- Аля!
Его голос вывел меня из оцепенения. Я обернулась. Он стоял на площадке между лестничными маршами. Смотрел на меня.
Какой пронзительно-тоскливый... какой долгий, долгий взгляд...
- Эх, ты ... Василек мой ...
Так нечасто называл он меня старым прозвищем. Только в редкие минуты нежности... Прощается - дошло до меня. Навсегда! Ведь это он навсегда!
Мишка опустил голову и снова неторопливо начал спускаться по лестнице, тяжело ступая при каждом шаге. Душа моя рванулась вслед за ним. Но ноги и руки были холодны, как лед, не могли пошевельнуться. Язык присох к небу.
Я вошла в квартиру только, когда перестала слышать его тяжелые, неторопливые шаги. Вошла. Тихо затворила за собой дверь. И прислонилась спиной к стене. В коридоре было темно. Очень хорошо, что темно. Свет слишком режет глаза.
С кухни доносились неясные голоса. Тетя Нина ... и Миша сказал, Олег здесь. Не могу их сейчас видеть. Постою в прихожей, пока они не знают, что я пришла.
Я, не раздеваясь, так и стояла, прислонившись к стене. Ушел! Ничего не объяснил. Дежурного "до свидания" не сказал. Чемодан взял и ушел. Как у него все просто... Словно и не было у нас с ним ничего. Ни нашей сумасшедшей любви, ни этих трудных счастливых лет... Не захотел оправдываться? Или ... Или разлюбил? Ведь я ничего не сказала. Я еще не успела ему ничего сказать... Мало ли, что чемодан собрала? Как собрала, так бы и разобрала... Ведь люблю же я его ... А он? Нет, это он меня разлюбил. Всего-навсего ... Раз-лю-бил... Все ...
Я включила свет и щелкнула замком. Стала снимать пальто. Из кухни на шум выглянула тетя Нина.
- Аля! Ты здесь?
- Нет, еще на работе сижу, - злобно отозвалась я, ставя сапоги в калошницу. Зачем-то поправила ровно висевшее зеркало. Как ни странно, тетка не обиделась.
- Миша приходил. Вы не встретились? - настороженно спросила она.
Встретились. Еще как встретились. Лучше бы совсем не встречались, чем так ...
- Повидались, - буркнула я.
- Олег приехал.
- Я знаю.
Она, сморщившись, жалобно смотрела на меня. То расстегивала, то опять застегивала верхнюю пуговицу своего синего байкового халата.
- Вот что, теть Нин. Я сейчас ни с кем разговаривать не могу... И не буду ... Дайте мне немного побыть одной... Ладно?
Тетя Нина торопливо закивала. Спряталась на кухне. Я прошла в комнату, не удосужившись отправиться за теткой и поздороваться с Олегом. Комната, несмотря на громоздкую мебель, казалась пустой. И чужой. Незнакомой. Другая планета. И все тут.
Легла на кушетку. Вниз лицом. Я действительно ни с кем не могла говорить. Такая черная пропасть разверзлась передо мной, что и конца и края у нее не было. Я видела перед собой только абсолютную черноту.
Мир внезапно и страшно опустел. Опустел, потому что рядом больше не было Рыжего. Кричи, не кричи - он не услышит. Раз-лю-бил... А мне ничего другого от жизни больше не надо. Только, чтобы Мишка был здесь, со мной ... А он разлюбил ... Ми-ша-а-а ... Да за что же это? В чем я провинилась, почему он со мной так?.. Я ведь сума сойду... Без него ... И эти двое на кухне ... Зачем они здесь? Присматривать за мной, пока я буду медленно издыхать без Мишки? Вон, все судят да рядят.
До моего сознания стали доходить сначала отдельные слова, а затем и весь разговор, ведущийся на кухне. Говорили Олег и тетя Нина тихо и осторожно, словно в доме находился тяжелый больной.
- Мне Таня сказала.
- Ах, Алька, Алька ... А Тане откуда известно?
- Ей Алька сама созналась.
О чем это они?
- Таня у тебя хорошая девочка.
- Хорошая-то она хорошая, - в голосе Олега слышалась усмешка, - да полезла не в свои дела.
- Как так? - голос тети Нины даже слегка сел от тревожного любопытства.
- Это ведь Татьяна ее в дом погнала. "Скажи" да "скажи". Если бы Алька в дом не вернулась, ничего бы и не узнала.
Ах, вот это они про что! Я села на кушетке. Подобрала рассыпавшиеся шпильки. Везет же мне. Всю жизнь получается так, что невольно подслушиваю чужие разговоры.
- И зачем, спрашивается, вмешалась? Не говорила Алька ничего Михе, значит, понимала, что делает. Столько лет вместе. А Татьяна влезла, куда ее не просили. Ведь их же знать надо обоих. Не характеры - танки!
- Вот и Миша так сказал, - горестно согласилась тетя Нина. - Я ему говорю: "Ты бы не спешил, Мишенька, дождался ее. Поговорили бы. Глядишь, все и обошлось". А он мне отвечает: "Нет, теть Нин. Что, я ее не знаю, что ли? Раз чемодан собрала, значит, даже слушать не будет". Он ведь прав, Миша-то. Не будет она его слушать. Фанатичная она у нас ...
- Бросьте, теть Нин, - устало возразил Олег. - Любит она его. За что? Никак не пойму. Но слишком уж любит. Потому ей простить Миху трудно. Ладно бы, еще с кем?.. А то ведь он со Светкой ...
- Что со Светкой - это плохо ... Совсем никуда...
А что? Если с кем-то другим, то хорошо? Все нормально? Да?
Я встала. Прошлась по комнате. Остановилась перед висевшей на стене фотографией: мы с Рыжим у дома в васильковых венках, у меня в руках огромная охапка полевых цветов, за нашими спинами - тетя Нина стоит на ступеньках крыльца, мы хохочем. Помню, мы тогда только из леса пришли, и Толик с Петькой Козловым к нам заскочили с фотоаппаратом. Пока Петька нас фотографировал, таких баек наплел - неделю отсмеяться не могли.
- Светку она ему никогда не простит, - задумчиво протянула тетя Нина после минутного молчания. - А ты с сестрой-то говорил?
- О чем с ней говорить? С этой стервой? - отмахнулся Олег. - Плакала. Обещала, что больше не будет. Как маленькая, ей-богу. Двадцать пять лет девке. Сюда собралась. Прощения просить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
