– Что вы можете сказать мне по поводу устранения Шадуры? – спросил Громов.
– Шадуры? – напрягся лейтенант.
– Вы туго соображаете или плохо слышите? – холодно осведомился Громов. – Я берусь помочь вам как в первом, так и во втором случае. – Он шагнул вперед.
– Мне эта фамилия неизвестна! – выкрикнул Луцкой.
– Тогда поставим вопрос иначе. Сегодняшний взрыв возле МХАТа ваших рук дело?
– Нет! Мне было поручено заниматься только проведением акции в магазине «Стилиссимо»! Ни о каком взрыве я ничего не знаю! – Имей пленник такую возможность, он обязательно помог бы себе энергичной жестикуляцией.
Но Громов и без того видел, что тот говорит правду. На ложь у него имелся обостренный за годы службы нюх.
– А как насчет Регины? – спросил он, с сожалением понимая, что перед ним находится не тот человек, которого бы ему хотелось видеть в первую очередь.
– Кто такая Регина? А, вспомнил, дочь Северцевых! – Радуясь своей сообразительности, лейтенант несколько раз кивнул головой. В следующий момент голова мотнулась из стороны в сторону. – Но по поводу ее сказать ничего не могу.
– Разве? – Громов уставился ему в переносицу. Там человеческие кости настолько тонки и хрупки, что для их сокрушения достаточно одного прицельного удара. Иногда от него очень трудно удержаться, от такого удара. Другими словами, легче сломать врагу переносицу, чем воздержаться от этого.
Луцкой почувствовал во взгляде Громова нечто такое, что заставляло его говорить с лихорадочной поспешностью:
– Мне было приказано забрать ее из квартиры и доставить к подполковнику, вот и все, – протараторил он на одном дыхании. – Ну, в том случае, если бы рядом с ней находился кто-либо посторонний…
– Не скромничайте, не скромничайте, – подбодрил замявшегося лейтенанта Громов. – Рябоконь приказал вам ликвидировать меня?
– В общем-то, да. – Это прозвучало очень тихо. Луцкой надеялся, что последнее признание его не будет услышано.
– Почему же вы не попытались убить меня в магазине?
– В тот момент мне еще не было известно, кто вы такой. Инструкции на ваш счет поступили позже.
Заподозрив, что сожаление, прозвучавшее в его тоне, может не понравиться Громову, лейтенант не придумал ничего лучше, чем зайтись неестественным кашлем.
На другие темы он говорил тем громче и охотнее, чем хуже в них разбирался. Обстоятельства взрыва самолета были ему неизвестны, по какой причине подполковник особого отдела взялся за искоренение рода Северцевых, он не ведал, кто таков Валентин Мезенцев и, главное, куда подевалась гуманитарная помощь, тоже понятия не имел.
– Плохо, – констатировал Громов. – Что же вы такой нелюбознательный, молодой человек?
– Вы же знаете, что в нашей организации слишком осведомленные долго не живут, – посетовал лейтенант. – Вот, например, неделю назад был такой случай…
Вполуха слушая рассказ о каком-то капитане, ни с того ни с сего застрелившемся сразу после встречи с журналистом, Громов обдумывал более важную для него информацию.
Итак, операцией по уничтожению свидетелей заправлял особист с лошадиной фамилией. По существу, Рябоконь служил в той же «конторе», что и Громов, хотя, конечно, это была одна видимость. Особый отдел, в полном соответствии со своим названием, обособлен, изолирован и засекречен так, как это бывает только в армии. Куда ни ткнись, сплошная военная тайна.
Ни один «нормальный» эфэсбэшник не считает особиста своим коллегой. Как говорится, похожа свинья на коня, да шерсть не та. Тем не менее те и другие вынуждены сосуществовать в опасной близости друг от друга. Вот, кстати, почему Рябоконь так легко вышел на Громова. По этой же причине полковник Власов, обладающий полномочиями, которые никакому особисту и не снились, не был застрахован от прослушивания в собственном кабинете. Из-за таких вот структурных аномалий ФСБ все сильнее напоминала многоголового дракона. Одна голова не ведает, что творят все остальные, но на всякий случай всегда готова оттяпать соседнюю, дабы обеспечить себе полную свободу действий. Того, кто все это придумал, давно нет в живых, а человек, способный распутать этот змеиный клубок противоречий, еще не родился на свет.
Несмотря на сложность ситуации, добраться до Рябоконя, конечно, было можно. Но как сделать это в частном порядке, не имея за своей спиной поддержки ФСБ, Громов пока что не знал.
