Размах опустошений в Каталонии, как арагонском заднем плане, объясняется войной. Чума 1651 года способствовала прекращению сопротивления Каталонии и благоприятствовала победе Филиппа IV, отрезав княжество от помощи Франции. Чума в Севилье — доминирующий фактор экономической истории; чума в Барселоне — великая хозяйка политической истории.
В Руссильоне чума, опустошая страну с ее весьма скудным населением (примерно 35 тыс. человек), облегчила французскую аннексию полубезлюдной страны, которая будет заново заселена мигрантами из Центрального массива и Лангедока. В Ампурдане тылы французской экспедиции были отрезаны. Болезнь перекинулась и на Балеарские острова и обратным движением на восток: на Сардинию и Неаполь. Хотя чума 1647–1652 годов производила свои опустошения на более ограниченном пространстве и главным образом в менее населенной периферийной части Средиземноморья, обойденной в начале XVII века, можно оценить понесенные потери на том же уровне (500 тыс. человек по меньшей мере), что и в начале века. По отношению к тотально сокращенному иберийскому населению потери 1647–1652 годов были пропорционально более тяжелыми, чем в 1596–1602 года: 9 % против 6 %.
Последний крупный чумной период в истории Испании приходится на долгое десятилетие 1676–1685 годов. Долгое и основательное десятилетие всеобщего урегулирования. Возможно, на вершине всех бедствий, одновременно с ужасным монетным оздоровлением 1680 года, готовились некоторые условия длительного возрождения полуострова, признаки которого почти не ощущались до середины XVIII века. Менее свирепая, но более продолжительная чума 1676–1685 годов относилась к классическому типу, обычному для средиземноморской эпидемии. В июне 1676 года порт Картахена стал первой жертвой. Несмотря на принятые меры, вскоре были затронуты Мурсия и Эльче. Бич 1676—1677 года? Чуть более строгая дисциплина могла бы пресечь болезнь. По крайней мере, это утверждали французские консулы, те самые консулы, которые жаловались в Версаль, когда вставал вопрос о сожжении по санитарным соображениям товаров, принадлежавших французским подданным. Но разве Валенсия не возопила в июле 1677 года о помехах, чинимых ее коммерции?
Верхняя Андалусия снова была довольно сурово поражена; Гранадское королевство, пощаженное в 1649–1650 годах, заплатило непомерную дань. Нижняя Андалусия, напротив, не была серьезно задета. Не сохранила ли она что-то вроде иммунитета за промежуток между двумя эпидемиями? Вряд ли за четверть века выработался подлинный иммунитет, быть может, просто имела место большая осторожность в память о тяжело перенесенной болезни.
В 1680–1681 годах эпидемия делает относительную передышку перед повторным усиленным броском в новом направлении. Начиная с 1682–1683 годов она снова устремляется в Левант, а также во внутренние земли, охватывая добрую часть Ламанчи и Эстремадуры. Это продвижение на север и к центру страны следует сопоставить с плохими урожаями 1682–1683 годов и недоеданием среди части населения.
Более длительная, но менее жестокая эпидемия 1676–1685 годов обошлась полуострову, в разумных оценках Антонио Домингеса Ортиса, примерно в 250 тыс. душ. Таким образом, тотальный минимум составил 1 млн. 250 тыс. умерших за все три крупные испанские эпидемии чумы XVII века.
Границы эпидемиологической истории нововременной Европы колеблются в зависимости от хода событий в секторе безопасности или секторе риска. Поворот произошел после 1685 или до 1720 года. Во Франции, в секторе безопасности, эпидемии 1624–1639 годов скорее связаны с диффузным и уже смягченным типом испанской эпидемии 1676–1685 годов, чем с ужасными вспышками 1600—1650-х в Испании и 1625—1630-го в северной Италии. Начиная с 1665 года король принял эстафету милосердной изобретательности от католической реформы — она имела в этой области среди прочих имя святого Венсана де Поля — и с помощью корпорации чумных врачей, с помощью беспощадной, но столь благодетельной власти интендантов преуспел в уничтожении болезни. С чумой нельзя ничего поделать, пока она не локализована. Локализация чумы — одна из самых крупных побед классической Европы.
