— Фюрер?! — на какое-то время вновь прорезался голос Ренса.
— Только не вздумайте уточнять, какой фюрер, — наконец взорвался Браун. — К вашему сведению, у нас он пока что один.
— Один, хвала Господу! — почти благоговейно признал начальник ведущего отдела.
— И никто из технического персонала, кроме вас, не должен знать о его прибытии.
— Но почему? Ведь появление фюрера…
— Знаю, Ренс, лично вас оно очень вдохновляет. Однако не все одинаково реагируют на него. А я не хочу, чтобы в такой ответственный момент люди нервничали еще и в связи с присутствием вождя. Я достаточно ясно выразился?
— Достаточно.
— И вы, лично вы, Ренс, знать о прибытии фюрера тоже не должны. Пилот уже в ракете?
— Как положено, за тридцать минут до старта пилот ракеты штурмбаннфюрер Рудольф Шредер[41] занял свое место в кабине.
— Так извлеките его оттуда! Подарите ему еще шестьдесят минут жизни.
— При этом и вы, и пилот Шредер, должны помнить: права на отказ от полета у него уже нет.
— Он и не пытался отказываться.
— А я утверждаю, что у него нет такого права! — неожиданно и совершенно беспричинно сорвался Браун, что в последнее время случалось с ним все чаще.
— Так точно, господин штурмбаннфюрер.
— А не отказывался он только потому, что знал: Скорцени пристрелит его сразу же, как только этот трус вернется в отряд рейхс-камикадзе.
У Вернера были все основания опасаться за твердость характера пилота. Дело в том, что Шредер присутствовал при запуске аналогичной ракеты, нацеленной на американскую базу в Гренландии. Увы, она взорвалась уже спустя несколько секунд после старта, на незначительной высоте, вызвав страх и уныние во всей присутствовавшей группе астронавтов-смертников.
Как вскоре донес Брауну начальник службы безопасности отряда военных астронавтов, в своем дневнике, ведение которого в отряде не возбранялось, Шредер записал: то, что ему пришлось увидеть в Пенемюнде, вселило в него ужас. И хорошо, что пуск был испытательным и беспилотным, а главное, в ракете не было боевого заряда:.
Узнав об этой опрометчивой откровенности, Скорцени повел себя так, как способен был повести себя только он: отклонил кандидатуры двух пилотов, которые стояли в списке претендентов на пилотское кресло впереди штурмбаннфюрера Шредера, и приказал отправить его в поднебесье в первой же пилотируемой ракете.
«И никаких псалмопении по этому поводу! — прорычал он в трубку, завершая короткий разговор на эту тему с Ракетным Бароном. — Никаких псалмопении! Лететь будет только Шредер. И я отучу этих смертолириков от составления пенемюнденских ветхих заветов!»
Набирая в свой отряд офицеров-добровольцев, имеющих опыт службы в люфтваффе, Скорцени не скрывал от них, что это легион смертников. И что каждый их боевой вылет, как правило, будет проходить по недвусмысленно сформулированному принципу — «использование с самоуничтожением». Только так: использование с самоуничтожением!
Однако предупреждал он своих курсантов и о том, что назад пути нет. А нет его потому, что в принципе быть его уже не может.
Сначала у итальянского князя Боргезе, командовавшего во флоте Муссолини «Икс-флотилией», Скорцени перенял опыт подготовки командиров катеров-снарядов и управляемых торпед, подготовив для малых боевых соединений германского военно-морского флота под командованием вице-адмирала Хейе около сотни моряков-смертников[42]. А затем принялся готовить пилотов для управляемых тяжелых авиабомб и пилотируемых ракет, а также пилотов-камикадзе для обычных самолетов.
Фюрер, Гиммлер и Геринг идею подготовки рейх-камикадзе в принципе одобрили, и теперь его Отряд военных астронавтов насчитывал около пятисот добровольцев. Причем во время совещания у фюрера Скорцени заявил, что способен подготовить столько людей, сколько понадобится, были бы ракеты. Это за явление поразило всех, особенно начальника штаба Верховного главнокомандования фельдмаршала Кейтеля.
— Неужели действительно нашлось такое количество смертников-добровольцев?
— Можете не сомневаться, господин фельдмаршал. Их будет столько, сколько мы с вами решим направить в Отряд военных космонавтов. — И тут же, со свойственной ему грубоватой прямотой, уточнил: — Однако из этого не следует, что пилотов смертников я стану поставлять для ракет-смертников, не способных отлететь на десять километров от Пенемюнде.
