– Почему бы всем детям по очереди не рассказать нам, чем они занимаются? В наше время так сложно быть в курсе событий.
– По-моему, бабушка, ты не слишком удачно придумала, – заметила я.
Но все старики закричали:
– Давайте, давайте!
Не успела я опомниться, как моя кузина Несса уже вещала, до чего ей нравится ее работа в Министерстве энергетики, а ее сестра Рейчел рассказывала, как она обучает детей из бедных семей в Чикаго. Уставившись на ковер, я с ужасом ожидала своей очереди. После Рейчел шел Эдди, работавший спортивным комментатором в Бергене, а потом настала моя очередь. В комнате стало тихо, и все глупо ухмылялись в предвкушении моего выступления.
– Гм… я временно работаю секретарем, – сказала я. – И еще веду колонку в газете.
– Мы слыхали, она весьма пикантна! – выкрикнула тетя Вивиан, и все тут же разразились хриплым раскатистым хохотом. Взрывы смеха не прекращались целую минуту. Это напоминало коллективный оргазм: они весь день ждали случая хором высмеять меня, и вот такая возможность им наконец представилась. Не смеялись только мои родители. Крепко взявшись за руки, они смотрели по сторонам, одинаково наморщив лбы.
За двадцать лет мои родственники продвинулись от аплодирования моему танцу в голом виде до неприкрытых насмешек над выбранной мной необычной карьерой. Они высмеивали тот самый дух эксгибиционизма, который однажды их очаровал. Я пожалела, что мне не два года от роду.
Все утро пятницы я проверяла автоответчик в надежде, что получу сообщение, которое позволит мне вернуться в Нью-Йорк. И около полудня это, наконец, произошло. Пришло сообщение от Джека Данливи, режиссера радио.
– Твой номер мне дал Билл Тернер, – сказал он. – Я веду на радио «Шоу Нормана Клейна». Хотелось бы узнать, сможешь ли ты сегодня вечером, от одиннадцати до двенадцати, прийти к нам и поучаствовать в передаче. Мы хотим побеседовать о твоей колонке. Еще будет приглашена артистка эстрады Френ Маклейн.
Я никогда не слыхала о Клейне, но Маклейн пользовалась скандальной известностью. Это она в одном из своих шоу вымазала себе быстрорастворимыми хлопьями «Карнейшн» зад вблизи анального отверстия, угодив затем в черный список сенатора-южанина из консерваторов Тайрона Уэлтса.
И вот мне оказали честь, пригласив на шоу вместе с такой одиозной фигурой. К тому же родители никак не могли услышать эту передачу, находясь в Филадельфии. Так что я перезвонила Данливи, сказав, что приду, и отправилась в Нью-Йорк на поезде.
Когда я добралась до радиостудии, передача уже началась. В помещении с наушниками на голове сидели Френ и Норман, седой мужчина лет пятидесяти с небольшим. Рядом со студией находилась операторская, в которой перед пультом управления сидел мужик лет шестидесяти, а тощий тридцатилетний парень отвечал на телефонные звонки.
Мне было слышно через звуковой монитор, как один из звонивших поносит Френ за инцидент с быстрорастворимым завтраком.
– Вы – мерзкая и развратная баба, – говорил он.
– Спасибо, – откликнулась артистка.
Я посмотрела на Френ через стекло и попыталась представить ее себе голой перед многотысячной аудиторией, но так и не смогла. Она больше походила на молодую спортсменку, чем на артистку эстрады.
Настала рекламная пауза, и Норман сделал мне знак войти. Поздоровавшись со мной за руку, он сказал, что большой мой поклонник.
– Чем ты занимаешься? – спросила Френ.
– Я – обозревательница «Сити Уик».
– Никогда не слыхала про такую газету, – сказала она.
– Ее можно взять в зеленых ящиках – тех, что стоят на каждом углу в центре Манхэттена, – объяснила я.
– Я не живу в Нью-Йорке. Мы с мужем переехали в Скарсдейл после рождения второго ребенка.
Норман передал мне комплект наушников, и я их надела. Когда снова включился эфир, он сказал:
– Только что к нам в студию пришла Ариэль Стейнер. Ариэль – автор колонки в «Сити Уик». Колонка называется «Беги, хватай, целуй». Наша гостья разыскивает самых отвратительных, неподходящих партнеров, каких только можно себе представить, а потом пишет о них. Можно сказать, что у Ариэль с Френ есть что-то общее: Френ – эстрадная исполнительница, а у Ариэль вся жизнь – это спектакль.
Я не до конца разделяла это утверждение, но шла радиопередача и не стоило начинать с возражений во время представления гостей. Под потолком висел экран, на котором высвечивались имена всех слушателей, ожидающих своей очереди в эфире. Как только Норман меня представил, монитор бешено замигал. Я и понятия не имела, что так популярна. Но, оказывается, все слушатели хотели говорить с Френ. Я с полчаса сидела молча, пока она отвечала на мерзкие звонки консервативных идиотов. День Благодарения в кругу семьи начинал казаться мне довольно привлекательным.
Наконец Френ ушла, потому что ей пора было домой, к детям.
– Френ поехала домой, – произнес Норман в микрофон. Монитор погас. – Но с нами по-прежнему остается Ариэль Стейнер, автор колонки «Беги, хватай, целуй» в «Сити Уик».
Я взглянула на монитор. По-прежнему пусто. Я посмотрела на Нормана. Его лоб блестел от пота.
Я предполагала, что у меня были тысячи читателей, но, судя по откликам слушателей, ошибалась. Возможно, единственными моими читателями были те, что писали в газету. В конце концов, я поняла, как обманывалась насчет собственного величия. На студию не позвонит ни единый человек, Норману придется на ходу придумывать вопросы для заполнения простаивающих телефонных линий, и каждый участник эфира поймет, что я – гость, которого позвали в последний момент, никто, жалкое подобие знаменитой Френ Маклейн.
– В своей колонке, Ариэль, – сказал Норман, – ты рассказываешь о свиданиях с наркоманами, вызывающе одетыми типами и социалистами, а на этой неделе написала о том, как на вечеринке занималась с парнем мануальным стимулированием. Хотелось бы узнать: правда ли все то, о чем ты пишешь?
Нельзя было и помыслить о том, чтобы рассказать ему, что я придумала отрывок про оргазм. Или что Эван сам меня бросил, а не наоборот. Приходилось оставаться королевой похоти – ведь такой хотели меня видеть люди.
– Да, – выразительно произнесла я. – Каждая деталь в моих рассказах – правда. Особенно… – я на мгновение задумалась, – особенно те места, которые вас сексуально возбуждают.
– Ух, ты! – сказал Норман, краснея. – У меня такое чувство, словно мы здесь в «Шоу Ховарда».
– Посмотрите на себя, Норман, – сказала я. – У вас такое красное лицо, это очаровательно. Вы довольно сексуальны. – Я совсем так не думала, но надо было привлечь слушателей. – Вы когда-нибудь придете ко мне на свидание?
