В данном случае подсудимых было всего двое, но оба являлись духовными лицами. Один из них – приходской священник из Талаверы; другой – королевский капеллан. Обоих признали виновными в приверженности к иудаизму. Их привели на аутодафе в полном церковном облачении, словно на праздничную мессу. Поднявшись на платформу для подсудимых, они оказались напротив другого помоста, на котором восседали не только инквизиторы со своей свитой, но и епископ в сопровождении двух высокопоставленных иеромонахов – аббата монастыря Святого Бернарда и аббата монастыря из Сислы.
Нотариус Святой палаты зачитал состав преступлений, вменяемых в вину подсудимым, и объявил об изгнании из церкви. Вслед за тем их по очереди подводили к епископу, который производил разжалование из духовного сана, поскольку суровая рука закона не могла касаться духовного лица – сие было бы святотатством.
Начав с лишения чаши, епископ принимался последовательно снимать с осужденного ризу, епитрахиль, манипулу и стихарь73, произнося при этом соответствующие фразы. Затем он нарушал форму тонзуры, выстригая клоками волосы вокруг нее.
В конце концов с обреченных клириков содрали все одежды, свидетельствовавшие об их духовном сане. Теперь на плечи каждого набросили санбенито – ризу позора, – а голову увенчали трагическим колпаком, после чего на шею накинули веревку, вторым концом которой связали руки. Приговор гласил о передаче обвиняемых в руки гражданских исполнителей, которые уволокли их и привязали к столбам.
В воскресенье, 16 октября, в кафедральном соборе состоялось оглашение обращения, объявляющего еретиками несколько умерших граждан, которые до сей поры считались христианами. Поэтому возникла необходимость обнародовать эти сведения и вызвать в суд их наследников. В течение двадцати дней последним надлежало явиться в трибунал с отчетом о наследстве, от обладания которым они отстранялись, поскольку собственность умерших, согласно действующему декрету Торквемады, конфисковывалась в пользу королевской казны.
10 декабря девятьсот человек предстали на аутодафе для публичного примирения с церковью. То были самообличители из ближайших сельских районов, которые отозвались на эдикт о помиловании, недавно изданный в этих краях.
Нотариус перечислил формы иудейских ритуалов, в следовании которым признались виновные, и объявил об их стремлении с этих пор жить и умереть в христианской вере. Затем он зачитал догматы веры, и после каждого догмата самообличители хором повторяли: «Верую!» В заключение на Евангелии и распятии они поклялись не впадать более в заблуждение, доносить обо всех известных им случаях вероотступничества, преданно служить делу Священной инквизиции и святой католической веры.
Приговор обязал их участвовать в процессиях в последующие семь пятниц, а затем – в первую пятницу каждого месяца в течение года. Последние будут проводиться в пределах их районов. Кроме того, им надлежало приходить в Толедо для участия в процессиях в честь Девы Марии в августе74 и во вторник страстной недели75 . Двести человек были приговорены носить санбенито поверх обычных одежд в течение года и не появляться на людях без него под страхом наказания за непокорность и обвинения в повторном вероотступничестве.
Семьсот человек должны были явиться за прощением 15 января 1487 года, а тем двумстам, о которых речь шла выше, предстояло пройти этот обряд лишь 10 марта. О них, кстати, Ороско сообщает, что это были в основном жители сельских округов Талаверы, Мадрида и Гвадалахары и что некоторых из них впоследствии приговорили к пожизненному ношению санбенито.
Во время аутодафе, состоявшегося 7 мая, к сожжению приговорили четырнадцать мужчин и девять женщин. Среди них был каноник из Толедо, обвинявшийся в ужаснейших ересях и признавший под пыткой, как пишет Ороско отвратительную подмену слов мессы. Вместо предписанной формулы таинства он, как выяснилось, обычно произносил, абсурдную и почти бессмысленную тарабарщину: «Sus Periquete, que mira la gente» (Игра слов – «Вот мгновение, что людей восхищает» (исп.) близко по звучанию к латинскому: «Объезженная свинья, что людей удивляет»).
На следующий день состоялось дополнительное аутодафе, посвященное исключительно умершим и бежавшим еретикам и происходившее в виде столь необычного театрализованного действа, что выглядело нетипичным даже для Испании, где подобные церемонии происходили повсюду; это говорило о нездоровой изобретательности некоторых толедских инквизиторов.
