Генриетта сдалась только тогда, когда он пригрозил лишить ее сестер своего покровительства и помощи сына, если она будет избегать светских развлечений.
Оказавшись в ложе, Генриетта забилась в самый дальний и темный уголок и сидела там прямо, с напряженной спиной, будто шпагу проглотила. Она не могла думать ни о чем, кроме того, что на нее направлены десятки пар недоброжелательных глаз.
Во время первого же антракта ложа наполнилась посетителями – друзьями и знакомыми Эннерсли, а также молодыми людьми, жаждавшими быть представленными Энджел. Красавица, одетая в белое с серебряной отделкой платье и такие же туфельки, была прелестна, как настоящий ангел. Она одинаково любезно улыбалась всем, кто подходил к ее прекрасной белоснежной руке, будь то знатные пэры или сыновья небогатых сельских сквайров, и никому не выказывала предпочтения. Некоторые дамы, уже прознавшие, что она всего лишь бесприданница-провинциалка, которую Августа Брэндиш надеется выгодно выдать замуж за одного из светских холостяков, были бы от души благодарны Энджел, если бы она пренебрегла их сыновьями.
Эннерсли представил Генриетту нескольким своим знакомым. Похоже, те сразу узнали в ней вдову скандально известного Фредди Харта, но, вопреки ее опасениям, их любезность от этого не уменьшилась, и ко второму антракту молодая женщина уже достаточно успокоилась, чтобы поболтать с мисс Брэндиш, которая специально с этой целью придвинула свой стул к ней поближе.
– Вы сегодня необычайно бледны, Генри! – обмахиваясь веером, негромко начала старая дева, седые кудри которой украшал изящный шелковый тюрбан персикового цвета. К удовольствию Генриетты, Августа Брэндиш по примеру миссис Литон и сестер тоже стала обращаться к ней по-домашнему фамильярно. – И еще я заметила, что сегодня мой племянник не уделяет вам никакого внимания, хотя вчера вечером не сводил с вас глаз!
Она вопросительно подняла бровь, ожидая ответа. Спросить о размолвке прямо ей было неловко.
Генриетта глубоко вздохнула, размышляя, как ответить, чтобы не обидеть почтенную женщину, когда между ними протиснулся еще один молодой человек, рвавшийся поцеловать ручку Энджел. Он неловко толкнул мисс Брэндиш в плечо, и Генриетта предложила ей поменяться местами.
– Вот еще! – ответила та с улыбкой. – Не такая уж я старуха, чтобы развалиться от тычка нетерпеливого юнца! Откройтесь мне, милая! Что произошло вчера между вами и моим племянником? Почему он так подчеркнуто холоден с вами? Когда он здоровался с вами давеча в гостиной, у него так напряглось лицо, что еще немного и треснула бы кожа на скулах!
– Мы поссорились, – вздохнула Генриетта, – но в чем причина, я не знаю! Впрочем, я уверена, что размолвка пойдет на пользу нам обоим.
– Не знаю, не знаю, – покачала головой мисс Брэндиш. – Знаете, вчера вечером, наблюдая за вами и Королем, я заметила в его глазах искорку, которой никогда раньше не видела, даже в прошлом сезоне, когда он увлекся одной знаменитой красавицей. О, это было изумительное создание, черноволосое, страстное, с ресницами такой же длины, как перья у моего павлина! Она потом вышла за герцога, но не раньше, чем наскучила Брэндишу. После нее он начал флиртовать с красивой вдовушкой, которая только что попалась нам навстречу. Вы ее заметили? У нее глаза как у лани, а сердце холодное и расчетливое.
– Фанни Маршфилд, – едва слышно пробормотала Генриетта.
– Она самая! – подтвердила мисс Брэндиш. – Что им за шум?
Из-за двери послышался гул возбужденных голосов, словно к ложе приближалась какая-то важная особа.
