«Действительно, поножей» — промелькнуло в воспаленном мозгу Совели.
Это состояние опьяняло, наполняя душу какой-то необъяснимой радостью бытия…
Точно такое же состояние испытал он в первые минуты своей воли… Все вокруг было совершенно другим. Казалось бы, те же деревья, те же листья, тот же воздух, все такое же, как и в зоне, но… Но все было таким и… другим! Даже воздух казался ему более чистым, свежим, свободным… Вот главное: СВОБОДНЫМ! В этом и было главное различие! Воля! Свобода! Нормальное и обычное состояние для человека, воспринимающееся им так же просто, как потребность дышать, пить, есть? Другими словами, естественная потребность, на которую обычно человек не обращает внимания!
Однако прошли первые часы на воле, и Савелий вдруг почувствовал, что напрасно он радуется: по существу, ничего не изменилось. Да, он на свободе! Да, его не окружает колючая проволока и нет вышек с автоматчиками! Да, никто не окрикнет и не оскорбит, не унизит его человеческого достоинства! Да, не зазвучит душераздирающий, заставляющий каждый раз вздрагивать нервы, звук сирены! Все это так, но… Но может ли он считать себя свободным? Вроде бы все внешние факторы говорят о том, что может! Но это внешние факторы, нет самого важного: внутренней свободы! Внутреннего ощущения, когда человек может сказать самому себе: «Да, я свободен!»
Осознание этого пришло не сразу, но вдруг… Осознание этого настолько поразило Савелия, что он грубо выругался, не заметив, что вслух.
— Савелий! — хрипло позвал Федор.
— Что? Ты что-то сказал? — очнулся Говорков от своих мыслей
— Как думаешь, прошли мы километров семь-восемь?
— Думаю, да. А что? — Светает. Давай передохнем, ты же еле дышишь!
— Нет, давай еще рискнем, вряд ли они сразу рюхнутся на железку. А мы километры выиграем! Лучше плохо дышать на воле, чем хорошо — в зоне, — усмехнулся Федор.
Они прошли еще часа полтора, в которые Савелий двигался подобно роботу ни о чем не думая, ничего вокруг не замечая… Вдруг он почувствовал, что Федор дергает его за рукав.
— Что?
— Говорю-говорю тебе, а ты не отвечаешь…
— Задумался…
— А… по-моему, хватит: риск хорош, когда разумный… Савелий вдруг осмотрелся и растерянно спросил:
— Слушай, зачем мы от реки ушли?
— Ты же уже спрашивал! — удивился Угрюмый. — Здесь река крюк делает, мы и срезали… — Он прислонился к сосне. — Худо мне! Совсем худо! — Тонкий ствол сосенки покачивался, а вместе с ним и раненый.
— Давай присядем минут на десять. — Он сполз на землю.
— То говоришь, что не хочешь рисковать, то — на десять…
— Подумал, что тут до речки недалеко…
— Вот и хорошо, тогда надо идти, там по новой тебя перевяжу…
— Чем перевяжешь-то? — со стоном выдавил Угрюмый.
— Старый постираю… Прокипятить бы их… — Он с жалостью вздохнул, взглянув на бледное лицо Федора, и устало прикрыл глаза.
— Нельзя спать, Савка, нель… зя! — толкнул его Федор. — Пошли дальше, пока я еще могу двигаться…
— Сейчас, сейчас я помогу тебе! — Превозмогая усталость и боль в боку, Савелий рывком поднялся с земли и поднял раненого.
Они двинулись вперед, но теперь Угрюмый просто повис на его плече… Не прошли они и нескольких сот метров, как Федор сполз по нему на землю.
— Все! Не могу больше… Не могу!
— Надо идти, братишка, надо! — Савелий попытался поднять его.
— Не могу! Горит все! Все горит во мне! — Федор вдруг начал сдирать с себя бинты. — Горит!.. Горит!..
— Что ты делаешь? — крикнул Савелий и схватил его за руки. — Подожди немного! Потерпи. — Беспомощно оглядевшись, он посмотрел, на дерево и воскликнул: — Посиди минутку, влезу на дерево, погляжу… Посидишь? — Он крепко держал его руки, пока Федор обречено не произнес:
— Хорошо! — и откинулся на спину. Савелий отпустил его, постоял немного, но Федор спокойно лежал с закрытыми глазами и не шевелился. Выбрав подходящее дерево. Говорков медленно, часто отдыхая, полез по нему. Добравшись до середины, он увидел блеснувшую на солнце реку.
— Река! Река! — радостно прокричал Савелий и стал быстро спускаться вниз. — Совсем близко — рукой подать! Метров восемьсот, не больше… Вставай, пошли потихоньку…
То ли сил прибавилось от близости желанной цели, то ли оттого, что Федор немного отдохнул, но они двигались быстрее…
Вскоре перед ними, сверкая под лучами восходящего солнца, открылась причудливая змейка сибирской речушки. Здесь она была намного шире, чем у моста.
— Слава богу, дошли! — прошептал Федор и медленно опустился на траву. — Здесь искать не должны… Даже если они уже и наткнулись на него… — Федор говорил тяжело, в груди все хрипело и клокотало.
