Прошло четверть часа, наверно. И после «Пароле, пароле» всплыло знакомое и как будто новое: «…Без тебя я как ребенок в спальне детского приюта. Моя жизнь обрывается, едва ты ступаешь за порог; и кровать оборачивается платформой твоего уходящего поезда. Я болен, я так болен — как вечерами, когда мать шла прочь из дома, оставляя меня наедине с моим отчаянием. Я пью по ночам, но виски пресно, и на всех кораблях реет твой флаг, я не знаю, куда бежать, ты повсюду… Я болен, я так болен…»
Прослушал три раза. Со слезами ушло что-то, заснул, не раздеваясь.
8
Утром — как с похмелья. Сперва не понял, почему постель не расстелена. И нахлынуло. Как лезвие — в живот: кончено. Надо вставать и жить. А это последнее, на что есть желание. И правда — болен.
На сей раз слезы пошли легко, дорожка протоптана. Кого стесняться? Один здесь. Один! Достал из шкафа салатовую ночнушку, повесил в ванной на прежнее место.
Из-под бумаг вынул осла. Свинью Марго на кровать посадил.
И лишь после включил чайник и компьютер.
Попытался «Монд» почитать: социалисты выдвинули кандидатом в президенты Сеголен Руаяль. Каким это показалось далеким. И ненужным.
Стал перебирать фотографии — они в компьютере по папкам. “France2004” — два года назад две тысячи километров накрутили; “Maroc”; “Zaragoza”; “Margo”; “U_Vorobushka”; “Shkola”; “S_Matthieu”; “Tortilly”; “Den_rojdenia_Ksenki”… Отбирал только те, на которых была она.
9
— Это Клелия.
Ноэль взял со стола фотографию в рамке, протянул.
Пятилетняя девочка с чуть раскосыми глазами и темными прямыми волосами до плеч. Обычная девочка. Нет, не обычная: дочка Ноэля — как бы немного он.
— Славная.
Элизабет заглянула попрощаться. Днем она ходила покупать Ноэлю пиццу — у него на обед ни секунды — и ей, Марине, принесла. Приятно.
Все ушли; Ноэль периодически выкрикивал из кабинета: «Еще минут двадцать…» Да хоть сорок. Теперь каждый день вместе.
В ресторанчике при «Трех Ступеньках» сели у окна с видом на церковь светлого камня, высокую, угловатую.
— Я с тобой растолстею. Дома еще ела, а в отеле на чае сидела.
Ноэль захлопнул меню:
— Позволишь, я за тебя закажу? Обещай, что завтра позвонишь в «Акацию» и откажешься от этой работы. — И не дав возразить: — Она ничего не дает, кроме копеечного заработка. Из-за нее у тебя сбит режим, день после смены коту под хвост, и желудок посадишь. Ты должна собраться, нарисовать мангу — пошлем ее режиссеру, который “Appleseed” сделал. И здесь в издательства предложим.
— Ноэль, знаешь, какой это труд? Если в цвете делать!
— А легко не будет. Зато когда пойдет…
Он так увлеченно говорил, что подумалось: а если он прав? Послать рисунки — нет, не Сиро Масамунэ, а Айко Аоки, королеве юри, — ведь хочется рисовать мангу для девушек, пускай кидают камни. Что до отеля… не время там пропадать. Немного денег отложено. Надо взять тайм-аут.
Ноэль заказал обоим по гусиной печенке с красными фруктами; Марине взял ягненка с кабачком и морковью, а себе — этот ужасный тартар, горстку сырого мяса, увенчанную яичным желтком.
— Сейчас придумаем историю. Извини, я руки помыть.
Марина достала мобильный: один неотвеченный звонок. Одно сообщение.
10
Утром, едва фотографии обнаружила, позвонила:
— Как ты?
— Живой.
— Прости меня.
— Не за что прощать. Это… мое харакири. — Помолчал. — Только никак не подыхается.
— Я не дам тебе уме…
Всё, весь разговор. Трубку положил, выдавив «пока». Вышла на балкон, смотрела на мертвый фонтанчик, смотрела, смотрела. Нет, не миновало это — жалость, и сожаление, и необходимость зализывать чужие раны.
Да и свои. Отрывать надо, само не отсохло.
Ноэль встал за спиной:
— Вот ты где… Не холодно?
Снял пиджак, на плечи накинул. Поцеловал в шею:
— Я на минуту. Андрей ждет.
— Андрей?
— У меня русский парнишка работает. По-своему любопытная история, расскажу.
В два часа дня Денис появился в скайпе. Отстучала:
«Что я могу для тебя сделать?»
«Ничего. Жду, когда пройдут промывания, и, может, оцепенение уйдет. С сиделкой легче, я пользуюсь твоей свиньей Марго. Пока».
Появился уже к вечеру.
«Ты забыла тут ipod. Не думай, что потеряла».
«Как ты?»
«На сегодня отошел. Слухи о моей смерти были сильно преувеличены».