– Кто бы это мог быть! – воскликнула Генриетта, но мисс Брэндиш сама терялась в догадках. Наконец дверь отворилась, и на пороге возник элегантно одетый джентльмен с добрым лицом, на котором выделялся крупный нос. Он был в белых атласных панталонах до колен, черном фраке и белом жилете. В складках галстука искрилась бриллиантовая булавка, с пояса свешивались несколько брелоков, а в руках незнакомец держал великолепную трость. Со своего места Генриетта имела прекрасную возможность ее рассмотреть – золотой набалдашник был выполнен в форме кроличьей головы.
Мисс Брэндиш наклонилась к своей гостье и, прикрывшись веером, шепнула:
– Это настоящий триумф Энджел! Ею заинтересовался сам Филипс по прозвищу Золотой Заяц! То-то Чарльз обрадуется!
Заметив гостя, лорд Эннерсли поспешно поднялся для приветствия. В соседних ложах поднялась суматоха – зрители перегибались через перегородки и заглядывали в ложу лорда Эннерсли, спеша тут же поделиться впечатлениями с соседями, отчего в зале поднялся невообразимый шум. Все только и обсуждали, удастся ли Энджел Литон заполучить самого завидного жениха – Золотого Зайца, считавшегося первейшим богачом во всей Англии.
Пораженная и обрадованная, Генриетта смотрела, как Филипс склонился к руке младшей сестры. Та вежливо, но сдержанно, как всем остальным воздыхателям, кивнула ему. Словно не понимая, какая шишка удостоила ее своим вниманием, Красавица не проявила к новому поклоннику ни малейшего интереса, чем немало позабавила лорда Эннерсли. Генриетта почувствовала, что ее тоже разбирает смех. Все дивились сверхъестественному самообладанию девушки, ничем не выдавшей своего волнения при знакомстве с явно заинтересовавшимся ею баснословно богатым женихом, в то время как спокойствие Энджел объяснялось гораздо прозаичнее: недалекая Красавица не знала, кто это, она ведь не в состоянии отличить богача от простого смертного.
Но какова бы ни была истинная причина безупречного в смысле соблюдения правил этикета поведения Энджел, Золотой Заяц, без сомнения, был ею очарован.
Он продолжал беседовать с ней до последней минуты, пока оркестранты не взялись за инструменты. Только тогда он наконец раскланялся и ушел, бросив на Красавицу долгий страстный взгляд.
Успех Энджел в свете был обеспечен еще до ее первого бала.
Когда поклонники оставили Энджел в покое, она устало откинулась на спинку стула, безучастно уставившись на публику в партере. Некоторое время ее взгляд бесцельно блуждал, пока не остановился на нескольких щеголях, которые прохаживались между рядами, едва не заглушая оркестр своей болтовней. Это были диковинные существа – в лиловых атласных сюртуках, желтых панталонах, с огромными лорнетами, щедро напомаженными волосами и затянутыми талиями, которые нелепо контрастировали с накладными плечами и грудью. Настоящие клоуны! Энджел несколько минут наблюдала за ними, досадуя, что их громкие голоса мешают слушать музыку, потом, подавив печальный вздох, отвела глаза. Она чувствовала себя неловко в роскошном модном наряде, и от этого ее тело до самых носков изящных, расшитых мелким речным жемчугом туфелек словно налилось свинцовой тяжестью. Должно быть, она выглядит так же нелепо, как клоуны в партере! Ах, с какой радостью она променяла бы свой нынешний наряд на старое муслиновое платье и поношенные сапожки, а весь этот шум и суету – на возможность спокойно сочинять музыку для фортепьяно и арфы, записывая ноты на тяжелых листах пергамента. И вообще, как хорошо было бы вновь оказаться у себя, в имении Раскидистые Дубы, где с детства знаком каждый уголок, не то что в доме Эннерсли! За несколько дней на новом месте Энджел уже раз пять успела заблудиться по пути в свою спальню! Однажды она даже забрела в комнату к мисс Брэндиш как раз в тот момент, когда та переодевалась к ужину! От неловкости бедная девушка весь вечер не смела поднять глаз на свою благодетельницу.
