Меры по реорганизации органов власти призваны были, по замыслу императора, обеспечить проведение серии задуманных реформ. И как свидетельствуют факты, деятельность правительства и в самом деле отличалась необычайной интенсивностью. Достаточно обратиться хотя бы к официальному дореволюционному изданию — «Полному собранию законов Российской империи». Здесь за период с 25 декабря 1761 года по 28 июня 1762 года приведено 192 документа: манифесты, именные и сенатские указы, резолюции и другие акты. Иными словами, они следовали один за другим почти ежедневно. Не менее интересны и отчасти неожиданны итоги анализа законодательных актов по датам их появления. Уже в последнюю неделю 1761 года, с 25 по 31 декабря, вышло пять нормативных актов. В последующие месяцы их количественное соотношение выглядело так: январь — 39, февраль — 23, март — 35, апрель — 32, май — 33, июнь — 25. А ведь в официальное «Полное собрание законов Российской империи» не вошли указы по конкретным вопросам (о чинопроизводстве, о передаче государственных имений в аренду, о денежных выплатах и т. п.). В сохранившемся архивном реестре именных указов за время правления Петра III сделано 220 записей [27, № 96]. Кроме того, широко применялась форма «словесных высочайших указов», сфера действия которых определялась законом от 22 января [150, т. 15, № 11 411]. В этих случаях Сенату предписывалось еженедельно представлять императору копии «обо всех объявленных словесных наших указах». Трудно с уверенностью сказать, насколько скрупулезно такой порядок соблюдался. Но с документальной точностью можно утверждать, что в канун своего падения, 26 июня, Петр III подписал не менее 14 указов, весьма различных по содержанию.
Если часть их касалась чинопроизводства (например, о возведении Штелина в статские советники [27, № 96, л. 340–345]), то другие имели важное государственное значение. Вот один из них, адресованный Адмиралтейской коллегии: «Из поднесенной нам из Адмиралтейской коллегии ведомости усмотрели мы, какие недостатки настоят к построению повеленнаго числа кораблей и сколько чего к тому потребно, и потому повелеваем: 1-е. Несмотря на то, строение оных начать как наискоряе и продолжать с крайнею поспешностию, а на приготовление материалов мы повелим вскоре отпустить в оную коллегию полмиллиона рублев; 2-е. Недостающее число мастеровых, плотников, столяров, кузнецов и прядилщиков наполнить собранием из всех мест, где толко оныя есть, и откуду ближе и за способнее коллегия найдет, а к тому буде доброволно нанять невозможно, то взять от партикулярных работ по препорции, оставляя при оных некоторое число, дабы оныя совсем остановиться не могли; 3-е. Дабы в заготовлении к тому лесов, в отборе оных от партикулярных людей, в найме работников и, одним словом, во всем, что только надобно будет, ни малейшаго затруднения и остановки случится не могло, мы нашему Сенату почти послушной указ дали, что б во всем, что от она-го Адмиралтейская коллегия требовать будет, скорое исполнение делано было, как это усмотрено будет из приложенной при сем копии. Наконец, мы надеемся, что соизволение наше точно исполнено и все трудности преодолены будут. Петр» [29, л. 21].
И дух захватывает, когда узнаешь, что в тот же день, не получив еще на то права, рвавшаяся к трону Екатерина подписала в Петербурге свой первый указ. Он был посвящен воздержанию народа от пьянства и начинался словами: «Уведомились мы, что начались произходить некоторыя непорятки и нападения на кабаки и места питейныя» [51, т. 2, с. 16]. И синхронно, но в Ораниенбауме, Петр III ставит подпись под своим последним именным указом, касавшимся отсрочек по банковским ссудам. Император ничего не ведал о скором перевороте. И объявленная им отмена отсрочек была установлена впредь до «дальнейшего указа» [150, т. 15, № 11 581]. Стремительная законотворческая деятельность правительства Петра III и его лично оборвалась буквально на полуслове — ни о каком ее спаде говорить нет оснований.
Не столь уж важно, все ли эти акты были следствием его личной инициативы или результатом деятельности советников, — понятно, что Петр III, как и любой монарх, опирался на определенный круг доверенных лиц. Достаточно того, что все акты были санкционированы и подписаны императором и изданы для обнародования.
Разумеется, важно не столько количество принятых законов, сколько их содержание. Позднее Е. Р. Дашкова утверждала, что «Петр III усиливал отвращение, которое к нему питали, и вызывал глубокое презрение к себе своими законодательными мерами» [74, с. 37]. Слова ее нельзя объяснить только личной озлобленностью автора. Они отразили тональность разговоров среди части высшей знати, относившейся к Петру III оппозиционно. Именно в этих кругах, отчасти еще при его жизни, зарождались разнообразные сплетни и анекдоты. Слов нет, в основе их порой могли лежать какие-то реалии, несшие крупицы правды или отзвуки тех или иных неосторожных заявлений самого императора, но, доведенные недоброжелательной молвой до абсурда и немыслимого гротеска, они сводились к одному — изобразить Петра Федоровича дураком и сумасбродом, а Екатерину — утесненной и невинно страдающей стороной. Такого рода слухов циркулировало немало, отчасти мы к ним будем вынуждены возвращаться. Пока же ограничимся некоторыми их образчиками.
В манифесте 25 декабря 1761 года о восшествии Петра III на престол имя наследника не было названо, а в форме «Клятвенного обещания» (присяги) говорилось о верности императору и «по высочайшей его воле избираемым и назначаемым наследникам» [150, т. 15, № 11 390, 11 391]. Эту и в самом деле туманную формулировку можно было трактовать по-разному. То ли как простое следование установленному Петром I в указе 1722 года завещательному распоряжению российским престолом (а подражать во всем деду Петр III как раз и обещал в этом манифесте), то ли как намек на право воспользоваться указом 1722 года в дальнейшем. Поползли слухи о намерении Петра III отказаться от признания своего отцовства и лишить Павла престолонаследия, а заодно расторгнуть брак с Екатериной, заточив не столь уж благочестивейшую (на этот счет при дворе были неплохо осведомлены) супругу в монастырь или Шлиссельбург, по соседству с Иваном Антоновичем. Эти слухи, обрастая различными подробностями, сразу же после переворота поползли по стране, выплеснувшись затем и за границу. Об этом позволяют судить некоторые документы Шлезвигского архива, свидетельствовавшие о том, что в Киле внимательно следили за ситуацией в Петербурге. Один из документов представлял собой анонимное изложение некоего «известного донесения на французском языке», которое оценено как «правдоподобное» [33, № 12]. Сообщалось, что по ряду своих шагов Петр советовался с прусским королем, в частности о намерении развестись (Verstopen) с Екатериной, причем Фридрих II не советовал этого делать. Позднее гольштейнец М. Ранфт в подтверждение такого слуха приводил слова, будто бы сказанные Петром Федоровичем незадолго до переворота: «В ближайшие дни я посажу свою супругу в такие условия, чтобы она больше не была мне помехой» [228, с. 272].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
