— Приветствую тебя, Летняя Улыбка.
21
Ли Кан Юн — а это был именно он — спокойно стоял перед Максимильеной, как будто ненадолго отлучился. Флорис и Адриан бросились ему на шею. Федор и все прочие окружили его с восторженными кликами, которые он принимал со скромной улыбкой. Появился отряд всадников. Поле сражения уже очистилось от врагов. Гетман Саратов с достоинством спешился и, не обращая ни на кого внимания, подошел прямо к Флорису.
— Ты знаешь, кто я такой?
— Да, — ответил Флорис, — вы мой крестный, гетман Саратов, и я знал, что вы придете к нам на помощь.
Свирепый гетман наклонился и положил руку на темные кудри мальчика.
— Я сразу узнал тебя, Флорис, ты достойный крестник Украины.
Лишь после этого гетман соизволил повернуться к Ромо.
— Князь, отныне мы друзья навеки, ибо ты спас их.
Взволнованный Ромодановский поклонился в ответ на эти слова. Он знал, что гетман редко кого дарил своей дружбой.
— Благородная дама, — произнес гетман, поворачиваясь к Максимильене, — теперь ты под моей защитой. На рассвете мы выступаем на Украину.
Ли Кан Юн покинул Петербург, когда царь умирал. Поэтому ему удалось опередить гонцов императрицы. Не сходя с коня ни днем, ни ночью, неутомимый китаец почти не спал и не ел. За восемнадцать суток он преодолел примерно двести тысяч верст, отделяющих лагерь гетмана от Санкт-Петербурга. Казакам пришлось снять его с лошади и на руках отнести к палатке гетмана, потому что идти он уже не мог. Узнав, какой опасности подвергается крестник, гетман впал в страшную ярость. Он поклялся защищать сына своего друга Петра Великого, а для казачьего атамана клятва священна. Пятьсот казаков немедленно отправились в поход на маленьких степных лошадках, способных, как и их всадники, скакать без передышки в течение долгих часов, легко переносить холод и оставаться без пищи несколько дней подряд.
Прочим войскам гетман приказал двигаться из Украины на Москву. Мужики при виде этих всадников Апокалипсиса осеняли себя крестом, ибо казаки всегда внушали им страх и уважение. Сам же гетман решил явиться ко двору, дабы вынудить царицу освободить пленников, угрожая ей восстанием Дона и Украины.
Во главе своих пятисот человек гетман мчался к Санкт-Петербургу; когда же показалась Тверь, они услышали мушкетные выстрелы и увидели зарево пожара. Гетман знал, что на окраине города держит сменных лошадей один из его людей, а потому приказал атаковать. Казаки пришпорили усталых коней, и появление этих всадников с ужасным военным кличем на устах вселило ужас в сердца солдат императрицы — они обратились в бегство, даже не пытаясь оказать сопротивление. Гетман решил, что войско его нуждается в отдыхе, и приказал разбить лагерь. Мгновенно поставили палатки; несчастные беглецы занялись своими ранами и ожогами, гетман же стал составлять послание к императрице. Пером вооружился Ромо, поскольку гетман за всю свою жизнь так и не выучился писать.
«Царица, — диктовал Саратов, — по твоему приказу моего дорогого крестника и его родных бросили в тюрьму, а затем их начали преследовать твои солдаты, и они подверглись нападению. Наш владыка Петр Великий оказал мне честь, назвав меня своим другом. Он доверил мне защиту тех, кто был дорог его сердцу. Казаки мои подошли к Москве. Если ты бросишь против нас свои войска, то поднимутся Украина и Дон, а также люди моего брата, казачьего атамана Сибири. Я приказал захватить князя Ромодановского, и теперь он наш заложник. Уверен, царица, что ты понимаешь, как важно сохранить мир в нашем государстве. Такова воля Господа нашего Иисуса Христа и великого царя Петра. Кланяюсь тебе. Гетман Саратов».
Ромодановский от души расхохотался.
— Клянусь святым Андреем, гетман, в хитрости ты не уступишь лисице! Для Екатерины я твой пленник… Прекрасно придумано.
Гетман самодовольно улыбнулся.
— А это значит, что ты, князь, сможешь вернуться в Петербург, когда захочешь, даже если эта польская сука не поверит ни единому моему слову. Доказательств против тебя у нее не будет, а мстить она не посмеет.
— Клянусь Господом, гетман, выпьем за жизнь!
И эти железные люди осушили по чарке водки.
Сибирские сани беглецов сгорели во время пожара. Гетман послал дюжину казаков на поиски каких-нибудь повозок для тех, кого взял под свое покровительство. Люди его вернулись очень быстро, пригнав с собой две тройки. Тройки гораздо удобнее сибирских саней, но не так быстры, поскольку в них впрягают не четырех, а трех лошадей: одного коренного и двух пристяжных.
Над горящими обломками избы занимался рассвет. Максимильена, почти не сомкнувшая глаз, встала на колени перед пепелищем вместе с Адрианом и Флорисом, которых разбудила ради этого. Ромодановский держался немного в стороне.
— Помните, — сказала Максимильена, — что здесь погиб капитан Бутурлин, благородный человек, отдавший жизнь, чтобы спасти нас, дети. Не забывайте его в своих молитвах.
Ромодановский склонил голову.
— Поднимитесь с колен, Максимильена. Бедняга Бутурлин умер счастливым: некогда он совершил бесчестный поступок, но я избавил его от позора. Он хотел искупить свою вину и погиб, как герой.
Флорис и Адриан с трудом сдерживали слезы. До сих пор битвы приводили их в восторг, однако теперь они поняли, что в бою теряешь друзей. Гетман Саратов, наблюдавший за этой сценой, подъехал ближе, поднял Флориса и посадил на круп своей лошади, объявив громовым голосом:
— Лучше умереть героем, чем жить в позоре!
И его синие глаза вспыхнули при взгляде на дерево, к которому привязали предателя Арашева с женой. Оба находились в плачевном состоянии, поскольку сам изменник был ранен Бутурлиным в плечо, женщина же дрожала от холода и страха. Гетман дал знак своим людям.
— Привяжите их к седлу. Они умрут на Украине.
Утром маленькое войско гетмана выступило в обратный путь. Флорису с Адрианом дали молодых коней, таких же горячих, как они сами. Гетман Саратов, у которого не было сыновей, с гордостью смотрел, как гарцует на лошади Флорис. Федор и Ли Кан верхом сопровождали своих маленьких господ. Друзья были счастливы увидеться вновь, но по природной гордости не признавались в этом — впрочем, они превосходно понимали друг друга без слов. Элизу же настолько взволновала встреча, что она упала на грудь Ли Кану, а тот с присущей ему церемонной вежливостью сказал:
— Мне кажется, Здравая Мудрость, что ты немного обгорела, равно как и Почтенная Осмотрительность. У меня есть чудодейственная мазь для вас — как раз на такой случай.
Что касается Мартины и Блезуа, то они еще не пришли в себя после окончания битвы. Ли Кан молча смотрел, как двое казаков укладывают их в тройку, а затем сказал, повернувшись к Федору:
