вашего мышления… дорогая мадам Радклиф. Звукозаписывающее устройство Евы регистрирует то, что было произнесено. В этом уж вы можете быть полностью уверены. Дорогая.
От этих «дорогуш» Радклиф заморгала, как от пощечин. Остин изумилась: никогда еще она не видела Анну столь жалкой. Не хватало только капли на кончике носа.
– Ева, что вы имеете в виду? – решительно поспешила Остин на помощь Радклиф, вдруг испытав солидарность.
И опять ответила Лавлейс:
– Ева ничего не имеет в виду. Ничего, никого, никогда. Ее механизм записывает звук на перфорированную карту, а потом воспроизводит.
«Бог мой, с каждым вопросом она презирает нас все больше и больше, – с непонятной грустью подумала Остин. – Неужели она права? И зачем только я ее к нам ввела. Что, если это была ошибка, огромная ошибка… Моя ошибка».
Три дамы при взгляде на новенькую дружно чувствовали усталость с оттенком раздражения. Признаваться в этом, впрочем, не хотелось.
– О, Ада, – сладким голоском начала Остин. «Как все-таки утомительно быть леди», – одновременно подумала она. Губы ее продолжали говорить: – Благодаря вашей блистательной работе Ева так похожа на человека. Неудивительно, что мы все несколько конфузимся и теряемся в ее присутствии. Но… Но…
Но в голове Джейн против воли проносились образы, более уместные в романе мистера Вальтера Скотта: харкнуть бы милой Аде в физиономию. Отвесить леща. Вцепиться в волосы. Коленом в живот. Потом бы…
Молчание затянулось. Шелли посмотрела на Радклиф – холодно-отстраненную. Посмотрела на Остин – у той вид был овечий, мечтательный.
Шелли с тоской поняла, что теперь ее очередь вкусить умственный позор:
– Да, но… Почему кошка?
Лавлейс посмотрела мимо нее:
– Потому что это слово с самой высокой частотой упоминания. Поэтому Ева его записала. Как я уже сказала, она ничего не имеет в виду. Она следует коду.
– Коду? В смысле шифру? Это шифр? – всполошилась Шелли. – Я так и подумала! Я сразу заподозрила, что в слове «кошка» что-то зашифровано. Это шифр!
Лавлейс долгим взглядом дала ей осознать скудоумие. И только потом снизошла:
– В смысле алгоритму. Который задала механизму Евы я.
Три дамы опять переглянулись. Каждая ощутила укол сложного чувства. С появлением новенькой оно посещало их все чаще. У Остин оно было окрашено сожалением о сделанной ошибке. Но признать ее значило бы дать повод двум другим сказать: «Душенька, а ведь мы вам говорили, мы предупреждали…» – пойти на это Джейн тоже не могла, а потому поспешила придать лицу энергичную, хотя и несколько натужную бодрость:
– Ну что ж. Великолепный результат, дорогая Ада. Здесь есть о чем подумать. Кошка!
И она ухватилась за подбородок, поставив локоть на запястье другой руки, чтобы никто не усомнился, как крепко она задумалась, и приглашая остальных сделать то же самое. Дамы нехотя приняли ту же позу.
– Но – кошка? – начала Радклиф. – Что бы это могло значить?
Лавлейс пожала плечами:
– Только то, что эти русские джентльмены много раз произнесли слово «кошка». – И не сумела удержать зевок.
«Мы ей надоели». Открытие огорошило Джейн, и в тот же миг она будто воочию увидела, как между Адой и остальными, ими, нею самой в том числе, пролегла пропасть. Пролегла – и начала шириться. Края ее так быстро отходили друг от друга, что Джейн прикрыла глаза, точно в приступе морской болезни.
– Да, но, – заквохтала Радклиф, – почему они его произнесли так много раз? Что они затевают? Кошачий десант?
– Не смотрите на меня! – всполошилась Шелли. – У меня никогда не было кошек.
Но взгляды уже скрестились на ней, как свет сценических ламп – на приме театра.