На помосте, куда обычно поднимались осужденные, был установлен мрачный деревянный монумент, задрапированный черной материей. Едва нотариус выкликал имя подсудимого, служители открывали двери монумента и выносили изображающий еретика манекен, покрытый чем-то вроде еврейского савана.
Этому соломенному чучелу зачитывали подробный перечень его преступлений и приговор суда, объявлявший подсудимого еретиком. После этого манекен швыряли в костер, пылавший на площади, а вслед за ним туда же летели останки умершего, эксгумированные для этой церемонии.
Следующее значительное аутодафе произошло 25 июля 1488 года, когда двадцать мужчин и семнадцать женщин погибли в пламени костров, а в дополнительном аутодафе на другой день были сожжены более ста манекенов умерших и бежавших еретиков.
С этих пор инквизиция крепко утвердилось на земле Толедо, и в дальнейшем число жертв неуклонно росло. В самом деле, сроки эдиктов милосердия прошли, а новых более не издавалось, и приговоры к сожжению – через посредство гражданских властей – и к пожизненному заключению стали неизменным результатом процессов инквизиции в Толедо и по всей Испании.
Полуобгоревшие остатки санбенито погибших хранились в церквах тех приходов, где жили эти люди. Эти лохмотья вывешивали в церквах подобно тому, как вывешивают захваченные в сражении знамена противника – трофеи победы над ересью.
Глава XVIII. ТОРКВЕМАДА И ЕВРЕИ
За первый год деятельности трибунала в Толедо двадцать семь человек, осужденных за приверженность к иудаизму, попали на костер, а три тысячи триста самообличителей были подвергнуты другим наказаниям. Подобное происходило во всех крупных городах Испании.
Чрезмерная жестокость Торквемады вызвала волну многочисленных страстных протестов. После смерти папы Сикста IV некоторые высокопоставленные испанцы предприняли отчаянную попытку свергнуть настоятели монастыря Санта-Крус с поста Великого инквизитора, заявляя, что, поскольку назначение было сделано Сикстом, оно автоматически отменяется с его кончиной. Но Иннокентий VIII, как мы уже знаем, не только утвердил Торквемаду на высокой должности, но и значительно увеличил его могущество и расширил границы его юрисдикции.
Причем влияние Торквемады распространилось не только на всю Испанию. Буллой Иннокентия от 3 апреля 1487 года всем принцам крови, исповедующим католическую веру, под страхом отлучения предписывалось, если того потребует Великий инквизитор, арестовывать всех названных им беглецов и передавать их в руки инквизиции.
Несмотря на угрозу, которой сопровождалась эта булла, приказ из Ватикана в основном не соблюдался правительствами государств Европы.
Тот факт, что Великий инквизитор упросил папу об издании такой буллы, еще раз говорит о свирепой ненависти Торквемады к иудеям. Будь его целью, как утверждают некоторые, лишь прополка плевелов ереси на земле католической Испании, добровольный отъезд в ссылку несчастных беженцев удовлетворил бы его и он не требовал бы права продолжать травлю и за границей, где беглецы искали убежища. Он же преследовал их до тех пор, пока не швырял несчастных в разведенные повсюду костры.
Сильно укрепив свое положение посредством расширения полномочий, Торквемада ослабил поводья, сдерживавшие жестокость его натуры, что привело к частым и очень настойчивым апелляциям, направляемым в Ватикан.
Многие «новые христиане», втайне соблюдавшие иудейские обычаи и отказавшиеся в свое время воспользоваться эдиктом о милосердии из-за необходимости подчиниться оскорбительной процедуре «бесчестия», взывали теперь к папе, прося о тайном отпущении грехов. Для этого надлежало издавать специальные грамоты. Эти грамоты обеспечивали папской казне значительные денежные поступления, а также способствовали обращению в католическую веру. Естественно, папская курия готова была выпускать подобные грамоты в большом количестве.
Но вмешательство Рима в дела автономной юрисдикция Святой палаты Испании вызвало сопротивление Торквемады. Между Великим инквизитором и папским двором вспыхнули раздоры, которые в чем-то были похожи на борьбу двух адвокатов за право обслуживать богатого клиента.
