Потом гладиаторы стали биться на шпагах.
Миллар нанес прямой удар Баку в лоб. Из раны ручьем полилась кровь. Баку наложили повязку, смоченную в уксусе, и обмотали ее оберточной бумагой.
— А ты говорила! — усмехнулся Филипп. — Подстроено!
— Удар был спланирован заранее. Бак просто ждал, это же бросалось в глаза!
Ребекка отвернулась и принялась рассматривать окружающих ее людей, ловить выражения их лиц. Она удивилась, увидев много женщин. Женщины пили, курили, кричали так же громко, как и мужчины.
Вдруг в толпе она увидела знакомое лицо.
— Смотри, Филипп! Смотри!
— Что такое?
— С другой стороны ринга!
— Я ничего не вижу.
— Около огромного бородача в желтом рединготе. Разве это не Тоби Бун?
Филипп заметил рыжую шевелюру сапожника, недавно сбежавшего из Флит.
— А Хаггинсы совсем рядом! — сказала Ребекка. — Учитывая тот скандал, который вызвало его бегство, Буна ждет виселица, если они его схватят.
Пьяный Тоби Бун присоединился к кричавшей толпе.
— О чем он думал, когда шел сюда?
— С завсегдатаями Хокли всегда происходит одно и то же. Если ты начал, ты уже не можешь без этого обходиться.
— Надо предупредить Буна прежде, чем Хаггинсы его заметят.
— Ты сошла с ума! Если они нас увидят рядом с ним, то примут нас за его сообщников.
— До чего же ты храбрый!
— Но…
— Поступай как знаешь!
Ребекка начала пробираться сквозь толпу. Филиппу ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.
Их больно толкали, отбрасывали назад. При каждом зрелищном ударе Миллара или Бака толпа вскакивала, образовывая непреодолимую стену.
Теперь Бак ранил Джеймса Миллара. Тоби Бун, будучи одним из его самых неистовых болельщиков, принялся громко распевать гимн во славу Миллара. Вскоре примеру Буна последовали все его соседи.
Ребекка смотрела на Хаггинсов. Пение Буна привлекло к нему всеобщее внимание.
— Идиот! — прошептала она.
В самом деле, Джон Хаггинс-младший посмотрел в сторону Буна, прошел вперед и узнал его. Он показал пальцем на Буна, обернувшись к своему отцу, потом вышел из ложи.
— Скорее! — крикнула Ребекка.
Филипп схватил ее за руку.
— Все кончено. Мы ничего не можем для него сделать.
Тоби Бун насмехался над Баком, рукоплескал Миллару, не догадываясь, что его смертный враг был всего лишь в нескольких шагах.
Ребекка была настолько поражена непреклонным тоном Филиппа, что уступила ему и отказалась от дальнейших попыток спасти несчастного.
Хаггинс положил руку на плечо Буна. Тот подскочил и со страхом посмотрел на Хаггинса.
— Несчастного колесуют и повесят, — сказала Ребекка.
— Если Бун начнет вырываться, пытаясь спастись бегством, на ступеньках завяжется еще одно сражение.
Но страх Тоби Буна тотчас рассеялся, и мужчины пожали друг другу руки. Хаггинс что-то шепнул Буну на ухо, и они вместе направились к выходу.
— Что это значит?
Филипп и Ребекка нашли их на заднем дворе Хокли, где после боев разделывали туши быков.
Дети увидели, как Тоби Бун передал Хаггинсу-младшему кошелек. Мужчины вновь пожали друг другу руки, потом порознь пошли досматривать бой.
— Черт возьми, я ничего не понимаю!
Шеннон воскликнула:
— Да этих Хаггинсов нужно повесить между двух собак! Вот чем объясняются многочисленные побеги из Флит: они поощряют должников бежать, а затем те платят им!.. По мнению Шеннон настало время писать петицию. Молодая женщина раздобыла бумагу и чернила и ночью начала готовить свою «бомбу». В Господском доме она, как никто другой, умела составлять фразы на безупречном английском языке:
«Достопочтенному сэру Питеру Кингу, кавалеру, лорду-главному судье суда общих тяжб нижайшая петиция от узников, находящихся за долги в тюрьме Флит».
Шеннон ограничилась хорошо аргументируемыми обвинениями в адрес обоих Хаггинсов.
Список обвинений получился впечатляющим.