Это был удар в спину. Все присутствовавшие сразу же почувствовали себя неловко. Причем первым что-то недовольно пробубнил все тот же Кейтель.
— Почему вы называете этот свой отряд Отрядом военных космонавтов? — не скрывая своего недовольства, спросил Гитлер. Барон, как никто иной, знал, насколько фюрер не любит всего, что напоминает о космосе. — Только для того, чтобы завлечь в него молодых «коршунов Геринга»? Или же существует еще какой-то, более скрытый, смысл?
Скорцени отдавал себе отчет в том, что ему выгоднее признать: «Да, ради завлечения» — однако сказал он все же правду:
— Потому что мне верится, кому-то из них все же удастся стать германским покорителем космоса.
Кейтель предупредительно прокашлялся и вновь что-то там пробубнил себе под нос. Однако с этой его привычкой — бубнить себе под нос все уже давно смирились настолько, что почти не реагировали на нее.
— Не об этом мы должны думать сейчас, оберштурмбаннфюрер. Нам нужны ракеты.
— Так точно, мой фюрер.
— Очень много ракет, — еще громогласнее провозгласил фюрер. — Чтобы мир знал о них и содрогался. Уж какими они там будут: обычными, радиоуправляемыми, самонаводящимися, пилотируемыми, — это не так важно. Мы не космос сейчас должны покорять, мы, Скорцени, должны покорять Лондон, Нью-Йорк, Москву.
— Москву покорять! — хмыкнул Кейтель, и, кажется, это были единственные членораздельно произнесенные им слова, которые удалось услышать от него за все время этого совещания…
«Вот именно, — проворчал сейчас барон фон Браун, вспомнив о явно провокационных заверениях обер-диверсанта рейха, — были бы ракеты! Все ждут от меня каких-то особых, сверхмощных и сверхдальних ракет. Но я не Господь, и лепить эти ракеты мне приходится не за семь дней и не из глины!»
25
Декабрь 1944 года. Атлантический океан.
Борт субмарины «U-1230» (позывной — «Колумбус») из состава секретного соединения субмарин «Фюрер-конвоя».
Когда капитан-лейтенант Ральф Штанге вернулся на свою субмарину, в командирской рубке его уже ждали старший офицер Йохан Хорн и боцман Питер Керин.
— И как прошли переговоры? — широко улыбнулся Хорн, считавший, что его предвидение сбылось: Штанге вынужден был договариваться с жестким и авантюристично настроенным командиром «дойной коровы», с которым сам он не раз беседовал еще там, в припортовых пивных Гамбурга.
— О каких переговорах речь, господа? — при этом Штанге умышленно обратил свой взгляд на боцмана, подозревая, что тот уже составил «пиратскую компанию» старшему офицеру.
Тот растерянно оглянулся на старшего офицера и пожал плечами.
— Лучше спросите обер-лейтенанта. Мое дело — вовремя задраить люки и лечь на дно.
— В таком случае спрашиваю у вас, Хорн, — медлительно перевел взгляд на старшего офицера субмарины. — Или вы тоже решили задраить люки?
— Давайте поговорим спокойно, командир, — предупредительно взметнул вверх руки обер-лейтенант. — Только тогда наш разговор будет иметь какой-то смысл.
— Я вас слушаю.
— По настроению вижу, что с Алькеном вам договориться не удалось. Хотя я рассчитывал на это.
— А мне кажется, что вы, Хорн, уже собирались приступать к командованию «Колумбусом», рассчитывая, что мне вообще не удастся вернуться на него.
— Упаси Господь!
— И я уже подумываю, Хорн, не подвергнуть ли вас аресту, вплоть до прихода на базу «Латинос»? — Произнося это, Штанге успел протиснуться между старшим офицером и боцманом, чтобы оказаться у люка. Приоткрывая его левой рукой, правой он уже извлекал из кармана пистолет.
— Спокойно, Штанге, спокойно! — отшатнулся от него старший заговорщик.
— Да не бунтовщики мы, командир, не бунтовщики! — взмолился высоким фальцетным голоском боцман. Приземистый и исхудавший, он совершенно не соответствовал тому типу сильных и развязно грубоватых людей, к которому обычно привыкли относить боцманов надводных судов.
— Кто же вы в таком случае?
Хорн и Керин вновь затравленно переглянулись: они не сомневались, что командир может запросто перестрелять их здесь, такое право в военное время ему дано. К тому же они знали решительность Штанге.
— Говори, Хорн, что ты задраил свои люки, умник?! — злобно оскалился Керин.
— Мы — германские патриоты, не желающие сдаваться врагу даже после того, как будет объявлена капитуляция Германии.
