class="p1">— Мы что, голышом будем спать? — пропищала она голосом полузадушенной мышки. — Вместе? В одной кровати?
Гляди-ка, дошло наконец.
— Извини, других вариантов нет, — я честно старался не улыбнуться. — Кровать тут одна и я не настолько джентльмен, чтобы на полу коченеть, пока ты под одеялом будешь нежиться. Можешь оставить трусики, если тебе это принципиально, но я бы не рекомендовал. Слышал, застуженные придатки — это жесть.
Понятия не имею, что за придатки, кроме того, что это что-то бабское, и что моя бывшая под предлогом их незастужения постоянно раскручивала меня на шубки.
— Ладно, но ты, чур, спишь у стенки, — сообщила мне врединка после долгого задумчивого пыхтения. Ляжешь, глаза закроешь, и пока я раздеваюсь — не подглядываешь!
Ой, подумаешь, чего я там не видел? У меня воображение хорошее, я и с закрытыми глазами всё представить могу.
Вашу мать, опять возбудился! Не-ет, ведьма Горошкина, как есть ведьма! Я таким озабоченным в подростковые годы не был, а тут…
Чтобы не выдать себя палаткой под одеялом, повернулся на бок. Ничего же не будет, если аккуратно, одним глазком посмотрю? Ну, мало ли, а вдруг моя помощь потребуется, расстегнуть чего-нибудь?
Приоткрыл один глаз. Подохренел. Горошкина стоит спиной, в ореоле неясного света от свечки. Блузки с пиджаком на ней уже нет, и я, сглотнув, понимаю, что и лифчика тоже. Врединка нагибается, стягивает юбку. Подробностей не видно, только подсвеченный по краям силуэт, но, мля, от этого вид только ещё более эротичен. Спинка такая аккуратная, ладная, не сутулая, движения плавные, гибкие, явно у девчонки с балансом всё в порядке. Я вон в такой же позе трусы стягивал, чуть не навернулся, а эта как заправская стриптизерша — ножку приподняла, опустила, потом другую, как-то умудряется юбку не уронить, у меня бы брюки давно свалились. Тянется куда-то, смотрю — повесила юбку на натянутую под потолком верёвку, там уже висит остальная её одежда и моя тоже. Ах, какое это зрелище! Как жаль, что Горошкина повернута спиной, спереди это, наверное, вообще бы отвал башки. Веревка натянута высоковато для врединки, поэтому она подпрыгивает, чтобы перекинуть через верёвку юбку. Упругая попка так и скачет перед глазами. Прыжок, ещё один… Юбка перекидывается, как надо, Горошкиной остаётся её немного расправить, для чего она вся вытягивается в струнку, встаёт на цыпочки. Оторванные от земли пятки беззащитно белеют там, в полумраке возле пола, вызывая странное умиление.
Я едва не пропускаю момент, когда кудряшка, всё так же стоя спиной, начинает стягивать трусики. Воздух в лёгких внезапно кончается. Фак, она реально собирается спать рядом со мной вообще без ничего? Практически впритык, прижимаясь ко мне этой восхитительной задницей?
Это будет долгая ночка…
Глава 49. Индейский способ согреться
ЯН
Вот честно, я правда спать собирался. После забега по лесу в неадекватном состоянии и принудительного природного душа, думал — отрублюсь в момент, едва войдя в контакт с подушкой. Но вот что-то нет, не засыпается. Горошкина гасит свечку. Подходит к кровати, забирается под одеяло, ёрзает, устраиваясь поудобнее, всячески старается ко мне не прикасаться. Я, пытаясь скрыть от неё свой стояк, вжался в стену, как мог. Лежу, неудобно так, в бедро неприятно давит то ли сучок какой, то ли простыня до такой степени скомкалась. Вообще некомфортно на боку лежать, я на спине спать привык. А ещё согреться никак не могу, вроде и под одеялом уже, а ноги аж дубеют и лёгкий озноб чувствуется.
Лежим. Молчим. Не вижу, но чувствую — Горошкина вся напряжённая, шевельнуться боится и попыхивает малость недовольно, но без протеста. Не нравится ей вся эта ситуация, хорошо хоть понимает, что моей вины в ней нет и обвинениями не кидается. Хотя по пыхтению понимаю — хочет, и был бы повод, наобвиняла бы меня во всех бедах этой Вселенной.
Легонько хлопаю её по плечу, всего лишь желая посоветоваться расслабиться. Типа я устал, замёрз, на постельные подвиги сейчас не способен, спи себе спокойно. Про стояк умолчим, про него ей знать не обязательно, ещё распсихуется.
Ладонь касается округлого плечика и я тихонько матерюсь сквозь зубы. Горошкина вся ледяная, тоже, похоже, никак не согреется. Да ну нахрен, это мы до утра так будем зубами клацать! И я решительно подгребаю её себе под бочок. Холодненькая, как лягушка, да я и сам, наверное, не лучше, в одном месте только ощутимо жарко, словно вся кровь туда хлынула.
— Ян! Перестань сейчас же! Ты что творишь! — врединка протестующе шипит сквозь зубы, даже до имени снизошла, дёргается, ногами дрыгает, всерьёз стараясь меня ими стукнуть.
— Тихо ты! — прижимаю её поплотнее и девчонка ахает, ощутив мой твердокаменный член, который как по-писанному пристроился меж её булочек. — Лежи смирно, пока я тебя грею.
— Это теперь так называется? — язвит и пихается своей жопкой, на которую я давно слюнки пускаю. Провокация же, в чистом виде! Поэтому я решаю, что имею право на ответную меру и не без удовольствия набрасываюсь на бедненькую озябшую грудь Горошкиной.
— Эй, прекрати! — получаю несильный удар пяткой ниже колена. Ха, можно подумать, меня сейчас это остановит. Старый добрый индейский способ согреться под одним одеялом нравится мне всё больше!
— Это чтобы быстрее согреться, — неизвестно зачем оправдываюсь, и шарю по продрогшему девичьему телу, глажу, хватаю, растираю, игнорируя вяленькие протесты. Ммм, кайф! И от того, как озноб в её и моем теле сменяется блаженной теплотой, и от того, как протестующие писки перемежаются рваными вздохами с полустонами. Бедра сами собой толкаются вперёд и вверх, горошкинская задница пружинит, мягко обхватывает мой ствол своими половинками с двух сторон.
По-джентельменски решаю, что нехорошо, когда только я один удовольствие получаю, пальцы ныряют Горошкиной между ног, чтобы приласкать, поиграться, чтоб ей тоже хорошо сделалось… И я охреневаю, настолько там всё мокро, пальцы аж хлюпают. То есть мы тут шипим и обзываемся, а сами завелись не хуже моего?
Осознание этого срывает последний стоп-кран в башке, перенаправляю член Горошкиной между ног, притираюсь парой движений и вгоняю его внутрь, в жар и тесноту.
Дальше всё. Разум покидает тело, остаются голые инстинкты. Вбиваюсь как остервенелый в податливое тело, Женька ахает, грозиться убить, а сама так навстречу и выгибается, до треска цепляется за простыню и так охренительно сжимает меня внутри, что я еле сдерживаюсь, чтобы не кончить прям сразу.
Когда отпускает первое безумие, понимаю, что нет, не нравиться мне эта поза. Разворачиваю врединку лицом к себе, спиной на простынь, накрываю всем телом,
