Похоже, и Колеватый уже притомился, ибо последовал не рывок, не взрыв энергии, а попытка придавить Ражного своим медвежьим весом — он и заворчал по-звериному, распрямляя соперника. Возился целую минуту, давил качками, словно толстое дерево ломал, но лишь вдавливал свои колени и колени вотчинника в землю.
И вдруг медленно расцепил руки и встал.
Только в этот миг Ражный понял, что довёл все-таки поединок до сечи и теперь она состоится и все как бы начнётся сначала: заключительный раунд схватки больше всего напоминал современные бои без правил, хотя одно было — не бить лежачего.
Но укатал его Колеватый, и сил, казалось, было лишь для того, чтобы встать на ноги…
Он встал…
Солнце клонилось к закату, и длинная тень от столба пала ему на лицо. Поединщик стоял напротив, в сажени от него, опустив чёрные от земли, перевитые жилами руки. Никаких передышек не допускалось и между этими периодами, но они требовались обоим, хотя бы секундные.
Ражный неслышно перевёл дух, не спеша расстегнул кованые пряжки на поясе, снял и отбросил его в сторону, за пределы ристалища; он мог это делать, если соперник остался без ремня…
Колеватый, кажется, был благодарен за такую отсрочку — пять секунд и то время. Глянул из-под низких, выпуклых бровей, развернул корпус вправо и слегка присел на полусогнутых ногах — готов был к сече.
Ражный не торопился, нащупал руками разрез отцовской рубахи на груди и внезапным рывком разорвал её до низа, медленно снял, утёр лицо, плечи и послал вслед за поясом.
Поединщик замер, потом выпрямился, опустил руки.
— Ты что, Ражный? — спросил хрипло. Вотчинник сделал шаг в сторону, выйдя из-под солнечной стрелки часов, встал левым боком к Колева-тому, однако ударной поднял правую руку. Левая тем временем слегка пошевеливалась возле бедра, расслабленная, даже вялая, как примученный зверёк.
Поединщик наконец увидел толстый, уродливый рубец по дну мягкого, но бугристого от мышц провала на правом боку, как раз против печени.
— Я не хочу тебя убивать! — громче сказал он и машинально сделал короткий шаг назад — будто ногами переступил.
Вступать в сечу обнажённым до пояса значило биться насмерть.
Ражный крутанулся волчком влево, нанёс скользящий удар по горлу и в тот же миг вправо, будто реверс передёрнул, однако лишь коснулся соперника левой рукой. Колеватый встал в защитную стойку и уже крикнул:
— Ты что, псих, Ражный?!
Казалось, рука вотчинника едва достала выпирающую сквозь рубаху огромную грудную мышцу соперника; отвлекающая правая просвистела возле челюсти, но раздался треск, будто сорвали горсть травы. Поединщик мягко отскочил и вместо того, чтобы пойти в ответную атаку, схватился рукой за грудь, и лицо его вытянулось. Тем временем Ражный, даже не прикрывая локтем ребра, сделал ещё один выпад, боксёрский, и будто шлёпнул по боку Колеватого. Тот шарахнулся от этого шлёпка, будто ломом получил, и снова послышался треск срываемой травы.
Поединщик чуть присел, согнулся вперёд — не стойку принял, от боли зашёлся, а вотчинник с ловкостью балерины сделал ещё один волчок и на сей раз приложил ладонь к пояснице противника.
И не медля, и так уже согнутого и шокированного, с разбега взял на калган, поскольку иначе было не свалить с ног этого аракса…
Буквально три минуты назад уверенный в себе и в победе Колеватый откинулся и упал навзничь, припечатавшись к вспаханной земле.
7
Ражный постоял над ним, после чего, не склоняясь, подал руку.
Побеждённый вскинул глаза и руки не принял, угнездился в земле, приняв полусидячее, удобное положение. Если только что-то было удобное для него в этот час…
Взгляд его снова остановился на шраме.
А зря он сидел на земле, лучше бы принял помощь и встал: ристалище как пересохшая пустынная почва тянуло в себя остатки энергии.
Почему-то не вставал, медлил, слегка ёрзал, терпя мучительную, обжигающую боль, охватившую сейчас все его тело. Так диктовали правила, или не хотел сразу сообщать место и время следующего поединка, не желал признавать себя побеждённым, манежил теперь уже бывшего соперника, давил на нервы, куражился…
Ражный покинул ристалище, углубился в дубраву и, прихватив волчью шкуру, пошёл назад. Улучив момент, Колеватый задрал на себе рубаху и что-то воровато рассматривал под ней, трогал пальцами и, захваченный врасплох, не стал скрывать своего интереса. Вотчинник же сделал вид, что ничего не заметил, поднял на ходу свой пояс и рубаху, сделал небольшой крюк и взял разорванный ремень поединщика.
Нет, он его не подрезал, как это делали иногда раксы: схалтурили калики перехожие, когда творили повиву для новорождённого Колеватого, вырезали на пояс кожу, посечённую свищами ещё при жизни вола, не рассмотрели, не заметили взрыхлённого, мягкого участка…
Тянуло рассмотреть бляхи-клейма, прочитать родословную, да уже ноги не держали: на секунду отвлёкся и чуть не выстелился на вспаханном ристалище…
Бросил пояс Колеватому, потом шкуру на землю, мездрой вниз, лёг и раскинулся на волчьей шерсти. Боковым зрением заметил, как поединщик сдёрнул рубаху и теперь откровенно рассматривал вздувшиеся огромными синими подушками грудь, бок и поясницу. Причём гематомы чуть ли не на глазах пухли ещё и сливались в одну, обезображивая мощный, классический торс.
А вёл он себя мужественно, ничего, кроме любопытства, к своим ранам не проявлял…
Через несколько минут разрыл землю, достал снизу прохладную и влажную, стал прикладывать к синякам.
— Не надо, не поможет, — глядя в сторону, проронил Ражный.
— Жжёт, — спокойно отозвался он. Вотчинник встал, поднял и отряхнул шкуру, бросил Колеватому.
— Завернись и лежи…
Сам же, не надевая рубахи, затянулся поясом по-боевому и пошёл в дубраву.
— Куда ты, Ражный?.. Погоди.
Он обернулся — поединщик подавал руку, просил помощи.
Конечно, символически, соблюдая обычай. Вотчинник вернулся, протянул левую ладонь. Прежде чем взять, Колеватый глянул на неё с нескрываемым интересом, однако ничего особенного не обнаружил. Размерами левая кисть была даже чуть меньше правой…
— Голованово Урочище, у Вятских Полян, — взял его руку. — Стерхов, из вольных… Вторая декада октября.
Бывший противник встал без напряжения, да зрачки выдали — расширились, очернили синие глаза. Сам поднял шкуру, посмотрел со всех сторон, затем взглянул на Ражного.
Тот кивнул.
Это был дар утешения…
— А поможет? — деловито спросил он.
— Размочи и мездрой к телу на ночь. Но сначала возьми иглу от шприца, да потолще… Спусти кровь из гематом, пока не свернулась.
Колеватый принял к сведенью, ещё раз глянул на зарубцевавшуюся рану на боку и что-то спросить хотел, однако обмотался, закутался в шкуру, будто озяб, и пошёл восвояси.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