— Почему?
— Мы шли против течения и не использовали реку для отрыва, во Что они вряд ли поверят, к тому же от населенного пункта уходим… Не могут же они знать о курках Браконьера!..
— Все ж укрыться чуть-чуть не помешает. Ты полежи, а я осмотрюсь…
Спуск был крутой, и Савелий решил найти более пологий. Был бы здоров Федор, могли бы спрыгнуть, но… Метрах в пятидесяти он наткнулся на небольшой овражек, ведущий прямо к реке. Спускаться здесь было очень удобно. Савелий сошел к воде и жадно напился. Намочив свою бывшую майку, он решил вернуться за Федором, но вдруг увидел в крутой стене берега какой-то странный вход. Он вел в достаточно просторную пещеру. Когда глаза свыклись с полумраком, он заметил в углу белесые кости какого-то животного, которым, вероятно, с удовольствием пообедал бывший хозяин пещеры. Хорошо, что он покинул это убежище: не хотелось бы с ним повстречаться в таком состоянии.
Сделав из веток огромный веник, Савелий, поднимая невообразимую пыль, вымел тщательно весь мусор и кости, натаскал хвойных веток и зеленой травы, соорудил из них две мягкие и удобные постели. Полежав то на одной, то на другой, остался доволен и вернулся за Федором. Он спал, но сразу же открыл глаза, услышав шаги.
Гостиницу «Метрополь» в Москве знаешь? — деланно весело воскликнул Савелий. — Номер люкс на двоих, со всеми удобствами: с видом на море, с мягкой мебелью… Правда, остальные удобства — во дворе…
— Ты чо, гонишь, что ли? Какой люкс? Какие удобства? Шайба съехала или крыша потекла? — Федор с явной тревогой уставился на Савелия: не рехнулся ли парень.
Не веришь? Отличное помещение! Еще спасибо скажешь!
УГРЮМЫЙ
Он помог Угрюмому подняться, и они медленно побрели к спуску. Хотя он и был пологим, однако раненый несколько раз спотыкался, и Савелию стоило больших трудов удержать его. Наконец они добрались до берега и вошли в пещеру
Извини, землячок! Действительно, как говорил, и «вид на море», и «мягкая мебель»… А я подумал, что ты свихнулся. А запах-то какой! — воскликнул Федор, опускаясь на ложе из травы и веток. Красота! Вот спасибо!.. А, черт! Проклятая рана!
Сейчас полегчает! Савелий начал осторожно разбинтовывать. Кровь подсохла, и бинты пришлось отдирать от тела. Федор скрежетал зубами, но терпеливо переворачивался с боку на бок и стоически молчал.
Когда обнажился тампон, темно-багровый от крови, Федор взял Савелия за руку.
— Дай передохнуть малость… Поговорим лучше… Я же вижу, что ты давно хочешь спросить о чем-то…
— И спрошу! — Савелий нахмурился. — На зоне все считали вас приятелями…
— Можешь не продолжать! — Глаза Федора зло заблестели. — О покойниках принято плохо не говорить, но… веришь, рано или поздно я бы сам придушил его вот этими руками. — Он сжал внушительный кулак так, что побелели пальцы. — И Тихоня это чувствовал… — Он вдруг опустил голову. — Боялся я его… Это он тоже знал… Ведь мог его пальцем раздавить, а боялся! Сколько его знаю, столько боюсь… даже сейчас, когда он мертв. — Угрюмый все равно говорил о Тихоне в настоящем времени. — А знаю его давно…
— Может, не надо?..
— Надо! — упрямо воскликнул он. — Надо же когда-нибудь об этом вслух сказать!.. Я еще малолеткой был, когда по его милости на баланду пошел… Ты, говорит, в первый раз да малолетка: на себя бери — много не дадут… А всех потянут, то и тебе, как соучастнику, на всю катушку влепят… Я ему: какой я соучастник? А он: ты знал? Знал! И не донес — значит, соучастник!.. — Федор зло сплюнул. — Я и уши развесил, мне на них и привесили — пятак. Гуляй, Федя!.. Совсем немного! Пустяки! Гад ползучий! Эх, жизнь моя — индейка! — Он тяжело вздохнул. — Я же спортсменом был: диск, копье метал под мастера…
— И что же дальше?
— Дальше?.. Думал, выйду, опять спортом займусь… — Федор снова сплюнул. — Занялся, называется! Вышел, а он тут как тут: в кабак тащит, три куска сует — заслужил, мол… И покатило-поехало… Капуста вскоре кончилась, долги начались, а их отрабатывать надо… Снова загремел, на шестеру, четыре хозяину оставил! Вышел, а через месяц — треха до звонка… А теперь глухо: сто сорок шестую загрузил…
— Грабеж?
— Грабеж! — криво усмехнулся Федор. — Дело, конечно, твое: верить аль нет, но мне тебе лапшу на уши вешать резона нет — чистый я в этом деле! Чист как стеклышко! За предыдущее — виноват и отбарабанил сполна! А тут… Один земляк твой, тоже москвич, Доцент кликуна — не слыхал? Так вот он стих сложил, ну, словно про меня, точно…
