сидевшего сзади Вордлоу, грума Каролины, в надежде, что тот предложит содействие, но он лишь ответил смешливым взглядом.
– Не ждите от него помощи, леди Сомерсет! – велела Каролина. – Вы же хотите научиться.
– Я не имею ни малейшего понятия, что делать! – воскликнула Элиза.
– Не пугайтесь вы так! – подбодрила ее Каролина. – Возьмитесь за вожжи, будто…
Роль возницы оказалась гораздо менее восхитительной и гораздо более устрашающей, чем роль пассажирки. В ужасе распахнув глаза, Элиза согнулась над поводьями. Ей казалось, что она вот-вот обратится в камень, – так напряжено было ее тело.
– И постарайтесь избавиться от этой страдальческой мины, – распорядилась наставница. – Она не добавляет привлекательности.
– Я пытаюсь не убить нас, – процедила Элиза сквозь стиснутые зубы.
– Если будем так медленно ползти, то с большей вероятностью погибнем от голода, – сказала Каролина. – Опасность – часть удовольствия!
Она позволила Элизе держать вожжи целых двадцать минут. Когда впереди завиднелся Бат, Каролина забрала их и сама преодолела оставшиеся несколько миль. Они подъехали к дому на Кэмден-плейс, и Элиза подобрала юбки – усталая до изнеможения, но очень довольная собой. Однако Каролина остановила ее, поймав за запястье.
– Леди Сомерсет, – сказала она. – Элиза. Можете не обращать внимания на мои слова, но… По моему мнению, когда у человека есть желание и возможности, но он ими не пользуется только потому, что боится, он растрачивает себя зря, и это ужасно.
Ее лицо было необычно серьезно.
– Спасибо за сегодняшний день, – отозвалась Элиза.
– Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания мисс Маргарет, – сказала Каролина, подбирая поводья. – И сообщите ей, что завтра утром мы приступаем к изучению будущего времени.
Она резво тронула коляску с места, оставляя далеко позади погруженную в раздумья Элизу.
* * *
Кэмден-плейс
2 марта 1819 г.
Оливер,
дни без Вас тянутся еле-еле, но я ждала слишком много лет, чтобы не спасовать перед шестью неделями. Как бы долго они ни длились, я знаю, что наше воссоединение будет только слаще из-за этой интерлюдии.
Как я уже сказала Вам в ту ночь – уверена, не нужно уточнять, что я имею в виду, – нам еще многое предстоит обсудить. Столь многое, что я удивляюсь, как мы могли беспечно тратить время на любезности, когда в жизни каждого из нас есть немало такого, что для другого остается загадкой.
Не думаю, что упоминала, например, о том, что все еще рисую. Возможно, Вы и не помните, что некогда я была увлечена этим занятием. Но в Бате я получила заказ, который должен быть выполнен анонимно, однако это настоящий заказ мне как художнику. И хотя Вы можете счесть это малодушным потворством собственным прихотям – как Вам хорошо известно, у меня нет недостатка ни в доходах, ни в развлечениях, – и даже если мной движет одно лишь тщеславие, я хотела бы довести дело до конца. Я доведу его до конца.
Жду Вашего ответа – Ваших мыслей – поистине с величайшим нетерпением.
Остаюсь навсегда Ваша,
Элиза.
Глава 17
Уже на следующий день Элиза затронула эту тему в разговоре с Мелвиллом. Он и Каролина прибыли в оговоренное время – в два часа пополудни, когда лучшее освещение. Наставница и ученица уединились в гостиной, из которой через открытую дверь поплыли выражения вроде je te trouve belle[19], а Мелвилл, как всегда, расположился на диване. Необычным было другое – на мольберте стоял нетронутый холст. Если Элиза собиралась принять участие в выставке, она должна была начать заново, с чистого полотна. Она сжала пальцами ткань юбки. Если гость решит, что идея о выставке дурна, если не согласится, поднимет ее на смех, скажет, что Элиза заблуждается на свой счет, тогда она откажется от этой мысли.
Элиза сделала глубокий вдох, села рядом с гостем и собралась заговорить…
– Итак, Сомерсет уехал, – произнес Мелвилл.
– Что? Да. Я хотела бы кое-что с вами обсудить…
– Как галантно было с его стороны проводить вас домой во время концерта, – заметил Мелвилл. – По возвращении у него был вид человека, весьма довольного собой.
– Правда? – с напускной небрежностью спросила Элиза.
– Я подумал, может, он сделал вам предложение, – признался Мелвилл.
Элиза едва не завизжала: «Нет!» – но успела остановить себя, сделав резкий вдох. Отрицание выдало бы ее с головой.
– Вы возмутительны, – удалось ей ответить спокойно. – Как вы сами можете убедиться, на моем пальце нет кольца.
Она помахала рукой перед его носом. Мелвилл, взяв ее руку в свою, сделал вид, что рассматривает ее пальцы так и этак, подставляет под свет, словно помолвочное кольцо можно спрятать у всех на виду.
Элиза вздрогнула – такой поступок Мелвилла не входил в ее намерения, к тому же, собираясь работать, она, как обычно, не надела перчатки. Руки Мелвилла тоже были обнажены, и прикосновение вышло ошеломительно интимным. Его кожа была теплой и гладкой, за исключением мозолей на пальцах, видимо оставленных пером или поводьями.
– Действительно, нет, – наконец согласился Мелвилл. – И так гораздо красивее.
Он по-прежнему не отпускал ее руку, и Элиза потянула к себе ладонь, пребывая в некотором замешательстве.
– Вы будете писать ему в его отсутствие? – спросил Мелвилл все тем же легким, небрежным тоном.
– Думаю, да, если потребуют обстоятельства, – осторожно ответила Элиза. – Деловые письма.
– Я думал, скорее любовные.
Элиза снова резко вдохнула и усилием воли заставила себя не краснеть.
– Вы ошиблись.
– Жаль, – откликнулся Мелвилл. – Хорошее любовное письмо дорого, как золото.
Верно, Элиза могла бы это подтвердить. Но останавливаться на подобных темах не следовало.
– Я слышала, вы получаете горы писем от читателей, – сказала она, пытаясь увести разговор от Сомерсета. – Это правда?
– Не сказать чтобы горы, может, маленький холм. А вы когда-нибудь мне писали?
– Никогда! – возмутилась Элиза.
– Вы можете мне сказать. Я не подниму вас на смех.
– Наверняка поднимете. И я не писала! Не стала бы ни в коем случае.
– Ваше отвращение ничем не оправдано, – запротестовал Мелвилл. – Некоторые письма довольно трогательны. Одна леди прислала настолько выразительное описание нашей с ней будущей совместной жизни, что я едва не согласился, пока Каролина не привлекла мое внимание к обратному адресу: тюрьма Колбат-Филдс.
– Вы шутите? – предположила Элиза.
– Вовсе нет, – возразил он с улыбкой. – В тот день я немного погрустил о дорогой Мэри, ибо она могла стать любовью всей моей жизни. Но когда я не отправил ей прядь своих волос, она поклялась убить меня, из чего я заключил, что нашей любовной связи пришел конец.
– Мудрое заключение, – со смехом заметила Элиза.
– Благодарю
