Он придержал их ладонью, потом, как бы вспомнив о чем-то, встал и, опираясь на спинки кресел, прошел в кабину, к радисту, чтобы узнать, нет ли сообщений от Дерябина.
Как и было намечено по новой программе, согласованной с Поярковым, «Унион» будет подниматься вверх, останавливаясь на разных высотах. Даже в ионосфере он может висеть в пространстве, словно вертолет в воздухе. В данном случае используется система, в принципе похожая на реактивные винты. Таким образом, исследования высших слоев атмосферы могли производиться гораздо полнее и точнее, чем с помощью ракеты, хотя некоторые из них и достигали больших высот, чем «Унион».
Из разговора с Дерябиным выяснилось, что Набатников доволен испытаниями. Диск взобрался как бы на новую ступеньку и сейчас отдыхает на высоте около трех километров. Все приборы работают, в том числе и мейсоновский анализатор.
Поярков поспешил поделиться приятной новостью с Медоваровым:
— Только что говорил с Борисом Захаровичем. «Унион» сразу пошел вверх. Подъем идет почти по расчетному графику.
— Но ведь вы доказывали, что туда забрались два молодца, — не преминул съехидничать Толь Толич. — Куда же девался лишний вес?
— Не знаю.
Медоваров благодушно усмехнулся и погрозил пальцем:
— Вот то-то и оно, что не знаете. А почему, золотко, не хотели заменить тяжелые стекла, как я предлагал?
— Опять вы за свое, Анатолий Анатольевич! — ободренный успехом, укоризненно проговорил Поярков. — У каждого из нас есть свой «пунктик». У Бориса Захаровича — чистота воздуха, у меня — «Унион». А у вас — «космическая броня». Неистовый болельщик.
— А как же? Я ведь практически этими полимерами занимался. Знаю, что к чему.
— Ради постоянной вашей любви к этим самым полимерам я готов застеклить все иллюминаторы «космической броней». Конечно, если она выдержит высотные испытания.
— Не сомневайтесь, золотко, не сомневайтесь, — солидно проговорил Толь Толич.
Римма помедлила, пока Поярков пройдет на свое место.
— Действительно, чушь какую придумали, — обратилась она к Медоварову. — За длинного хлопчика ничего не скажу. Смурной какой-то. Но який жонатый дурень смертяку на небе буде шукаты? Чи ему жить надоело?
— Это вы насчет Бабкина?
— А я знаю? Бабкиным его кличуть чи Лодыжкиным? Белобрысенький, а с-под щетинки кожа просвечивает, розовая, як у того порося. — Римма тоненько хихикнула, но потом посерьезнела. — За яким бисом вы заставили меня до Москвы звонить. Аж две годины у телефона сидела.
— Не понимаю я украинского, — оборвал ее Толь Толич. — Говорите по-русски. Какие две годины?
— Два часа. Этого даже не знаете? Звонила, звонила… А мама багрецовская так это важно спрашивает: «А почему вы, девочка, сыном моим интересуетесь?» Не могла же я сказать, что сынок ее либо полетел, либо сквозь землю провалился? Вы же сами говорили, чтобы старуху не волновать.
— Говорил. Ну, а чем же вы объяснили ваш звонок?
— Не помню. Соврала что-то. Но старуха мне точно сказала насчет телеграммы.
— А вы не спросили, когда она была отправлена?
— Зачем? И так старуха подозревать начала, не гоняюсь ли я за ее сынком. Очень мне он нужен…
Толь Толич почувствовал, что поручение было выполнено точно. Но если «Унион» поднимается по расчетному графику, то подозрения отпадают. Людей там нет, а где они сейчас находятся, руководству НИИАП безразлично. Пусть ищут с места их постоянной прописки.
Подошел Аскольдик:
— Я считаю, Анатолий Анатольевич, что общественная жизнь должна продолжаться в любых условиях, на любой высоте и любой глубине. Материальчик у меня кое-какой есть. Разрешите выпустить «молнию»?
— Действуй, комсомол! — одобрительно разрешил Толь Толич. — Заворачивай.
Возвратившись к Нюре, Аскольдик хотел было сесть рядом, но Поярков предупредил его:
— Простите, Нюрочка, оторвитесь от книги, я должен вам рассказать одну интересную новость.
Аскольдик понимающе усмехнулся и, обиженно шмыгнув носом, прошел вперед.
— Я слушаю, Серафим Михайлович, — холодно проговорила Нюра, заметив, что многие обернулись назад. — На нас смотрят.
Поярков презрительно пожал плечами:
— Меня это не касается.
— А обо мне вы подумали?
Он посмотрел на нее виновато и умоляюще:
— Если бы я мог не думать! Но что случилось, Нюрочка? С самого утра вы бегаете от меня — может, обидел случайно? Не так посмотрел? Сказал не то?
Нюра уронила книгу на колени. Теплая волна нежности поднималась к горлу. От нее и захлебнуться можно. Казалось, что нет сейчас человека ближе ей и дороже. Она отвернулась к окну. Откуда-то из темноты выплыло лицо Курбатова и сразу же исчезло, растаяло. Губы готовы были прошептать Серафиму Михайловичу, что все остается по-старому, что она сама не знает, как это все получилось. Пусть не тревожится.
Хотела сказать, уже обернулась, но опять встретилась с любопытствующими взглядами Риммы, Аскольдика и других. Даже несчастный аспирант, изучающий субъективные ощущения полета, застыл с пакетом у подбородка и тупо смотрел на Нюру сквозь очки.
Все исчезло — и теплота и нежность. Нюра вздохнула и равнодушно спросила:
— Вы обещали новость? Рассказывайте.
Лицо Пояркова передернулось. Не обращая внимания на иронические взгляды и перешептывания, он наклонился к Нюре:
— Да, новость очень странная. Мне больно и противно об этом говорить. Вы отказались от моей дружбы и каждую свободную минуту отдаете пустому мальчишке, Римме… Кому угодно. Раньше вы находили время и для меня, а сейчас я должен вымаливать у вас минуты, отбирать их у Аскольдика. Скажите, что произошло? Я места себе не нахожу…
Покоренная его горячей искренностью, Нюра не могла лгать.
— Вы хороший, Серафим Михайлович, и мне не хочется вам делать больно. Но разве вы не догадываетесь, почему я хожу с Аскольдиком, Риммой? Почему стараюсь вас избегать?
— Боитесь меня?
— Вас? Никогда. Но есть страшные люди. Если бы вы знали, что о нас говорят!
— И знать не хочу.
Нюра машинально перевернула страницу.
— Вам, конечно, безразлично… А я уже не могу, мне трудно дышать.
— Но что мы такое совершили?
— Ничего.
— Тогда плевать на пошляков. Вчера Толь Толич встретил меня с усмешечкой: «Вы, оказывается, здесь не скучаете, Серафим Михайлович, нашими молодыми кадрами интересуетесь?» Пришлось вежливо осадить. Теперь уж не заикнется.
— Хотелось бы верить, — с грустью сказала Нюра. — А с другими что делать?
Поярков крепко сжал ее локоть.
— Позабудем про них. — Он облегченно вздохнул. — Прямо от души отлегло. А я-то думал… Значит, все остается по-старому?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