Один из двадцати пяти обитателей Господского дома, которые согласились поставить под петицией свои имена, Брайлесфорд, взялся напечатать ее.
В августе 1723 года все было готово.
Шеннон и ее сообщники хотели в тот же день передать экземпляры петиции сэру Питеру Кингу и подавляющему большинству кредиторов, чьи должники сидели во Флит.
Филиппу и Ребекке вручили листовки, чтобы они распространили их на улицах Лондона вместе с двенадцатью пунктами обвинений, выдвинутых против Хаггинсов.
Знаменательной датой должно было стать четвертое сентября.
Пятого сентября разгорелся скандал. Это был настоящий взрыв!
Кредиторы осадили здание суда по делам о несостоятельности. Население встало на сторону должников. Поверенные, письмоводители и клерки готовили дела к разбирательству. В Лондоне все, от аристократов до людей с улицы, только и говорили, что о лихоимстве Хаггинсов и бесчеловечных порядках, царящих в долговых тюрьмах. «Лондонская газета», «Дейли Джорнал» и «Джентльмене Мэгэзин» печатали пункты петиции Флит, рассказывая об этом деле всему королевству.
Имя Шеннон Глэсби стало известным не только должникам Флит и других тюрем, но и широкой публике.
Шеннон стала героиней песни «Отважная леди из Флит».
В тюрьму приходили письма поддержки и новые пожертвования для узников с надписью крупными буквами: «Хаггинсам запрещается дотрагиваться до них!»
Прошло несколько дней. Чтобы унять скандал, было принято решение, что лорд-главный судья сэр Питер Кинг посетит Флит и проверит справедливость обвинений, выдвинутых в петиции.
После публикации «бомбы» Хаггинсы не появлялись во Флит — они закрылись в своем доме на Сен-Мартен-лейн.
Но в назначенный день Питер Кинг заявил, что вынужден перенести свой визит на следующую неделю.
Однако и на следующей неделе он отменил свой визит, перенеся его на более позднее время.
Потом он еще два раза переносил визит.
После публикации петиции прошел месяц. Скандал разгорелся, но порядки во Флит не изменились. Не получая никаких указаний от Хаггинсов, главный стражник, Томас Гиббон, проводил прежнюю политику, словно ничего не произошло.
Шеннон не могла больше ходить в «Красный мундир» Гудричей — Гиббон боялся, что толпа выступит в ее поддержку.
Узники, подписавшие петицию, уже начали терять надежду, когда Шеннон Глэсби вызвали в суд, чтобы она могла рассказать сэру Питеру Кинги о судьбах осужденных за долги.
Тайную вдохновительницу протеста признал самый высокопоставленный магистрат суда общих тяжб!
Филипп гордился тем, что его мать превратилась в героиню, защищавшую общее дело.
Встреча в суде была назначена на четырнадцатое октября 1723 года.
Кен и Марсия Гудричи, следившие за подвигами своей протеже благодаря публикациям в газетах и слухам, ходившим по городу, прислали во Флит платье, красивое, но строгое: «Гебе нечего надеть, бедная кошечка. Я и Марсия сшили для тебя это платье. Принарядись. На сэра Кинга надо произвести как можно более благоприятное впечатление».
Великий день настал. Томас Гиббон в сопровождении двух часовых пришел на рассвете в Господский дом за Шеннон и отвел ее в здание суда. Шеннон всю ночь думала над своей речью. Сотни раз она повторяла фразы, которые, как полагала Шеннон, могли стать ответом на любую критику петиции.
Когда они добрались до большой площади, Шеннон удивилась, увидев, что на ней толпится множество людей во фраках.
— Надо полагать, утром было судебное заседание, — сказал Гиббон.
В здании суда ее усадили на скамью, стоявшую в просторном вестибюле. Перед ней сновали люди в париках. Они смотрели на нее, порой указывали пальцем в ее сторону более или менее презрительно: значит, вот эта баба и спровоцировала такой скандал? Некоторые считали ее довольно красивой, другие же называли замарашкой.
Шеннон не обращала внимания на их замечания. Она жалела, что принарядилась, надев бледно-голубое платье, присланное Гудричами. Было бы лучше, если бы она пришла в суд в одежде, которую носила во Флит. Тогда судьям стала бы более понятной правда о жизни заключенных должников.
