Помолчав, он продолжал:
— Оккупанты нам не доверяют. Следят, подстерегают… У нас в корпусе есть нелегальная организация. В ней тринадцать офицеров. Настроены так же, как и я…
— Чем вы можете помочь партизанам? — прямо спросил я.
— Я штабной офицер, и, мне кажется, не нужно объяснять вам мои возможности.
— Значит, приказы, циркуляры, дислокация подразделений вам известны? — спросил Луньков.
Майор утвердительно кивнул.
— Про замыслы оккупантов можете заранее узнавать? — спросил я.
— Иногда узнаем. Сам Кубе вызывал два раза на инструктаж.
— Расскажите о работе корпуса, — попросил я его.
Майор положил на стол планшетку и достал бумаги.
— Здесь копии, — пояснил он и отдал нам приказы, списки личного состава, дислокацию подразделений. Потом спросил: — Что еще нужно?
— Пока оставайтесь на своем месте, будете получать от нас указания, — ответил я.
Майор замолчал, погрузился в раздумье. Потом резко поднял голову.
— Если я сегодня передам вам со всем оружием одно подразделение, вы их не расстреляете?
— Послушайте, майор, — я положил ему руку на плечо. — Неужели фашистская пропаганда так быстро засорила ваши мозги? Какой разговор может быть о расстреле?
— Тяжело, когда нет под ногами опоры, — вздохнул Евгений. — Я хочу вам верить и прошу, чтобы верили и мне.
— Где стоит подразделение? — спросил Сорока.
— В местечке Дукора. Подразделение насчитывает пятьдесят пять человек.
— А как вы его думаете передать?
— Офицер подразделения состоит в нашей организации. Мы выведем солдат якобы для инспекторского осмотра. В дальнейшем действуйте сами.
Я задумался. «Самооборонцы» как солдаты нам были не нужны; тем более, что мы ожидали карательную экспедицию противника. Но, с другой стороны, переход целого подразделения к партизанам окажет сильнейшее влияние на остальных «самооборонцев».
— Как вы думаете? — спросил я товарищей.
— Если майор честно хочет нам помочь, стоит рискнуть, — ответил Луньков.
— Здесь нет никакого риска, — покраснев, твердо сказал Евгений.
— Едем! Готовь партизан, — обратился я к начальнику штаба.
Опасаясь нарваться на засаду немцев, решили ехать прямо по полям, минуя дороги. Майор сел в мои сани, а его провожатые поехали впереди.
— А как ваши спутники, не выдадут? — спросил я.
— Свои люди. Хотят уйти к партизанам, но вы их пока не принимайте. Если я вернусь без них, на меня падет подозрение, — проговорил майор.
— Понимаю, — согласился я.
Не доезжая Дукоры, остановились. Мы отошли к кладбищу, а майор взял из своих трех провожатых и направился в местечко. Один из них должен был дать нам сигнал, когда можно будет идти в местечко. За кладбищем оставили лошадей. Усольцев занял оборону.
Начало светать. Из местечка, махая шапкой, бежал посыльный. Мы поднялись.
— Вы, товарищ командир, идите сзади. Черт знает, что они задумали, — сказал Усольцев и с пулеметчиками выскочил вперед.
Вот наконец и школа. Во дворе, занесенном снегом, по двое выстроены «самооборонцы» в черных шинелях. Вдоль шеренги прохаживались майор и еще один офицер.
— Смирно! — подал команду майор.
Солдаты удивленно смотрели на наших пулеметчиков, одетых в белые полушубки с красными звездочками на шапках. Офицер отдал мне честь.
— Вольно! — Я обернулся к солдатам. — Знаете, кто мы? Партизаны.
Солдаты не двигались.
— Мы знаем, — продолжал я, — как вы попали в хитро сплетенные сети противника. Многие из вас стыдятся своей фашистской формы, хотят вернуться в строй советских бойцов. Правильно я говорю?
— Правильно, — раздались робкие голоса.
— Так вот. Поверните оружие против оккупантов, и тогда вам прямой путь к нам, к партизанам. Пойдете?
— Пойдем, — уже смелее ответили «самооборонцы».
— Теперь можете разойтись, только не уходите со двора, — предупредил я их и обратился к офицеру: — Солдаты завтракали?
— Еще нет.
— Тогда пусть завтракают, а мы поговорим.
Офицер сейчас же распорядился, и мы вошли в дом.
— Что мне теперь делать? — волнуясь, спросил офицер.
— Выбирайте, — сказал я.
— Как выбирайте? — не понял он.
— Или ведите солдат против оккупантов, или они бросят вас и ваших солдат на советских патриотов.