В Испании, зоне архаической, зоне риска, после 1685 года больше не было крупной эпидемии чумы; вспышки локализованы в портах, но их способен был закрыть только жесткий карантин. Ужасный для Испании, как и для Франции, 1709 год в большей степени был годом голода, чем годом эпидемии. Ничего масштабного не было до 1800 года. Пришедшая из Марокко эпидемия 1800–1802 годов унесла 7 тыс. жертв в Кадисе, 30 тыс. — в провинции Севилья. Эпидемия 1800 года, своей свирепостью напоминающая марсельскую чуму 1720 года, несмотря на свою силу, была локализована в ограниченном пространстве нижней Андалусии, подобно тому как марсельская чума была локализована в нижнем Провансе. На самом деле испанский XVIII век столкнулся с другим испытанием, связанным с развитием ирригационной культуры, что наводит mutatis mutandis на мысль о паратифозных рецидивах во Франции Старого порядка: с ужасными эпидемическими вспышками малярии 1784–1787 и 1790–1792 годов. Если верить некоторым авторам, то относимые на их счет 500 тыс. смертей за 7 лет сравнимы с показателями чумы середины XVII века, но при населении вдвое большем 10 млн. жителей. Да, в отношении чумы Средневековье кончилось в 1685 году.
И 1720 год стал доказательством тому, одержав национальную, нет, европейскую победу над марсельской чумой. В Марселе в 1720 году, несмотря на принятые предосторожности, были все реальные условия для превращения события в планетарный катаклизм. Свирепость болезни, внезапность вспышки, плачевная конъюнктура на исходе долгой фазы В. Чем это было лучше ситуации 1630 года? Ничем. За исключением немедленного осознания опасности и добровольного подчинения дисциплине.
В Кадисе можно лучше оценить происходящее. Консул Партийе (AN, АЕ, В1 225, Р 272) пишет в совет 15 сентября 1720 года. Содержание письма было воспринято настолько серьезно, как сообщает пометка на полях, что его переправили монсеньору регенту.[75] Тысяча семьсот двадцатый год: отношения между Филиппом Орлеанским и Филиппом V были отвратительными. Итак, под предлогом марсельской чумы в Кадисе собирались принять меры, которые тридцатью пятью годами раньше заставили бы говорить пушки, в иных же обстоятельствах XVIII века — излить море чернил. Партийе фактически передал текст предписания католического короля от 29 августа, опубликованного в Кадисе 5 сентября. В Кадисе, бывшем европейской столицей торговли с Америкой, французские интересы, оставляя далеко позади испанские и обходя интересы Голландии и Англии, были на первом месте. Этим предписанием «Его Католическое Величество принимал меры, которые должно принять в портах его государств, чтобы помешать чуме, которая, говорят, в Марселе, проникнуть сюда. Для этого следует опечатать и описать все товары, кои сочтут прибывшими как из Марселя, так и из иных средиземноморских портов ранее сих печальных известий, а также те, кои будут обнаружены на складах и в домах негоциантов и перекупщиков сего округа, с тем чтобы, если впредь что-то будет доставлено по верху (sic, по воде)[76] или иным путем, оные товары не могли бы быть смешаны с первыми». Это предписание дало случай досмотреть в Пор-Сент-Мари все французские тартаны. Мера неслыханная, идущая вразрез с двухвековой традицией, с буквой и духом договоров. Жертвуя меньшим перед угрозой чумы гораздо более серьезной, чем во время предшествовавшего правления, французское правительство готово было прибегнуть к крайним средствам, и кадисские власти быстро капитулировали. И это в сентябре 1720-го! Естественно, Партийе пожаловался — как и следовало ожидать — губернатору Идиакесу. «Но он (губернатор Идиакес) дал мне понять, что такие досмотры в настоящее время необходимы для общественной безопасности, поскольку по некоторым сведениям упомянутые тартаны причаливали в море к судам, приходящим (sic) из портов Прованса, коих приход был запрещен, и что он опасался, как бы они не переняли с них товары, чтобы доставить их затем к сим берегам».
Три серьезные новации. Избыточность и эффективность принятых мер. Некоторая враждебность к Франции, возможно, имела свою пользу. Заключение Партийе диаметрально противоположно мнению его предшественников (ibid., f° 273): «Таким образом, как мне кажется, следует запастись терпением». Наконец, двойная пометка на полях, передающая решение самых высоких французских инстанций: «Довести до монсеньора регента. По-видимому, не следует настаивать на этом. Одобрено мнением Совета». В последующие месяцы марсельская чума прекратила в Испании всю серию явно враждебных мер в атмосфере политического и экономического кризиса по отношению к Франции. Пока марсельская чума будет на слуху, французские протесты будут всегда отмечены необыкновенной куртуазностью и особым долготерпением. Основы, если угодно, Международного Красного Креста за 140 лет до его создания.
