— Многие из них уже побывали здесь, на полигоне, — сказал фон Браун, — и у меня была возможность пообщаться с ним. Уверен, что это добровольцы.
— Скорцени даже утверждал, что добровольцев у него оказалось значительно больше, чем нужно для формирования отряда, — как бы вслух размышлял и сомневался фюрер. — Может, только потому, что он назван Отрядом военных космонавтов?
Ракетный Барон помнил о том, что Гитлер и слышать не хотел о его космической программе и не раз подчеркивал, что средства Рейхсбанк выделает не для того, чтобы некоторые конструкторы романтики пытались осуществлять свои сомнительные замыслы, а чтобы вермахт и люфтваффе получали новые образцы оружия возмездия.
— Не следует забывать, что определение «камикадзе» в данном случае неточное, — объяснил он Гитлеру. — Ракета этой конструкции устроена таким образом, что перед подлетом к берегам Америки летчик может катапультироваться, и его подберет рейдирующая в тех местах субмарина.
— Вот как?! — искренне удивился Гитлер. — Значит, у него все же есть хоть какой-то шанс на спасение?!
Браун и Дорнбергер переглянулись. «Не может быть, чтобы фюрер не знал об особенностях пилотирования этой ракеты!» — прочитывалось в их глазах. Разве что невнимательно прочитал донесение или попросту забыл о такой детали, как гарантии для пилота, пусть даже весьма призрачные.
— А это ваше, как его там… — пощелкал Гитлер пальцами.
— Катапультирование, — почти хором подсказали ему.
— Оно действительно возможно?
— Поскольку уже отработано на наших сверхзвуковых самолетах, — напомнил ему Ракетный Барон. — Пилот летит в специальной капсуле.
— Когда старт? — взглянул фюрер на огромные настенные часы, мерно оттикивающие течение времени прямо над головами генералов.
Браун замялся. Фюрер мог помнить запланированное ранее время старта, и тогда пришлось бы давать очень трудные объяснения. А главное, он начал бы нервничать по поводу задержки.
— Через пятнадцать минут, — ответил он, снимая трубку внутреннего переговорного устройства, чтобы отдать команду Артуру Ренсу. — Хотите встретиться с пилотом?
На сей раз замялся уже фюрер. Но когда он все же решил, что должен встретиться со Шредером, барон тотчас же приказал:
— Вы слышите меня, Ренс?! Пилота Рудольфа Шредера — к моему бункеру. Срочно. И ракету готовить к запуску. Через пятнадцать минут — старт.
— Через пятнадцать? — спокойно уточнил Ренс. — Собственно, я так и предполагал, что фюрер ждать не станет.
— Еще раз проверьте ракетную катапульту и напомните пилоту, что по радиосигналу он будет катапультирован в океане, недалеко от США.
— Шансов, честно говоря, немного…
— Мы с вами это уже обсуждали, Ренс!
— Но я обязан был предупредить, что…
— Причем обсуждали не один раз, — давал Браун понять, что только присутствие фюрера принуждает его сдерживаться. — Поэтому считаю» что к этой проблеме возвращаться поздно.
— Однако у пилота есть право, — почему-то упорствовал Ренс, — отказаться. Возможно, этим мы спасем его.
— У пилота, Ренс, осталось только одно право: выполнить свой долг перед родиной. И не вздумайте отнимать у него это право! — А, чуть приглушив голос, добавил: — Все же еще раз убедите пилота, что у него есть реальный шанс на спасение.
— А он у него действительно есть? — неожиданно спросил Гитлер, уловив в диалоге между Брауном и Рейсом некие интонации сговора.
— Если честно, мой фюрер, то незначительный, — признал барон фон Браун. — Но мы попытаемся спасти его. Кстати, субмарина уже ждет его в заданном районе.
Решив, что любопытство Гитлера удовлетворено, барон сам отправился в бункер, в котором находились Ренс и его техперсонал.
— Пилот сейчас появится. Представать перед фюрером для него страшнее, нежели садиться в капсулу ракеты.
— Не преувеличивайте, Ренс, — осадил его Ракетный Барон. — Тем более что мне бы и самому хотелось, чтобы подобные пуски мы совершали без визита столь высокого начальства.
Когда Шредер, наконец, появился, в бункере для техперсонала на какое-то время воцарилось гробовое молчание. Он и раньше никакого особого впечатления не производил, а за те несколько дней, которые провел в ожидании старта, основательно сдал. И это сразу же бросалось в глаза. Ниже среднего роста, худощавый, с обожженным — след последней аварийной посадки на подбитом истребителе — подбородком, штурмбаннфюрер, судя по всему, никогда не выглядел ни мужественным, ни воинственным. Но теперь он вообще казался угловатым, остроносым подростком — усталым и запуганным.
