Прогресс! Ха! Обезьяну тоже можно научить есть вилкою, но поможет ли это ей стать мудрым существом? Сомневаюсь. Она, того и гляди, будет норовит пырнуть в глаз соседке. Ерунда все это, Григор! Я не верю в научные революции. Космическая техника в руках гориллы? Это ужасно! Вы поражены? Испуганы? Я не современна?
Жизнь развеяла мои наивные мечтания. Я не увидела того, о чем мечтала…
— Разрыв между идеалом и практикой… Большинство людей видят это, знают причины. Это закономерно, и мы пытаемся…
— Как легко вы это произносите, — иронически воскликнула Галя, кольнув его ледяным взглядом. — Закономерно. За этим словом — тысячи трагедий. Для кого-то — абстракция, сложности жизни, бюрократические извращения, трудности роста. А для другого — это жизнь. Единственная, неповторимая. В нищете, без любви, без надежды. Одиночество и смерть. О Григор! Неужели вы не понимаете? Пока есть хотя бы один несчастный человек — нет счастья на Земле. О чем я говорю? Даже иначе можно сказать… Пока плохо хотя бы одному животному, пока страдает хотя бы одно существо, сотканное из плоти и нервов, — не знать нам справедливости. Вы же юрист! Или ваша юриспруденция — сухой закон? Набор параграфов?
Григор молчал. Что он мог возразить Гале — пылкой и напряженной, словно тугой комочек плазмы в магнитной ловушке? Она будто оголенный нерв, открытый на боль мира. Он знал, что это крик души, он догадывался, что за теми болезненными словами стоит травма жизни, детские обиды, разочарование и затем — бескомпромиссные раздумья над тайнами бытия. Противопоставить ей было нечего!
Ничего убедительного, ничего надежного! Это не тема для светской беседы. Это — сфинкс тысячелетий. Все легенды, все предания, философии и религии клокочут тем неугасимым огнем поиска и тревоги, сомнений и болезненного вопроса, на который нет ответа.
— Я напугала вас, — вздохнула Галя.
— Нет…
— Не обманывайте. Я вижу. Думали — девушка. А я — «философ» в юбке.
— Напрасно вы так, Галя…
— Больше не буду. Я ни с кем об этом не говорила. Только с собою наедине. А вы… это впервые…
— Галя…
— Пойдемте отсюда. Я устала. Проводите меня домой. Я хочу отдохнуть.
— А как же…
— Что?
— Новая встреча?
— Вы хотите ее?
— Очень, очень…
— Тогда завтра. С утра. У меня свободный день. Куда-нибудь поедем.
— На Днепр, — обрадовался Григор. — На луга.
— Куда угодно, — ответила Галя. — Лишь бы не в городе. Ждите меня у причала. В десять утра…
— Буду ждать…
Возвращались домой молча, не сказали друг другу ни слова. И молчание не было обременительным. Попрощались, разошлись. Григор шагал по тропинке, ехал на трамвае и все время прислушивался к себе. В душе не было противоречий, которые возникали во время беседы. Не было анализа. Было молчаливое примеривание души к душе, сердца к сердцу. Словно круговой облет двух птиц среди необъятного неба.
Полет осенью перед волнующим устремлением вдаль, за моря, за таинственные горизонты неведомых земель.
Бова долго гулял по набережной, бездумно прислушивался к гомону толпы, пытался успокоить непонятный жар тела. Но таинственное волнение не оставляло его. Он вернулся на квартиру где-то около полуночи. Хозяева спали, угрожающе храпел во сне дед Микита. Григор на цыпочках пробрался к себе, лег, не раздеваясь, в кровать. Долго ворочался, не мог уснуть.
И в полусне он начал жить в странном небывалом мире…
Григор жил на иной планете. Называли тот мир — Ара, что означало в старинной этимологии Единство. Имя у Григора было Меркурий. Любопытно, что он равнодушно принимал те новые впечатления. Даже мысли не возникало о Земле, о земной профессии, о знакомых людях. Психика жила новой информацией, новыми интересами.
Ара не была в обычном понимании планетою. Меркурий знал, что уже давным-давно человечество прожило периоды планетной эволюции. Теперь схема Центральной Системы имела такой вид: вокруг Звезды вращались гигантские сферы, спирали, спутники, которые почти полностью использовали энергию светила для потребностей населения и буйной растительности. На Главной Спирали был расположен Координационный Центр, руководивший жизнью Системы Ары. Там находились ученые, космонавты, исследователи и космократоры — демиурги новых миров. Их возглавлял Ариман — Главный Координатор. Меркурий был приближен к Ариману и наделен званием Космоследователя, функции коего состояли в выявлении нарушений слаженной, гармоничной жизни Системы. Как только где-то в одном из звеньев Ары возникали противоречия, дисгармония или неудовольствие, Меркурий брал полномочия от Аримана, садился на магнетон — корабль с вневременной функцией действия, и направлялся к нужному пункту. Дела были разнообразные: то какой-то житель Системы терял вкус к жизни и пытался исчезнуть из координат самосознания в состояние небытия; то юные аряне выводили из строя какие-нибудь энергосооружения. С детьми было легче — мыслящие биоинструкторы получали программу для реконструкции повреждений, а виновных некоторое время держали в микротартаре, где с ними занимались специальные учителя. В таком замкнутом мирке были растения, животные, строения, летательные аппараты, школы, но выбраться за ограниченное гравитационное поле, за пространственное кольцо юные правонарушители не могли. Проходило какое-то время, преступники запоминали науку гармоничной жизни и снова выходили из тартара, чтобы продолжить свою бессмертную жизнь под лучами Светила.
Да, бессмертную жизнь. Наука Ары давным-давно разгадала тайны старения, преодолела барьер смерти и вывела мыслящих существ в мир нескончаемого бытия.
Многочисленные биоревизоры бдительно наблюдали за течением жизни людей, контролировали их мысли и намерения и мешали любой попытке выйти из установленного режима питания, поведения или работы. Но казусы случались.
Правонарушители научились избегать опеки внимательных биоревизоров, и тогда по каналам связи Системы Ары звучала тревога: опасность!
Самыми тяжкими были случаи самоубийства. Потеря вкуса к жизни считалась тягчайшим преступлением, покушением на саму идею Бытия. Чтобы эта патология разума не распространялась, Координационный Центр решил наиболее сурово наказывать самоубийц: возвращать их к жизни, но заключать на весьма долгое время в индивидуальную гравитационную скорлупу, в микротартар, откуда они все могли видеть и слышать, но где нельзя было ни двигаться, ни действовать. Такая неподвижность, такая «смерть при жизни» призвана была пробуждать — по замыслу космоврачей — интерес к сознательному существованию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
