Такое волнение ловлю впервые. Это не первый мой секс, но, блять, по факту первый с любимой. По факту сейчас лишаю девственности нас двоих. Стоило мне оказаться внутри моей Анюты, мой устоявшийся запрет, что секса по любви не бывает, катится с большой высоты и выкатывает в мозговой центр огромный фак. Получите. Распишитесь.
И я, блять, расписываюсь под всеми возможными инстанциями, что, блять, то, что испытываю сейчас, никогда не испытывал. Такие фейерверки взрываются и проходят сквозь мое тело залповыми разрядами, что охуеваю конкретно.
Прижимаюсь к своему цветочку. Люблю. Глазами выдаю все нахлынувшие эмоции. Нюта дрожит подо мной, только меня не меньше её взрывает и колошматит. Капюшон члена раздувает до невероятных размеров. Лавой внутри неё горит. Еще немного и испепелимся. И возродимся снова. Обнимаемся. Крепко стискиваемся в объятиях друг друга. И целуемся. Причмокиванием и потрескиваниями дров в камине затмеваем тишину в гостиной. Блять! С сегодняшнего дня это самое любимое мое место в доме. С ним самые лучшие воспоминания. Потому что тут мы. Мы вдвоем. Сейчас становимся еще ближе. Ещё крепче. Еще сильнее и выносливее. Вместе.
Как только дрожь сменяется на невероятные мурашки и какую-то животную похоть, я вальсирую в её узком пространстве. Стеночки так обволакивают мой член, что я волком выть готов. Даже не сразу понимаю, что блять, реально как псина скулю. Скулю от эмоций, от нахлынувшего счастья и, блять, возбуждения. Одуревшая скотина. Три месяца подрачиваний сказываются, а член наяривает. «Наконец-то» дорвался до писечки и теперь радуется.
Разбухает и растягивает такую узкую, розовенькую, с пухлыми стеночками. Такие мягкие. Такие сочные и вязкие. Тонет член в наслаждении. Вся мощь сейчас там сконцентрирована. Думать не могу, только инстинктам поддаюсь.
Трахаю свою девочку в первый раз сильнее, чем следовало бы, но меня так рвет, что медленнее не могу. Хочу вколачиваться до упора. Пометить собой. Чтобы отголоски остались. Чтобы хотелось. Чтобы, блять, единственным был. Сука. Пунктик на этом есть. Чтобы только я внутри был. Всегда. Терзаю её долго. Зацеловываю каждый миллиметрик её тела. Чаще сминаю губы, сиськи и попу. Помечаю собой.
– Блять… Какая ты узкая… – все, что способен выдать на шманаюших меня эмоциях.
– Это… Это плохо? Тебе не нравится? – выдает испуганно, чуть ли не плача. И я, блять, сам пугаюсь. Боюсь, что отразил не то. Прижимаюсь к её лбу, оголяю другие чувства.
– Моя маленькая… Моя охуенная девочка… Ебать… Я на тебе повернут… Теперь ты точно моя! Слышишь?! МОЯ!!! – горланю на весь, блять, дом. Клятва эхом по дому расходится и отражается в её красивых, мать вашу, голубых, как слеза, глазах.
– Люблю тебя, Аленький цветочек. – смотрю в глаза, не разрывая контакт. Хочу, чтобы видели, держались на одной волне.
– Люби меня, Кирюш! Люби! Никогда не переставай любить! Слышишь? Люби! – в сердцах кричит Нюта. Из глаз слезы льются. Собираю соленые капли. И я знаю, что любит. Знаю. Такими интонациями это выдает, что других вариантов просто нет. Трясет. Несет. Размазывает пиздец как. Себе, блять, я уже не принадлежу. Её в полной мере.
– Люблю… Люблю… – подтверждаю свои действия. Стискиваю еще сильнее. Закрываю ото всех. Мир для двоих. Нас кружит. Мир вплетается разноцветными красками. Взрывается. Но не перестаёт вращаться. Когда-то думал, что как только я войду в неё, то умру. И я, блять, действительно умер. Тот похотливый Кирилл во мне умер. Теперь есть, блять, секс с моей девочкой. По любви. По-настоящему. По-взрослому. Это больше, чем ответственность.
– Моя девочка.
– Твоя. Твоя, Кирюш. – запускает пальцы в мои волосы и притягивает к себе. Целуемся. Летаем на максималках. Такого кайфа даже в стритрейсинге не ловил. Я подсел на Анну Бурцеву. Вот, блять, мой наркотик. На ней завис на пожизненно.
