нож не смогут покончить с ней, — сказала Эя. — И она может ускользнуть, после чего полмира захочет посадить наши головы на колья, чтобы быть уверенным, что этого больше не произойдет. Вот как только мы сделаем еще несколько, это будет безопасно. И Ранящий не может ждать.
— Если ты вылечишь всех женщин в городах, они поймут, что мы связали андата, — сказал Маати. — И это будет такое же ясное послание, как и письмо. И, судя по твоим доводам, такое же опасное.
— Если они подождут до тех пор, пока я не верну всем возможность иметь детей, гальты могут спокойно убивать меня, — сказала Эя. — Будет слишком поздно.
— Ты же в это не веришь, — ошеломленно сказал Маати. Эя улыбнулась и пожала плечами.
— Возможно, нет, — согласилась она. — Но, если бы я собиралась умирать, то, скорее, сделала бы это после окончания работы.
Маати положил руку ей на плечо, потом дал руке упасть.
Эя описала те проблемы пленения, которые тревожили ее больше всего. Чтобы превратить мысль из абстракции в физическое тело требовалось глубокое понимание как ограничений идеи, так и последствий. Для пленения Ранящего Эе нужно было найти общие черты в порезе пальца и ожоге ноги, разницу между татуировкой пером и шипом розы, и обнаружить определения, которые содержали настолько малую мысль, что их мог вместить самый простой ум.
— Возьмем работу Ванджит, — сказала Эя. — Твои глаза никогда не горели. Никто не повреждал и не ранил их. Но они видели не так хорошо, как в молодости. Так что в них должно было быть какое-то повреждение. И какие изменения приносит возраст? Белые волосы? Облысение? Разве женщина ранена, если она перестает течь каждый месяц?
— Ты не можешь учитывать возраст, — сказал Маати. — Во-первых, это дело темное, во-вторых, клянусь, сразу несколько поэтов сумели пленить Возвращающего-Юность или что-то в этом роде.
— Но как я могу приспособиться к этому? — спросила Эя. — Чем отличается слабеющее бедро старика от ушибленного бедра юной девушки? Степенью повреждения?
— Умыслом, — сказал Маати и коснулся линии символов. Его палец пробежал по чернильным строчкам, время от времени останавливаясь. Он чувствовал, что Эя внимательно смотрит на него. — Здесь. Измени «ки» на «тояки». Раны бывают либо умышленные, либо случайные. «Тояки» включает оба смысла.
— Не вижу разницы, — сказала Эя.
— «Ки» также включает нюанс надлежащего функционирования, — сказал Маати. — Поведения, которое не является несчастным случаем или сознательным намерением, но продуктом структуры. Если ты его уберешь…
Он облизал губы, пальцы зависли в воздухе над страницей. Однажды, много лет назад, его попросили объяснить, почему поэтов называют поэтами. Он смутно помнил свой ответ. На самом деле пленение является тщательным синтезом значения и намерения, который создатели или ткачи мыслей считают подходящим. Это и был настоящий ответ, если не заходить слишком далеко.
И, иногда, грамматика пленения может сказать что-то неожиданное. Что-то наполовину знакомое или наполовину признанное. Его коснулась глубокая печаль.
— Видишь ли, Эя-тя, — тихо сказал он, — времени суждено проходить. И миру суждено меняться. Когда люди тают и умирают, это не отклонение. Так устроен мир.
Он коснулся символа «ки».
— И здесь, — сказал он, — ты должна подчеркнуть это различие.
Эя какое-то время молчала, потом вынула из рукава перо и маленький серебряный ящичек с чернилами. С мягким скрипом, еще более нежным, чем шум дождя по листьям, она добавила строчки, исправлявшие пленение.
— Значит ты приняла мой довод? — спросил Маати.
— Я должна, — ответила Эя. — Поэтому мы здесь, верно? Неплодная не добавила ничего в мир, она только нарушила путь, которым человечество обновляет себя. Я видела достаточно закатов и смертей, и знаю их настоящее место. Я здесь не для того, чтобы остановить время или смерть, но восстановить равновесие, дать возможность появиться новым поколениям.
Маати кивнул. Через какое-то время Эя опять заговорила, усталым голосом.
— Мне не хватает его, — сказала она, имея в виду отца. — Последний раз, когда я видела его, он выглядел таким старым. Я все еще могу представить его себе с темными волосами. Он уже много лет не такой, но в моей душе он не изменился.
— Мы все делаем правильно, — сказал Маати голосом, мало отличающимся от шепота.
— Не сомневаюсь, — сказала Эя. — Он повернулся спиной к поколению женщин, словно их страданий не существует. Место любящих жен должны занять постельные рабыни, и он сделает это с сотнями тысяч, если у него получится. Он собирается раздавать женщин, как тюки с хлопком. Я ненавижу все в этой схеме, но мне его не хватает.
— Мне тоже, — сказал Маати.
— И ты ненавидишь его, — сказала она. В этой комнате не было места для полуправды.
— Да, — признался Маати.
Сегодня на ужин была пара перепелов, которых поймала Большая Кае. Вкусное и нежное мясо. Маати сидел во главе длинного стола — Ванджит и Ясность-Зрения на дальнем конце — и общипывал нежные косточки. Маленькая Кае и Ирит что-то щебетали радостными голосами, Ашти Бег ела с мрачным и `серьезным лицом. Эя тоже казалась подавленной, но, быть может, потому, что думала о пленении. Ужин, казалось, будет длиться вечно, и он удивился, когда Ашти Бег собрала тарелки и разговор перешел на распределение обязанностей по уборке.
— Не думаю, что могу, — сказала Ванджит извиняющимся голосом. — Мне кажется, что надо поменять очередь.
— В последний раз мы тебя пропустили, если ты это имеешь в виду, — сказала Ашти Бег. — Даже не знаю, было ли это согласием ждать, когда ты освободишься.
В голосе более старшей женщины был смех, но были и зубы. Маленькая Кае натянуто улыбнулась и уставилась на стол. Маати подумал, что, если бы он не отвлекся, то мог бы увидеть признаки скандала до того, как тот начался.
— Тем не менее я не думаю, что могу, — твердо сказала Ванджит, не поднимаясь со стула. Существо на ее бедре смотрело то на поэта, то на Ашти Бег, словно было в восторге.
— Я, кажется, говорила, что моя мать поддерживала порядок в доме даже тогда, когда на ее бедре сидел ребенок, — сказала Ашти Бег. — Но она всегда была невероятно талантлива.
— У меня на бедре сидит андат, — сказала Ванджит. — И это работа посложнее, чем мыть тарелки. Маати-кво, при дворе поэтов освобождали от других обязанностей, верно?
— Самого последнего отпрыска утхайемца освобождают от других обязанностей, — сказала Ашти Бег прежде, чем Маати сумел сформулировать ответ. — Потому что это двор. Потому что там некоторые люди ставят себя выше других.
Воздух внезапно сгустился. Маати встал, не зная, что сказать. Его спас внезапный щебет Ирит:
— О, это сущая ерунда. Нет нужды беспокоить Ванджит-тя. Я