Офицер показал нам склад оружия, амуниции и продовольствия. Во дворе «самооборонцы» разговаривали с партизанами.
Луньков отозвал меня в сторону и спросил:
— А мы оружие теперь им отдадим?
— Я думаю, что опасности нет. Каждому по пять патронов и винтовку, но все пулеметы и гранаты заберем пока себе.
— Ясно! — кивнул начальник штаба.
Офицер вышел укладывать имущество в сани. Возле оружия стояли Добрицгофер и Денисевич, они раздавали винтовки «самооборонцам». Луньков, Сорока и я разговаривали с майором.
— Вы надеетесь еще попасть к Кубе? — спросил я майора.
— Думаю, что да.
— Белорусский народ вынес ему приговор, который привести в исполнение должны мы, партизаны. Нужно точно узнать, где и когда бывает Кубе.
— Если доведется мне его увидеть, живым он не останется. — Глаза майора сверкнули ненавистью. — Как передавать вам сведения? — уже спокойно спросил он.
— Через ту же женщину. Ведите себя осторожно, — ответил я и как бы невзначай спросил: — Вы знаете полковника Соболенко?
— Конечно, — встрепенулся майор.
— Он, кажется, работает в отделе пропаганды. Хорошо бы устроить так, чтобы о переходе этого гарнизона узнали все солдаты корпуса.
Майор распростился и уехал. На дворе «самооборонцы» уже укладывали в партизанские сани запасы продовольствия и боеприпасы.
— Опять будем среди своих, — говорил маленький, с веснушчатым лицом «самооборонец». — Раньше народу в глаза смотреть не смел, когда ходил по деревням… Ночью меня с кровати стянули, нужно было под дулом автомата выбирать: или в Германию, или в этот корпус. Выбрал последнее, все ближе к вам.
— Выходит, сначала оккупанты стянули тебя с кровати, а теперь мы, партизаны, — весело смеялся Анатолий Чернов.
— Но сейчас я по-настоящему проснулся, — уверенно сказал веснушчатый паренек.
— Правильно говоришь. Если еще раз схватят фашисты, то уж по головке не погладят.
— Знаю, товарищ партизан. — «Самооборонец» от холода начал притопывать своими полуботинками.
Мы смотрели на «самооборонцев». В большинстве это были молодые ребята. Одеты очень плохо: стоял мороз тридцать градусов, а они в шинелишках и полуботинках.
— Не замерзнете? Дорога далекая, — заговорил я с одним.
— Бегом побежим, если замерзнем. Важно, что вырвались от фашистов, остальное чепуха, — бодро ответил тот.
Все уложено. Сели в сани. «Самооборонцы» долго в санях сидеть не могли — мерзли и чаще бежали за санями.
Перед рассветом мы вторично благополучно проскочили участок железной дороги Минск — Пуховичи и остановились в деревне Кошели. Здесь «самооборонцы» согрелись, попили горячего чаю.
В нашем отряде людей хватало. Посоветовался с Луньковым, что делать. И решили отдать «самооборонцев» Сороке. Сорока согласился взять их к себе в отряд. Мы побеседовали с их офицером.
— Предательства не будет? — Сорока посмотрел в глаза офицера строгим взглядом.
— Хватит одного раза. Я лучше пущу себе пулю в лоб, а мои солдаты, сами видите, только и смотрят на партизан.
Мы отдали Сороке все боеприпасы и имущество «самооборонцев» и он тронулся в путь.
В лагере все было спокойно. Разведчики работали неустанно. В отсутствие комиссара и секретаря парторганизации большая часть их обязанностей легла на мои плечи.
К счастью, вскоре наш отряд пополнился новым хорошим товарищем — капитаном Иваном Максимовичем Родиным. 23 мая 1942 года он приземлился на парашюте в тылу противника. Работал комиссаром в десантной группе «Овод». Родин сочетал в себе качества опытного, разносторонне образованного партийного работника и командира. Он окончил перед войной Высшую партийную школу. Был комиссаром полка.
Я попросил Москву, чтобы Родина назначили комиссаром отряда, и получил положительный ответ[1].
— Иван Максимович, будем работать вместе, — подал я ему радиограмму.
— Трудно поверить, что Москва меня назначила, но раз так — нужно работать, — улыбнулся новый комиссар.
Он всегда говорил спокойно, не спеша, обдумывая каждое слово. Его партизанский псевдоним — Гром — не совсем соответствовал характеру.
— Представить вас отряду? — спросил я.
— Не нужно. Буду хорошо работать, люди оценят, а сейчас зачем этот шум, — ответил Родин и добавил: — Надо найти замену секретарю парторганизации…
— Сейчас невозможно провести собрание, большая часть коммунистов вышла на боевые операции.
