Мы вчетвером встретились в баре хорошо обставленного и залитого солнцем вестибюля гостиницы «Кемпински». Там было много одетых по-домашнему банкиров, в синих фланелевых куртках с торчащими из-под них рубашками и в мягких тапочках, с воскресными номерами газеты «Финансовые известия». Некоторые их них выглядели несколько сонливо, что, несомненно, было платой за ночь, проведенную в казино «Метелица» в погоне за удачей. Снаружи здания рядом с флагами Германии и России на сильном ветру развевалось полдюжины флагов компании «Майкрософт», закрепленных в ржавых стенных кронштейнах, в честь делегации компании, предложившей выгодную сделку.
Борис пришел точно в час дня. В отличие от большинства русских, он в подобных вопросах был, скорее, англосаксом. Он заказал себе свежевыжатый апельсиновый сок, отказавшись от водки, что также было очень не по-русски. Я заказал двойную порцию лучшего из имеющегося в баре шотландского виски, поскольку сегодня у меня был выходной и за всех платила Бетси. Борис и Бетси погрузились в долгое обсуждение парадоксов на постсоветском рынке электроэнергии.
Борис в краткой и жесткой форме изложил свою точку зрения на необходимость чистки крупнейшего в мире производителя электроэнергии, компании, в которой ежедневно пропадают миллионы долларов. ЕЭС была черной дырой, высасывающей жизненные силы из экономики страны, сводя к нулю все усилия по решению финансовых проблем России. В России предприятия вообще не оплачивали счета за электроэнергию. В результате все заводы и фабрики, муниципальные власти, больницы и учебные заведения были должниками ЕЭС. В свою очередь, ЕЭС становилась должником угледобывающих предприятий, которые не могли платить зарплату своим рабочим и умоляли Немцова сделать хоть что-нибудь для их выживания. Немцов пытался договориться с ЕЭС о снижении тарифов, об отмене просроченных счетов по налогам и так далее, но все было напрасно. Работа Бориса состояла в том, чтобы разорвать этот порочный круг взаимных долгов, заставив смертельно уставшие предприятия платить путем простого отключения их от подачи электроэнергии. На самом деле было легче сказать, чем сделать, ибо подобное отключение могло привести к полному хаосу в городах, в которых ничего не было, кроме промышленных предприятий.
В тех случаях, когда предприятия хотя бы частично платили за электроэнергию, недостающую часть наличных денег они доплачивали по бартеру. ЕЭС собрало умопомрачительное количество подобных доплат – до восьмидесяти восьми процентов оплаты было в виде зерна, леса, цемента, сахара, спиртных напитков, автомобильных покрышек, тракторов, комбайнов, хлопка, крепежа и даже партий боеприпасов от бывшего оборонного завода вблизи Владивостока. ЕЭС, в свою очередь, использовало полученные по бартеру товары для оплаты своих счетов за уголь. Можно только представить себе лишенных дара речи шахтеров где-нибудь в провинции России, когда они получали вместо зарплаты продолговатые двенадцатидюймовые резиновые изделия.
– Эта порочная система, – сказал Борис, – была разрешена официально, поскольку руководители заводов и фабрик были убеждены в том, что большая часть наличных денег попадала в другие руки во время встреч руководителей ЕЭС в дорогих ресторанах по всей России.
Борис надеялся положить конец всем этим несуразностям и начал с того, что отверг предложенную ему в первую же неделю работы взятку в один миллион долларов.
Еще одна двойная порция дорогого виски позволила мне мягко воспарить над застольной беседой об устаревших трансформаторных станциях, различного рода растянутых решетках, схемах бухгалтерских расчетов, растущих ценах на акции компании и перспективах выпуска долговых обязательств. Мои мысли неторопливо направились в сторону Гретхен, к тому, как у нее сложилась семейная жизнь. Ходили слухи, что Борис в период сильной влюбленности мог быть большим собственником, что традиционно присуще многим русским мужчинам. Так, он дал Гретхен мобильный телефон и, не дав ей его номер, просил всегда носить телефон с собой, чтобы он мог в любое время ей позвонить. Борис не хотел, чтобы Гретхен работала, и она уволилась с должности главного финансового менеджера бумажной фабрики в Нижнем Новгороде, которую она помогла приватизировать, и сосредоточилась на чисто женском долге беременной женщины. Для Роберты и некоторых других молодых женщин из числа приехавших в Москву иностранок, видевших в Гретхен некую ролевую модель феминистки, это выглядело как крушение всех планов и приводило их в замешательство.
В шовинистической части мира в газетных объявлениях о приеме на работу особенно оговаривались требования к кандидаткам на должность секретарш – они должны быть молодыми, хорошенькими и без комплексов, поэтому для таких служащих, как Роберта и Гретхен, борьба против разделения работников по половому признаку всегда была тяжелым делом. Роберта сама столкнулась с неприятным явлением, когда однажды вечером зашла в гостиницу «Кемпински». Швейцар не пускал ее в гостиницу, полагая, что привлекательная женщина, пришедшая вечером в гостиницу без сопровождения, может быть только охотницей за твердой валютой. Лишь после того, как она предъявила американский паспорт и позволила себе выругаться, он отступил и пропустил ее. То же самое происходило и на деловых встречах.
– Нет, я не чертова переводчица! – всегда громко заявляла она.
Итак, когда мне, спустя примерно год после того, как я стал приставать к Роберте насчет этой идеи, удалось наконец организовать в нашем офисе встречу за чашкой чая наиболее успешных деловых женщин бывшего советского блока, Роберта настояла на том, чтобы я отодвинул в сторону стол, иначе ее не будет видно.
Моя мама, которая тогда была у меня в гостях, тоже захотела взглянуть на женщину, умевшую побеждать мужчин в их собственной игре. Первое, на что обратили внимание мама и Роберта, приехав в здание нашего офиса, были два огромных черных «мерседеса», загородивших вход в здание. Вокруг них вертелись пять проворных мужчин с переговорными устройствами. Мама назвала их «чемпионами ГДР по плаванию», ибо они были все как один голубоглазыми блондинами, сложенными, как скульптуры Родена, но с пистолетами в кобурах. Еще два таких супермена стояли, скрестив руки на своих мощных грудных клетках на шестнадцатом этаже, у входа в офис газеты «Джорнел».
– У них очень холодные и бесстрастные глаза, – сказала мама. – Их взгляд напомнил мне гестаповцев в Варшаве во время оккупации, когда они смотрели на нас так, словно мы не были людьми.
– Да, – согласилась Роберта, – но вы должны признать, что они все-таки очень привлекательны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
