Мегги, придавленная большим, потным мужским телом, ничуть не возражала. Значит, это и есть наслаждение.
Она снова цапнула его за плечо, лизнула и расплылась в блаженной улыбке. Удивительно! Ей хотелось петь и танцевать, как после шампанского, но ощущения были куда приятнее. Никакого сравнения!
Теперь она жаждала закружиться в быстром вальсе, притопывать ногами под буйную, неукротимую музыку цыган. Ее наполняла непонятная энергия. Неведомая ранее сила, и причиной всему Томас. Ее муж.
— Спасибо, — прошептала она ему на ухо, сцепив руки у него на спине.
Он тяжело дышал, положив голову на ее подушку, и она притянула к себе его лицо.
— Я была ужасно хороша, правда? — похвасталась она, на этот раз укусив его за мочку. — Только взгляните на себя, милорд! Упали, как подрубленное дерево, и дышите так тяжело, что я боялась апоплексического удара. И все потому, что я — это я и довела вас до этого.
— Я сейчас умру, — пропыхтел он наконец, безуспешно пытаясь приподняться на локте и снова падая на Мегги.
— Может это мне стоит давать вам уроки, как по-вашему?
— Мегги! Неужели ты нисколько не устала? Не расслабилась? И твои конечности все еще сгибаются? А мозг не готов отключиться и заснуть?
— Я хочу танцевать, Томас. Повальсируй со мной! А потом… можно мы сделаем это еще раз?
Томас застонал и все-таки ухитрился приподняться, оставаясь в ней. И тут же ощутил, как снова твердеет его плоть. Сейчас ему было не до вальсов, о нет!
— Мегги. Но мы еще не закончили. Не возражаешь, если мы потанцуем чуть позже?
Мегги в недоумении уставилась на него.
— Мне, должно быть, нет равных! — объявила она, поднимая бедра. Он был напряжен и готов к бою, так же как несколько минут назад. А ей… ей сейчас так хорошо! — Ладно, согласна, потанцуем позже. Сделай что-нибудь, Томас, пожалуйста.
И он сделал, целуя сначала ее губы, груди, бедра, колени. И целовал, пока она не простонала что-то ему в губы, повторяя себе, как молитву:
— Ты моя. Не его. Только моя.
Это не заняло много времени, потому что он и без того зашел достаточно далеко.
Томас трепетал и глухо стонал, запрокинув голову назад.
А когда сумел снова сфокусировать взгляд на ее лице, увидел, что она ополоумела от наслаждения. Как тому и следовало быть. Не теряя ни минуты, он вышел из нее, взял губами крохотную пуговку ее женственности и снова вознес на немыслимые высоты. На этот раз она не стонала, не кричала. Только извивалась и дергалась, как марионетка на нитке. Потом глубоко вздохнула и потянулась к нему.
Прежде чем заснуть, Томас прижал ее к себе, ощутил теплое дыхание на щеках, почувствовал тот момент, когда она забылась сном, и подумал: «А я действительно хорош в этом. Может, даже лучше собственной жены».
Томас улыбнулся, твердо зная, что Джереми на этот раз не вторгся между ним и Мегги. И закрыл глаза. И через две секунды уже спал.
Глава 19
Близ юго-западного побережья Ирландии Между Корк-Харбором и Кинсеплом
Мегги решила, что Ирландское море ей по душе. Этим утром оно было очень похоже на Ла-Манш в непогоду, когда небо закрыто тучами, а ветер вздымает высокие волны, бьющие о борт корабля. Сегодня это море было таким же бурным и буйным, как ледяное Северное, ударявшее в скалы рядом с ее домом, замком Килдрамми в Шотландии.
Но тут острый солнечный луч неожиданно прорезал мрачные темные облака и вонзился в высокие валы прямо перед носом корабля. А «Келпи», бешено раскачиваясь, поднялся на гребне, чтобы с силой рухнуть вниз подобно ножу, прошедшему сквозь масло: быстро и глубоко. Потом будто замер… долгая пауза, словно корабль набирался сил, перед тем как снова взлететь вверх.
Мегги еще никогда не испытывала ничего подобного. Это казалось великолепным, волнующим, и она жадно впитывала каждое мгновение. Пожалуй, не будет преувеличением признаться, что ей это понравилось не меньше, чем то наслаждение, в которое она окунулась предыдущей ночью. Но потом пришло утро, и хотя ей больше всего хотелось просто лежать, и улыбаться, и ничего не делать, кроме как протянуть мужу руки и начать все сначала, оказалось, что это невозможно, поскольку муж уже исчез. Причем исчез давно, а ведь было только шесть часов утра, ненастного, грозового утра, которое она предпочла бы провести в постели, за чашкой шоколада, целуясь, пока губы не онемеют. Лучшее времяпрепровождение трудно придумать.
* * *
Но этому не суждено было свершиться, черт побери.
Томас подошел и встал рядом с ней, глядя на клубящиеся облака над головой, подставляя лицо ветру, ерошившему его волосы.
— Мы скоро высаживаемся в Корк-Харборс, — сообщил он.
Мегги, предусмотрительно придерживая шляпку, повернулась к мужу. Он вытирал слезящиеся от ветра глаза. И выглядел ужасно красивым, но… но снова изменившимся. Совсем не тот человек, который стонал, кричал и целовал ее до одури в прошлую ночь. Что с ним происходит? И неужели все мужчины такие — совершенно непредсказуемые, не имеющие ни малейшего представления, как приятно улыбаться, целоваться и ласкать друг друга?
— Надеюсь, скоро разразится шторм. Обожаю штормы.
— А вот лошади — нет. И совершено не выносят сильной качки. Добавь к этому дождь, и они могут обезуметь настолько, чтобы проломить борт и броситься в море.
— Жаль, что у них нет пальцев: было бы за что держаться.
Он усмехнулся, вспомнив, как не хотел покидать ее, такую теплую и мягкую, с едва заметной улыбкой, играющей на губах. И тут она подняла ресницы, взглянула на него, и видела только его, его одного, улыбнулась ему, ему одному. И он это знал. Но дел было столько, что пришлось ее покинуть.
— Пендрагон лежит в двух часах плавания к югу отсюда, прямо на берегу, в конце небольшого мыса. Он был выстроен четыре столетия назад. Эта крепость была призвана отражать нашествие врагов. Но Кромвель сжег ее, потому что Кавана отказались сдаться. Позже, при Карле II, крепость была выстроена вновь.
— Кавана?
— Мой двоюродный дед, Родни Малком, младший брат прадеда, купил Пендрагон на деньги, доставшиеся ему в наследство, когда французы в конце прошлого века предали Кавана.
— Их предал Наполеон?
Томас кивнул.
— Восстановил против них соседей. Его приспешники распустили слухи, что Кавана угонят и перережут скот во всей округе без малейших угрызений совести. Правда, никто не утверждал, что при этом они хотя бы пальцем тронут кого-то из людей. Кроме того, французы много чего им пообещали, но не сдержали слова. Кавана взяли деньги, полученные за Пендрагон, и отправились в колонии. В город, называемый Бостон. Мне кажется, что Пендрагон совершенно необычен и по-своему поразителен.
