— Еще раз — и пулю схлопочешь! — задыхаясь, выкрикнул он.
Она на миг замерла, испуганно уставившись на него, а потом вдруг истерически заорала:
— Ну давай, стреляй в меня! Стреляй, тварь неблагодарная!
Она разодрала одежду на груди, и отлетевшая, как пуля, фиолетовая пуговица из оргстекла звонко ударилась об пол и стала кататься туда-сюда этакой крохотной зверюшкой, словно ею двигала неизвестная сила. Казалось, на нее не действует ни земное притяжение, ни трение. Следователь со злостью наступил на нее, чувствуя, как она вертится под ногой и щекочет стопу через носок и толстую подошву туфли.
— Кто ты, в конце концов, такая? Тебя Цзинь Ганцзуань, что ли, научил так действовать? — Вызванная физической близостью сентиментальная привязанность к ней стала понемногу исчезать, мягкость сменялась стальной твердостью. — Судя по всему, ты с ними заодно, тоже младенцев поедала, — презрительно цедил он. — Это Цзинь Ганцзуань дал тебе указание остановить меня, свести на нет мое расследование.
— Несчастная я женщина… — захныкала она, а потом расплакалась по-настоящему, обливаясь потоками слез и сотрясаясь в рыданиях. — Пять раз беременела, а он всякий раз на пятом месяце посылал в больницу на аборт… а нерожденных детей поедал…
Она так убивалась, что покачивалась, и казалось — вот-вот упадет. Следователь поспешно протянул к ней руки, и она тут же рухнула к нему в объятия. Коснувшись ртом его шеи, она сделала легкое сосательное движение и вдруг впилась в горло зубами. Следователь взвыл от боли и ударил ее кулаком в живот. Она квакнула, как лягушка, и рухнула на пол. Какие у нее острые зубы, он уже знал и, дотронувшись до шеи, увидел, что пальцы в крови. Она лежала навзничь, вытаращив глаза. Когда следователь повернулся, чтобы уйти, она перекатилась и с воплем преградила ему дорогу:
— Не бросай меня, старший братец, дай я тебя поцелую…
Тут следователя осенило: он принес с балкона нейлоновую веревку и прикрутил шоферицу к стулу. Пытаясь вырваться, она махала руками и ногами и визжала:
— Предатель, изменник! До смерти закусаю, до смерти!
Следователь вытащил носовой платок, заткнул ей рот и завязал на шее мертвым узлом. Потом выбежал из квартиры, будто спасаясь бегством, и крепко захлопнул за собой дверь. Из-за двери донеслось глухое постукивание ножек стула по полу, и он, опасаясь, что эта неуемная бандитка выскочит вслед за ним вместе со стулом, припустил вниз, грохоча башмаками по бетонным ступенькам. Вроде бы дом, где она жила, невысокий, но лестница вела все ниже и ниже, словно спускалась в глубины ада. На одном из поворотов он в упор столкнулся с проворно поднимавшейся навстречу пожилой женщиной. Ее вздувшийся живот походил на полный бурдюк: ничуть не спружинил, было лишь четкое ощущение переливающейся жидкости. Женщина взмахнула короткими, толстыми ручонками и рухнула спиной на лестницу. Лицо широкое и бледное, словно кочан капусты, пролежавший в погребе ползимы. Кляня про себя злодейку-судьбу, следователь почувствовал, что в голове выросла целая семейка ядовитых грибов. Он спрыгнул со ступенек на лестничную площадку и поспешил на помощь старухе. Та лежала с закрытыми глазами и уныло верещала на все лады. Следователю стало совестно, и он наклонился к ней, обхватив обеими руками за талию, чтобы поднять. Тяжеленная, да еще и катается туда-сюда. От напряжения сосуды на лбу вздулись, и казалось, вот-вот лопнут, а шею там, где укусила шоферица, пронзила резкая боль. Хорошо, что старуха помогла ему, обняв руками за шею, и поднять ее в конце концов удалось. Но своими липкими пальцами она ухватилась прямо за рану, и от боли его аж в холодный пот бросило. Изо рта старухи несло яблочной гнилью. Не в силах терпеть эту вонь, он отпустил руки, и старуха тут же осела на лестницу, словно мешок с беспрестанно дрожащим желе из золотистой фасоли. Но тут же мертвой хваткой вцепилась ему в брюки. На руках у нее налипли чешуйки, а из пластикового пакета, который она несла, выскользнули две живые рыбины — карп и угорь. Карп изгибался всем телом и бешено подпрыгивал на ступеньке, а угорь — желтоватая голова, зеленоватые глаза, усики, торчащие как проволока, — извивался воровато и тяжело. Вода из пакета медленно стекала вниз, замочив сначала одну ступеньку, потом другую. Следователь услышал свой хриплый голос:
— Как вы, уважаемая, ничего?
— У меня поясница сломана, — прошамкала старуха. — И кишки оборвались.