– Куда вы должны были доставить девушку? – спросил он у лейтенанта, который, исчерпав запасы красноречия, вот уже как минут пять настороженно помалкивал. – Не в штаб же округа, я полагаю?
– В расположение секретной части особого отдела, – отрапортовал Луцкой. У него все чаще сводило судорогой икры и ступни раскоряченных ног, но он старался держаться молодцом, даже почти не морщился, только цедил воздух сквозь зубы, издавая болезненные посвистывания: с-с-с.
– И где же размещается сей райский уголок? – спросил Громов.
– А?
– Где вы дислоцируетесь? – переиначил Громов свой вопрос на военный лад.
Координаты секретной части под Наро-Фоминском он выслушал без особого интереса. Проникнуть в одиночку на эту заповедную территорию смог бы разве что Джеймс Бонд. Но на самом деле пресловутый СМЕРШ, с которым боролся агент 007, не шел ни в какое сравнение с особым отделом армии. В общем и целом, военные особисты представляли собой сплоченный многими десятилетиями клан, уничтожить который оказалось не под силу даже самому Иосифу Виссарионовичу с его исполинским карательным аппаратом. Своеобразная масонская ложа в ФСБ, стремящаяся держать под контролем всех и вся. Если армия являлась государством в государстве, то ее так называемые особые отделы представляли собой нечто вроде строго засекреченных объектов этого изолированного государства.
– Этот ваш конь с подполковничьими звездами, он в свободное от службы время где пасется? – хмуро спросил Громов.
– Пасется? – напрягся лейтенант.
– Ну, скачет… Роет копытами землю… Где и как можно найти вашего командира?
– Вопрос понял! – обрадовался лейтенант подсказке, но тут же сник: – Понятия не имею. Рябоконь мне не докладывает.
– А если подумать? – Громов пнул один из кольев, с помощью которых душонка допрашиваемого удерживалась на этой грешной земле.
– Я не знаю! Не знаю! Мы видимся только в расположении части! Я ведь на этой службе недавно совсем!
– Молодой, да ранний, – хмыкнул Громов. – А на вид чистенький, беленький. И откуда только такие берутся?
Он снова пнул кол, который сухо треснул и держался теперь на честном слове. Затравленно косясь на него, Луцкой поспешно заговорил, почти не оставляя промежутков между словами:
– Меня к особому отделу в прошлом месяце прикомандировали! Сразу после училища!
– А там, надо полагать, курсантов пожилых женщин учили расстреливать. В упор.
– У меня был приказ!
– И присяга, – понимающе кивнул Громов.
– И присяга! – подхватил лейтенант. Ему казалось, что он, наконец, ухватился за спасительную соломинку.
– Присяга – это, конечно, серьезно, – согласился Громов. – Против нее не попрешь. Лишь одно вы не учли, лейтенант Луцкой. Очень важную деталь упустили.
– Какую? – пленник тревожно переводил взгляд с тряпки, которую подобрал его мучитель, на раскрытый нож в его руке. Да еще успевал поглядывать на треснувший сук, к которому крепилась его правая нога.
– Присягают ведь Родине, – обронил Громов, глядя поверх его головы.
– Я Родине и присягал! Отчизне то есть!
– Нет. Рябоконю вы верой и правдой служили, а не Отчизне. А это совсем не одно и то же. Взаимоисключающие понятия. Вот о чем вам следовало задуматься.
– Я задумаюсь! – клятвенно заверил лейтенант. – Обязательно задумаюсь!
– М-м? – недоверчиво хмыкнул Громов. – Поздновато вы спохватились.
– Почему?
– Потому что времени у вас мало. Кончилось ваше время.
– Б-б!.. Пф!.. Н-н!..
Все пылкие возражения лейтенанта вобрал в себя кляп, который Громов запихнул ему в рот, помогая себе рукояткой ножа. Не обращая внимания на трепыхания пленника, он резко ударил ногой по надломленному колышку. Зашуршала листва высвободившейся березки. Ее ствол тут же устремился ввысь, вынудив пленника изобразить в воздухе нечто вроде шпагата. В следующее мгновение его перевернуло вниз головой. Одну его ногу увлекал к небу распрямившийся ствол дерева, вторая по-прежнему крепилась к земле. Он извивался и раскачивался, пытаясь докричаться до Громова сквозь тряпку. Однако шансов высвободиться у него было не больше, чем у подвешенной на крюк мясной туши.
Отойдя на пару шагов, Громов набрал на трубке мобильного телефона номер дежурного по Управлению. Не тот, который был предназначен для рядовых граждан, обеспокоенных безопасностью государства. Дежурный проверил на компьютере продиктованный ему личный код и немедленно соединил абонента с оперативным отделом.