– Милая Мэри, вы же были с Байроном друзья не разлей вода! А русские джентльмены подражают Байрону.
– Одно лето еще не делает меня специалисткой! – запротестовала Шелли.
Ада по очереди остановила взгляд на каждой:
– То есть у вас нет ни малейших предположений?
Когда он дошел до Джейн, та поежилась: «Я чувствую себя белой мышью».
– К сожалению, милая Ада. В мое… гм… назовем это «время», нет, «время» – нехорошее слово…
– Бытность, – подсказала Радклиф.
– Нет-нет. Нельзя сказать «бытность». Иначе не понятно, что это такое сейчас, – запротестовала Мэри. – Ах, «сейчас» тоже сказать нельзя.
– Так что в ваше время? – нетерпеливо обернулась Ада к Джейн, и та почувствовала, как начинает гореть под мышками от унижения:
– Я хотела сказать… Образованию молодых леди не уделялось, к сожалению, большого внимания.
– Ошибки молодости можно исправить и в зрелом возрасте. Было бы желание, – быстро проговорила Ада своим неприятно-отчетливым голосом и тут же обернулась к своему творению: – Ева, ступайте и принесите лимон.
– Зачем еще лимон? – удивилась Шелли. Но Ада, вероятно, не расслышала:
– …а заодно наденьте сухое. Ржавчина ни к чему.
Горничная сделала книксен и, хлюпая мокрыми башмаками, удалилась. Там, где она стояла, кокон люстры отражался в лужице, что натекла на полу.
Радклиф и Остин тут же накинулись на Шелли снова:
– Мэри, припомните. На вас вся надежда! Мэри, что там было у Байрона с котами?
– Почему я? Что я? Байрон, наконец, ее отец! – Шелли кивнула на Аду Лавлейс.
Та едва успела проглотить очередной зевок и промямлила:
– Боюсь, здесь мне нечем вам помочь.
«Вам!» – тихо ужаснулась Остин: она уже говорит «вам», а не «нам», она уже не считает себя одной из нас. «Что же я натворила».
Ада безмятежно продолжала:
– Папочка сбежал, когда мне был месяц. Справедливости ради, это был первый и последний раз, когда мы виделись. Вот мистера Фарадея я знала не в пример лучше собственного отца. Если вас – вдруг! – заинтересуют электромагнитная индукция, химическое действие тока, электролиз, диамагнетизм, парамагнетизм, то я к вашим услугам. А вот это все – стишки, кошки, бабочки, цветочки, – это не по моей части.
– Понимаю! – преувеличенно бодро воскликнула Джейн, силясь подать пример остальным. – Что ж, давайте вспоминать все вместе. Что там у Байрона было с котами?
– Кошки, да. И коты. Престранные существа. – И Шелли уставилась в пол, точно не хотела, чтобы по ее глазам догадались о продолжении. Остин тревожно переглянулась с Радклиф.
– Что мог лорд Байрон иметь в виду, Мэри? Что – для него – значили кошки? Одно лето или нет, но вы провели с ним куда больше времени, чем все мы вместе взятые. Вы знаете больше, чем можно почерпнуть из его поэм…
– Разве? – нервно спросила паркет Шелли. – Мне всегда казалось, что любая книга – шире и глубже своего автора.
– Вы видели его каждый день, сидели с ним за столом, ходили на прогулки, беседовали.
– Прошу прощения, – опять вмешалась Лавлейс, – я все равно не понимаю, что вас так заело на лорде Байроне. Каждое человеческое существо обладает хоть и алгоритмическим, но уникальным для себя…
– Кот! – вдруг воскликнула Мэри. – Я вспомнила! – И все умолкли. – У Джорджи… Был черный кот. Да. Он пил из черепа.
Радклиф фыркнула:
– Боже правый. Байрон поил своего кота из черепа? Какая безвкусица.
– Человеческого? – позволила вырваться удивлению Остин.
– Вместо мисочки, – подтвердила Шелли.
Остин прижала пальцы к вискам.
– Милая
