения не было. Время клонилось к вечеру, немцы уже прекратили обстрел, и воцарилась такая тишина, что слышен был зуд комаров. Брести по илистому дну болота было крайне тяжело, а не допустить всплеска и вовсе невозможно, а я был уже в нескольких метрах от дзота, и всякий всплеск мог меня выдать. Я видел дзот только сбоку, а мне нужно было увидеть вход и определить, обитаем дзот или пуст, а если обитаем — то кем? «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к болоту задом!» Не понимает по-русски. Обойдя дзот кругом и приблизившись вплотную, я увидел, что вход в него завешен немецкой мешковиной. «Эге-э-э, — думаю, — вот кто в нем обитает! Подождите же, гады! Айн минут! Счас вознесем вас к вашему богу!»
Вытащил из чехла противотанковую гранату, с которой никогда не расставался, выдернул чеку и, подбежав к двери, закричал:
— Эй! Отзывайся! Кто в дзоте?!
Тишина. «Ну, — думаю, — значит, немчура засела. Видно, выбирают момент, как бы срезать меня с автомата». Быстро отскочил за угол, замахнулся гранатой, опять прокричал:
— Хенде хох! Выходи из дзота по одному!
Вдруг мешковина зашевелилась, я с силой взмахнул рукой с гранатой и оцепенел от ужаса, еле-еле удержав гранату в руке — из-за мешковины показалось лицо... Зины, медсестры из пункта первой помощи батальона. Взвизгнув, она закрыла лицо руками. А я, не сдержав инерции, резко крутанулся и зашвырнул гранату далеко в Волхов. Обернулся, посмотрел на побелевшую сестричку и, тяжело вздохнув, признал:
— Да, Зиночка, все-таки есть у вас ангел-хранитель.
Всплеснув руками, она с удивлением проговорила:
— Товарищ батальонный комиссар! Откуда же вы появились? Ведь вы же от нас уезжали.
— Да, уезжал. А теперь опять к вам приехал, а вы так невнимательно меня встречаете. Вот, пришлось вызывать вас противотанковой гранатой.
— Да что вы! Я так испугалась, аж в глазах потемнело. Мешковину открыла, и тут глаза чьи-то зверские, и что-то кидают, прямо в лицо. Что же вы стоите? Заходите, пожалуйста, — пригласила Зина.
Но мне не хотелось туда заходить и ничего не хотелось. После всех резких и внезапных случаев этих полутора-двух часов я чувствовал себя каким-то ошеломленным... Вроде я у цели, правда, ничего еще толком не знаю. Потянуло почему-то на берег, хотелось сесть в легонькую лодочку и уплыть потихонечку... куда-нибудь... подальше.... от этого всего... что называется и есть война. Но куда ты от нее уйдешь, если она за тобой гоняется? Ее, проклятую кобыргу, нужно доконать. Только тогда от нее отделаешься. Солнце уже запряталось, но было очень светло, от высокой стены обступающего леса прямо на дзот падала вечерняя тень; стрельба совершенно затихла, и повсюду воцарилась какая-то могильная тишина: в окрестном лесу, на реке, болоте, кажется, все вымерло, даже лягушки, и те притихли. Постояв немного, я вошел в дзот.
Батальон без командира
В дзоте находилось человек семь-восемь защитников во главе с командиром взвода связи младшим лейтенантом Аверьяновым. Их никакое командование меня крайне возмутило, и я с бранью накинулся на Аверьянова.
— Какой же вы связист, черт вас побери, когда вы сутки сидите в своем дзоте, не имея связи с полком?! Кому вы нужны — такой, с позволения сказать, связист?! Вы же знаете, что успех боя зависит от хорошей и бесперебойной связи! Или вы этого не знаете?! Вы целый день держите командира полка в полном неведении! Что тут у вас творится?! Что вы за связист после этого?! Вы бездарный невежда и безответственный тип, а не связист-офицер! Из-за вашей бездеятельности погибли два связных от комполка. Я немедленно потребую от комполка отдать вас под суд военного трибунала! За эту вашу преступную бездеятельность!.. — грозил я Аверьянову. Младший лейтенант сначала пытался оправдываться, что у него перебило почти всех связистов, но, поняв, очевидно, что это не может служить оправданием, опустил голову и молча стоял передо мной.
— Где ваш радист? — спросил я.
— Вот он, в углу.
— Почему не отвечаете на позывные полка? — спросил я радиста.
— Рация не работает, товарищ батальонный комиссар, — вскочив, коротко доложил радист.
— Рация не работает! А голова у вас работает?! Чему же вы учились?! Или «чему-нибудь и как-нибудь»? Что теперь с вами делать?! Для чего же вы здесь нужны?! Вы же просто сорвали радиосвязь с полком, вы, можно сказать, вырвали эту связь из рук командира полка. Он надеялся на вас как на последнюю надежду, и вы лишили его этой надежды!
Своему возмущению я, кажется, дал полную свободу. А негодованию моему действительно не было предела! Все, стоя, выслушали мой разнос, и каждый про себя, очевидно, исповедовался в своих недостатках и ошибках, а медсестра Зина, ленинградка, вышла в другой отсек, чтобы не слышать моей брани, но, охваченный негодованием, я не замечал этого. Только успокоившись и взяв себя в руки, я заметил свою оплошность и тут же извинился перед ней. Она усмехнулась:
— Я никому бы не поверила, что вы можете быть таким злым и беспощадным. Но я вас не осуждаю. Если бы я была мужчиной, то, наверное, поступила бы так же, а, может, и еще жестче.
Услышав такое суждение из уст женщины, я искренне поблагодарил ее. Затем, повернувшись к Аверьянову, приказал:
— Бегом исправить линию связи со штабом полка. Радиста немедленно направить в полковую мастерскую для ремонта рации. Что на передовой?
Точно никто ничего не знал, но в один голос утверждали, что на передовых никого нет.