Целую долго. Покрываю все тело поцелуями, пока не вздрагивает и начинает пульсировать подо мной. Покрывая мой член своими соками. Дрожит. Сжимаю. Накрываю собой еще сильнее. Еще крепче припечатываюсь. Чуть ли не трение между собой создаем. Кожа к коже. Глаза в глаза. Стон друг в друга. Последний выдох. Вдох. Последний толчок. Резкий вскрик. И мы наполняем друг друга. Я наполняю её собой. Этот оргазм один на двоих. Долгожданный. Эмоциональный. Сокрушительный. Сильный по всем значениям. И такой, мать вашу, важный в нашей с Аней лавстори.
Долго в ней нахожусь. Языки пламени обдают нас жаром. Мы взмокшие полностью. Капли пота катятся по вискам, шее, спине, катятся по груди и спадают на ореолы груди Ани. Они все такие же острые, нежные и восприимчивые. Реагируют на любое движение. Но я, блять, не мазохист. Просто жду момента, когда вся лава изойдет.
Пометил. Запятнал. Застолбил. Теперь навсегда.
Навсегда же…
– Люблю тебя. – высекаю на последних тонах перед тяжелой одышкой.
– Люблю. Тебя. – протяжно выдыхает Нюта севшим голосом. Оба улыбаемся. Взмокшие и невероятно влюбленные. Целуемся и наконец отрываемся от этого безумия, что накрывает с головой. Дай волю, мой солдат может покорить еще пару тройку раз, но я не лезу. Умом понимаю, что через чур много и болезненно. Приподнимаемся на локтях. Замечаю, что между нами несколько красных пятен. Отголоски её лишенной девственности. Сожаление и блять, какое-то волнение и гордость наполняет. Что был первый.
Первый.
Замечаю Анину расторопность и страх. Может, и сожаление. В ней столько всего, что может взорваться в любую секунду. Прижимаюсь к её губам.
– Люблю тебя.
– И я тебя люблю. – отстраненно отвечает, но всматривается в меня.
– Сильно люблю, моя маленькая. – прижимаю к себе, а потом долго-долго целую. Вместе лежим, наблюдая за поглощающими языками пламени и его битвой с деревяшками, которые без усилий проигрывают. Молчим, только своеобразно перебираем пальчики друг друга.
К утру отвожу Аню домой по её же просьбе. Не могу это игнорировать, хотя с удовольствием забрал бы навечно к себе. Но быть эгоистом не хочу. Причинять боль Ане тоже не хочу. Мало того, что родители разрывают её, не хочу быть ещё одной тварью, которая её так же больно ранит. Обещал же не причинить боль. Обещал же не ранить. Обещал же оберегать. Оберегаю. Как могу. Как того позволяет ситуация и Аня в целом.
Кирилл Сомов: Все хорошо?
Анна Бурцева: Да. Мама ничего не сказала, проводила в комнату, что-то бурча под нос. Отец не показывался.
Кирилл Сомов: Хорошо. Люблю тебя.
Анна Бурцева: Люблю тебя.
Следующий день провожу вдали от Ани, помогая отцу с новым филиалом в другом городе и настраивая всю систему видеонаблюдения. Следующим днем пересекаюсь для разговора с тем самым, блять, Костей. С «женихом» моей Нюты, который, по сути, вообще не должен быть.
А вечером меня поджидает отряд правоохранительных органов, которые забирают меня в СИЗО под слезы матери и жесткий взгляд отца.
30
Обещала. Я не беру свои слова назад, но не такой ценой, мама! Анна Бурцева.
По возвращению от Сомова мама меня игнорирует, только недовольно провожает взглядом. А мне откровенно плевать. Плевать так же, как и им было плевать на мои чувства. На то, что я пыталась донести до них. Впервые это испытываю. Другая бы я стояла перед зеркалом в свадебном платье вместе с Костей под счастливые всхлипывания матери и отчима. Сегодняшняя я молча на это все реагирует. Не извиняется. Не плачет. Не кидается на шею с прощением. Это и злит мою маму. У самой же сердечная мышца глухо пробивает несколько раз из жалости и все же детской любви к родителю. Но я усердно игнорирую.
Долго принимаю ванну. Воскрешаю в памяти все то, что было ночью. Первый чувственный контакт, когда Кирилл полноценно сделал меня своей женщиной. Во всех смыслах. Он поставил условный штамп между нами. Пометил мою плоть собой. Прикасаюсь к себе. Там. Все остро реагирует. Издает импульсами. Но сама одергиваю себя. Хочу, чтобы прикасался только он. Он. Мой мужчина. Мой любимый человек.