Браун, конечно же, сам просил Скорцени подбирать для ракет серии «Америка А9-А10» пилотов некрупной комплекции — таким удобнее чувствовать себя в маленькой ракетной капсуле, да и вес экономится. Однако со Шредером обер-диверсант явно перестарался. Тем более что штурмбаннфгореру предстояло получать благословение от самого вождя.
«Но не мог же я вместо Шредера поставить перед высоким начальством другого пилота!» — оправдывался перед самим собой Браун, на какое-то мгновение представив себе совершенно иную, более подходящую фигуру рейхскамикадзе, которая могла бы стоять сейчас перед фюрером. Причем пилот с такой комплекцией у него давно был на примете. Вот только последнее слово в подборе кандидата оказалось за Скорцени, с которым не очень-то поспоришь.
27
Январь 1945 года. Германия.
Остров Узедом в Балтийском море.
Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде.
Ожидая появления пилота, Гитлер вышел из бункера, а вслед за ним потянулись генералы и Ракетный Барон. Едва они оказались вне укрытия, как чуть западнее острова, вглубь Германии, пошло пятимашинное звено английских штурмовиков, прикрываемых сверху звеном истребителей, затем еще и еще одно звено.
Ни одно зенитное орудие острова огня не открывало. Зенитчики помнили суровый приказ: открывать огонь только при непосредственном нападении на Узедом. Хотя и Браун, и Дорнбергер прекрасно понимали, что приказ этот явно устарел, поскольку появился еще тогда, когда англо-американцы не знали о существовании на Узедоме испытательного ракетного полигона. Однако после страшного налета на остров с участием более шестисот бомбардировщиков, осуществленного ими 18 августа 1943 года, он явно потерял всякий смысл.
— Давненько они здесь не летали, — молвил, глядя им вслед, унтерштурмфюрер, возглавлявший охрану бункера.
— А действительно, как давно они появлялись здесь в последний раз? — неожиданно оживился фюрер, забывая о том, что сама эта фраза лейтенанта войск СС в его присутствии и присутствии генералов являлась грубейшим нарушением субординации.
— Замечено было, что они часто, почти ежедневно, пролетали над островом в начале августа 1943 года. Но ни разу не атаковали полигон, ждали, пока наши зенитчики привыкнут к их мирному пролету в сторону Берлина. А затем однажды ночью их появилось несколько сотен. Как и следовало ожидать, наши зенитчики решили было, что это очередной пролет, и тем самым подарили первой волне вражеских машин несколько очень важных минут, стоивших жизни многим нашим солдатам. Впрочем, все это, мой фюрер, вы знаете и без меня.
— Считаете, что теперь они опять готовят нас к очередному налету?
— Вряд ли. Скорее всего, демонстрируют нам свое пренебрежение. Наверняка знают, что после того августовского налета, основная масса наших ракет находится уже далеко отсюда, — выразительно взглянул он на обергруппенфюрера Каммлера, представлявшего здесь подземный ракетный завод и концлагерь «Дора», размещенные в недрах горы Конштайн, горного массива Гарц, северо-западнее Нордхаузена. — Где именно, этого я, естественно, не знаю.
— Неужели снова готовят, а, мои генералы? — резко спросил Гитлер, проведя взглядом последнее звено, которое уже через каких-нибудь полчаса будет бомбить Берлин.
— Пожалуй, унтерштурмфюрер СС прав, — ответил Дорнбергер. — Во всяком случае, массированного налета, подобного августовскому, уже не будет. Да и вообще, пока что англо-американцы подчеркнуто держатся в стороне от острова.
Это ложная позиция, — возмутился фюрер. — Самолеты, которые, не встречая сопротивления, пролетают над островом, — это те самолеты, которые идут бомбить Берлин, Магдебург или Франкфурт-на-Одере. Впредь каждый самолет, появляющийся в зоне досягаемости ваших зенитных орудий, генерал-лейтенант Дорнбергер, должен поддаваться яростному обстрелу.
— Ваш приказ будет выполнен, мой фюрер, — без особого энтузиазма заверил его комендант полигона.
…Шредер пытался крепиться. Тот страх, который свободно прочитывался на его лице во время первой посадки в ракету, уже не возникал. Невысокий лоб, глубоко посаженные серые глаза, едва различимые под тяжелыми, нависающими бровными дугами, узкий нос, завершающийся непомерно широкими ноздрями…