Услышав, как она подробно описывает полученные повреждения, следователь понял, что это еще одна напасть на его несчастную голову, — видать, ни конца им, ни края. Не повезло ему гораздо больше, чем этому карпу, да и угорь по сравнению с ним в гораздо более выигрышной ситуации. Первой мыслью было вырваться и убежать, но вместо этого он склонился к старухе:
— Почтенная, давай отнесу тебя в больницу!
— У меня нога сломана, — ныла старуха, — у меня все почки отбиты.
Внутри закипала злоба. Тут еще на ногу шлепнулся карп, он тряхнул ногой, и карп взлетел, ударившись о металлические перила.
— Ты мне за рыбу заплатишь!
Он пнул еще и проползавшего мимо угря:
— В больницу тебя отнесу!
— Какая больница! — завопила старуха, ухватив его за ноги.
— Уважаемая, у тебя ведь и поясница сломана, и нога, и кишки оборвались, и почки отбиты. Что же — смерти здесь дожидаться, если не в больницу?
— Помру, так и тебя с собой прихвачу! — твердо заявила старуха, вцепившись в него еще крепче.
Следователь вздохнул: положение безнадежное. Он обвел глазами лестницу, бросил взгляд на издыхавших карпа и угря, глянул на кусочек мрачного серого неба за разбитым окном. Как тут быть? Снаружи пахнуло густой волной спиртного и донеслись удары, будто кто-то колотил по жести. Его словно обдало холодом, и страшно захотелось выпить.
И тут сверху донесся мрачный смешок. Зацокали каблуки, и по лестнице мелкими шажками стала спускаться вытянувшаяся в струнку шоферица со стулом на спине.
Он смущенно улыбнулся. Ее появление ничуть не испугало его, совсем наоборот, он был даже рад. «Пусть лучше молодуха обузой, чем старуха», — подумал он. Поэтому и улыбнулся. Сразу стало легче, будто сквозь мрачную хмарь отчаяния пробился солнечный лучик надежды. Носовой платок, которым он завязал ей рот, был уже перегрызен, — он невольно проникся еще большим уважением к ее острым зубам. Из-за привязанного стула двигалась она очень медленно. При каждом шаге задние ножки стукались о ступеньки. Он кивнул ей, она кивнула в ответ. Она остановилась рядом со старухой, вильнула телом, подобно тому как тигр бьет хвостом, и, огрев старуху стулом, прорычала:
— А ну отпусти руки!
Подняв голову, старуха уставилась на нее, промямлила что-то похожее на ругательство, но руки отпустила. Следователь тут же отступил на несколько шагов, чтобы установить между собой и старухой определенную дистанцию.
— Ты хоть знаешь, кто это? — обратилась она к старухе.
Та покачала головой.
— Мэр города!
Старуха торопливо поднялась и оперлась на перила, дрожа всем телом.
Глядя на нее, следователь не выдержал:
— Доставлю-ка я тебя все же в больницу, тетушка, пусть осмотрят.
— Меня лучше развяжи, — потребовала шоферица.
Он развязал, и стул упал на лестницу. Она стала разминать затекшие руки. Следователь повернулся и пустился наутек. Было слышно, что она бросилась за ним.
Выскакивая через входную дверь, он зацепился за оставленный кем-то велосипед. Велосипед со звоном и грохотом полетел на землю, пиджак с треском порвался, а шоферица набросила ему сзади на шею веревочную петлю. И дернула за веревку так, что у него аж дыхание перехватило.
На улицу она вывела его как собаку или какую другую животину. Моросил дождь, капли попадали в глаза, все расплывалось как в тумане. Он ухватился за веревку, чтобы не задохнуться. Мимо лица пролетело что-то круглое. Сначала он испугался, но потом увидел бритоголового подростка, мокрого до нитки, перемазанного в грязи, который мчался за футбольным мячом.
— Отпусти, хозяюшка, люди же увидят, куда годится… — повернувшись, взмолился следователь.
Он дернула за веревку, затянув ее еще крепче:
— А ты часом не убежишь?
— Не убегу, не убегу, чтоб я сдох.
— Поклянись, что не бросишь меня, что позволишь быть с тобой.
— Клянусь, клянусь.
Она ослабила веревку, следователь скинул ее и собрался было дать волю гневу, но вдруг услышал из этих уст на нежном личике тронувшие душу слова:
— Ну какое же ты дитя, честное слово! Любой обидит, если меня нет рядом.
Потрясенный следователь ощутил разлившееся внутри тепло, пеленой моросящего дождя его накрыло счастье, от которого намокли не только ресницы, но и глаза.
Мелкий дождь оплел всё вокруг — и дома, и деревья — мягкой частой сетью. Он почувствовал, как она взяла его под руку. Раздался резкий щелчок — в другой руке у нее раскрылся розовый зонт, и она подняла его над головой. Совершенно естественным движением он приобнял ее за талию и взял зонт, словно неукоснительно соблюдающий свои обязанности, заботливый и внимательный муж. Откуда появился этот зонт? В душе заворочались сомнения, но их тут же оттеснило ощущение счастья.
