назад, — палач делает шаг вперёд, панк делает шаг ему навстречу, Блонда делает шаг в сторону, я осторожно стараюсь одновременно подойти со спины и не попасть под выстрел, если она всё-таки решится.
— Мэн, ты рили крэйзи мен, тебе бы кукуху лечить! Слы, я в твою дочку втрескавшись! Зять из меня говно, рили, но любовь правит миром, мэн! Мэйк лав, мэн, убери найф!
Панк делает шаг вперёд, Палач делает шаг вперёд, их траектории пересекаются. Говночел пытается схватить его за руку, грохает выстрел.
— Я его убила? — дрожащим голосом спрашивает Блонда. — Или нет?
— Ты промахнулась.
— Тогда где он?
— Там, где хранятся неслучившиеся события. Если такое место, конечно, есть. Может быть, Мироздание записывает их в специальную книжечку, чтобы не забыть. Но это не точно.
— Какой кошмар… Я чуть не умерла от страха! Ой, что с тобой? Ты ранен?
Блонда кинулась к оседающему на пол панку.
— У него кровь! Надо нести в клинику!
— Уже не надо, — сообщаю я, присаживаясь рядом с телом. — Мои соболезнования.
Один удар. Точно в сердце. Палач знал своё дело. Покойся с миром, Говночел.
***
— Но почему он мёртвый, босс? — спросила меня Швабра, когда мы вышли и сели на крыльцо, оставив Блонду рыдать над панком.
— Потому что его убили.
— Но ты же отменил Палача!
— Некоторые события необратимы. Твой дом не возникнет из пепла, Говночел не оживёт, а под клумбой всё так же лежат кости твоей подружки. Хотя её отец не то что её не убивал, а даже и не рождался. Сейчас ты не можешь понять, как это возможно, но скоро поймёшь. Вспомнишь, что отцом её был кто-то другой, убил кто-то третий, а панк споткнулся и упал на нож. Или всё было как-то по-другому, не знаю. Мироздание грубо залатает дырку, остальное вы сделаете сами. Но мёртвые не вернутся, а рождённые не исчезнут. Не знаю, почему так. Спроси учёных на Заводе.
— Босс, а что с Заводом? Смотри, смотри!
С крыльца бара старые кирпичные корпуса видны не целиком — угол одного здания, крыша другого, труба котельной, окно цеха… Всё это мерцает и переливается, пульсирует и размывается.
Я посмотрел на часы и кивнул.
— Они загрузили образцы.
— И что теперь, босс?
— Не знаю. Давай посмотрим. Уверен, будет интересно, — предположил я.
И не ошибся.
***
Заебисьман бежит молча, багровея апоплексичным лицом, придерживая левой рукой шляпу и правой — портфель. Он промчался мимо бара, держа курс на заднюю дверь кафе.
— Пивка? — крикнул я ему вслед. — Для рывка?
Научный директор ничего не ответил, дыхания не хватило, наверное.
— Крысы бегут с корабля? — спросила Швабра.
— Пытаются.
Заебисьман добежал и остановился, отдуваясь. Двери в стене нет, как никогда не было. Ровная пустая штукатурка.
— Сюрприз, — прокомментировал я.
— А как же?.. — спросила девушка и сама себя перебила: — Впрочем, пофиг, денег на тачку у меня один чёрт нет.
Зебисьман, тяжко отдуваясь, побрёл к нам. Мы смотрели молча и без сочувствия.
— Что-то пошло не так? — спросил я, когда он доковылял и с тяжким вздохом сел на ступени.
— Фатальная ошибка. Причины понять не успели, всё стало исчезать, начиная с установки. Сам эффектор, кабели, генераторы, устройства ввода-вывода, за ними стапели, выгородки, склады, новые стены — всё, что строилось и делалось под него. К счастью, сами корпуса довольно старые, они продержались достаточно долго, чтобы я успел выскочить.
— Вы? А остальные?
— Не знаю. Не было времени объяснять. Я бы крикнул «Караул», но берёг дыхание. Такое впечатление, что эффектор сам себя отменил, начиная с проекта. Никто не приезжал, никто не строил, никто не потратил годы на всю эту чёртову метрику… Я думал, что и сам отменюсь, если из неё не выберусь. Выбраться не успел, но почему-то ещё тут.
— Некоторые события необратимы, — важно заявила Швабра.
Заебисьман посмотрел на неё долгим мрачным взглядом, потом спросил:
— Кто это вам сказал?
— Один рыбак, — ответил я.
— Какой ещё рыбак?
— Не важно.
— А что вы сидите снаружи? Я бы сейчас не ограничился одним стаканом.
— Там девушка оплакивает возлюбленного. Обстановка не та.
— Понятно. Ну, что же, посижу с вами. Идти мне некуда.
— У вас тут жена, — напомнил я.
— Ой, я вас умоляю. Я считал дни до отъезда! Кто знал, что со временем милая болтовня превращается в осточертелый трындёж? Кроме того, в городе, кажется, небезопасно.
— Уже нет, — Депутатор ведёт под руку Училку, та сжала ладошку сына. — День Очищения закончился досрочно. Как отрезало. Только что все орали друг на друга «Отродье! Сдохни!», а потом раз — остановились, пожали плечами, побросали колья и факелы и пошли по домам. Сейчас уже обсуждают программу праздника и разводят огонь для барбекю. Те, у кого осталось барбекю, конечно. С пяток домов сгорело, а сколько всего жертв, мы, скорее всего, никогда не узнаем.
— Ровно столько, сколько нужно, — сказал я. — Раз всё закончилось. Популяция вернулась к нужной численности. Мы немного ускорили события, и только. Утром они найдут на порогах корзинки, и начнётся новый цикл.
— Было очень страшно, — сказала Училка. — Мы спрятались в подвале и просидели там всю ночь. Почему я вас не послушалась и не уехала вчера?
— Чтобы сегодня вручить аттестаты выжившим? — предположил Депутатор.
— Почему я раньше не видела, какие они чудовища?
— Они просто люди, — покачал головой я. — А вы не знали, куда смотреть.
***
— Я буду его помнить, — сказала Блонда, выходя из бара. — Он был смешной. Не очень умный, но милый. И пытался меня защитить. Как жаль, что всё так кончилось.
— Наверное, надо что-то сделать… Ну, с телом? — спросила Швабра. — Не может же он лежать там на полу.
— Можно устроить во дворе ещё одну клумбу, — предложил я. — Ему нравилось возиться с цветами.
— Ему нравилось заглядывать мне в лифчик, пока с ними возилась я, — возразила Блонда. — Но идея хорошая. Вы поможете мне копать?
— Я могу, — сказал Депутатор, — у меня сильные руки.
Мы встали и зашли в бар.
—