«Я рада…»
«У мамаши в Праге обнаружилась русская знакомая, одинокая мамзель тридцати трех лет, с ребенком. Недюжинный интерес проявляет, зовет в гости. Решил смотаться».
Непонятно, что больше задело — его тон или «мамзель».
«Ты ей сообщил, что дамочки с довеском тебя не интересуют? Или это вето только на меня распространялось?»
Расхотелось сожалеть и раны зализывать. Едва очухался — играться принялся. Ревность вызвать хочет, что ли.
«Да ладно, с мамзелью пока не говорил. Может, там и ребеночка нет».
Спустя четыре часа она сидит в «Трех Ступеньках» и слушает оставленное сообщение. Наворачиваются слезы, как днем, когда смотрела на мертвый фонтанчик.
11
— Так вот, насчет Андрея… — Ноэль задержался взглядом: — Все в порядке?
Смотря у кого.
— Да. И что Андрей?
— Не уходи от ответа. Мы не для того по отелям мыкаемся, чтобы врать друг другу.
— Денису плохо.
— Так позвони ему.
— Сказать нечего…
У Ксеньки подруга все жалела своего бывшего, тот по пьяни бегал плакаться. Это надоело ее бойфренду, и он вещи собрал.
Но сказать и правда нечего. Только то, что вечно болеть не будет, но это Корто и сам знает, с его-то цинизмом.
— Расскажи про Андрея.
Андрей был знакомым Аннагуль. Выучился информатике в Новосибирске и работал в Ашхабаде шофером, поскольку российский диплом работодателей не впечатлял. А Ноэлю программист требовался. Элизабет стояла насмерть в префектуре, доказывая, что русский из Туркменистана — незаменимый специалист. Так и оказалось.
— Уходит позже всех, гоню его всякий раз. До дома ему полтора часа на перекладных.
— А почему он в Везинэ не переедет?
Ноэль махнул рукой:
— Он жил тут — сперва у моих родителей, потом мы ему квартиру нашли. А три года назад встретил Веру, она из Парижа отказалась за город ехать. Дома с ребенком сидит — могла бы пойти навстречу…
— А ребенок общий?
— Нет. Похоже, с Андреем ей просто удобно: на все готов, зарплата хорошая, девочку дочерью называет.
— Да?.. Познакомь меня с человеком, который согласен женщину с ребенком принять. Мне на таких не везло. Хоть пальчиком потрогаю.
Ноэль нахмурился.
— Я бы не посмотрел, есть у тебя ребенок или нет. Потрогай меня.
— Спасибо, Ноэль, — скользнула пальцами ему по руке.
Когда официант принес счет, телефон пискнул: эсэмэска.
«Отправь мне два слова: “всё ОК”, и я с этим пойду спать».
«Всё ОК, Денис. Спокойной ночи…» — произнесла про себя как можно мягче, но на экране телефона это были пять банальных слов без цвета и тепла.
12
— Давай я комнату в «Трех Ступеньках» сразу на неделю сниму, улитка, — Ноэль кивнул на Маринин рюкзак.
— А потом? Невозможно же в отеле жить! Даже чайник не вскипятишь. И вещей у меня с собой минимум, а куда их, если из Нуази забрать?
Ноэль тормозит у своего дома — чистую рубашку взять. Спросила осторожно: может, родители позволили бы перекантоваться у них? «Вы же на разных этажах…» Усмехнулся: «Если хочешь чайник кипятить, разминуться не удастся — кухня одна». — «А я и не думала их избегать». Ничего не ответил.
Странно, Андрей же у них жил. Аннагуль тоже — когда забеременела и после родов. Даже при том, что Ноэль не появлялся.
— Я в Нуази ipod забыла. Неуютно рисовать, не заткнув уши.
— Что слушаешь?
— Разное. Далиду люблю.
— Отец знал дальних родственников Луиджи Тенко, в Пьемонте живут.
— Ничего себе…
Луиджи Тенко был для нее легендой. Да он для всех стал легендой в январе 1967-го.
Тенко и Далида — красивая пара, оба талантливы… Она — звезда в свои тридцать три, а он, в двадцать восемь, — музыкант, известный лишь в Италии, и не каждому. Они сошлись за три месяца до фестиваля в Сан-Ремо. Фестиваля, победа на котором дала бы Луиджи шанс сделать шаг к славе, доказать, что он тоже кое-чего стоит. Он слишком волновался… его песня «Чао, аморе, чао» не «прозвучала» и заняла совсем не почетное двенадцатое место. 27 января 1967 года после объявления результатов конкурса Тенко не пошел на праздничный ужин. Он вернулся в отель и застрелился.
Его тело обнаружила Далида; тело и записку. В записке — обвинения в адрес жюри и ни слова, обращенного к ней. Двое мужчин едва удерживали ее. Спустя месяц она сняла номер в отеле “Prince de Galles”, где останавливался Тенко, и наглоталась снотворного.
