Одев детей во все темное, Мегара и не покидавший ее Амфитрион вышли на площадь перед домом, чтобы выждать возвращения палача. Но вместо его пришел некто другой: лук, палица, львиная шкура… Они не верили своим глазам, и все-таки это был он, Геракл, их глава и спаситель: оставив пса преисподней в Гермионе, он, встревоженный приметой, прежде всего пришел проведать семью. Мегара бросилась ему на шею, дети прильнули к его хитону, к его рукам — радости не было конца. «Но отчего, — спросил вернувшийся, — дети в трауре?» Отец и жена рассказали ему о том, что случилось в его отсутствие. Разъяренный, он хотел один броситься во дворец, убить Лика да заодно и фиванцев за их трусливое попустительство; ему мерещилась грозная расправа Персея с Полидектом и серифийцами. Не без труда Амфитрион уговорил сына войти с ними в дом: палач, мол, и сам туда придет, чтобы забрать свои жертвы.
Он не ошибся; Лик пришел, не подозревая ничего о возвращении Геракла. Нечего говорить, что последний его немедленно прикончил. По Фивам одновременно распространились две радостные вести: и о гибели Лика, и о возвращении Геракла. Повсюду начались жертвоприношения, пиры, хороводы; все были уверены, что зять Креонта займет его опустевший престол и Фивы при новом царе расцветут, как некогда при Амфионе.
Но сам Геракл не торопился. Ему хотелось прежде всего поблагодарить богов за благополучное возвращение, заодно и смыть с рук и души пролитую кровь: хотя Лик и не был ему родственником, ни даже согражданином, все же он полагал, как человек благочестивый, что всякая пролитая во время мира кровь оскверняет, и хотел ее искупить, прежде чем думать о дальнейшем. Итак, он назначил в своем доме торжественное жертвоприношение при участии всей семьи и всей челяди. Уже был разведен огонь на алтаре, состоялось окропление присутствующих освященной водой, были брошены в пламя обычные начатки; вдруг…
— Ну?
— Рассказ мой двоится. Кто говорит, что память о виденных в преисподней ужасах, ядовитая вода Стикса, укусы Кербера — именно теперь, когда улеглось первое волнение, помутили ум витязя; а кто, что его гонительница Гера сама наслала на него Лиссу, богиню безумия. Как бы то ни было, но Геракл, уже собираясь заколоть жертвенное животное, внезапно остановился, посмотрел на отца и громко рассмеялся.
— Рассмеялся? Почему?
— Прости, великий царь, но тот бред безумца, о котором мне придется рассказывать, не может смутить твоего покоя. «Преждевременная это жертва, — сказал он. — Мелкого злодея я наказал, а большого оставил невредимым. Вот когда убью Еврисфея, тогда вместе принесу искупительную жертву и за него и за Лика». И он принялся кружиться по хороме, воображая, что идет в Микены. Остановился перед старшим сыном. «Вот, — говорит, — уже вижу одного из Еврисфеевых щенков». Схватил лук, и мальчик, пораженный стрелой, упал мертвый на землю. Другого он тут же прикончил палицей. Третьего схватила Мегара и с ним вместе заперлась в смежной комнате. «Микены! — крикнул исступленный. — На приступ!» И стал ломать дверь. Дверь не выдержала, он ввалился в комнату и сразу убил обоих. Оставался Амфитрон. «Еврисфей! — завопил убийца. — Теперь ты ответишь мне за все». И он бросился на него. Но тут Паллада, желая предупредить самый страшный грех — отцеубийство, — бросила в него камнем; он упал навзничь, и им овладел глубокий сон.
Со сном и безумие его покинуло. Проснувшись и увидев себя окруженным трупами, он подумал было, что он все еще находится в подземном царстве. Все же Амфитриона он узнал — и от него услышал, что им содеяно… не им, а его руками в отсутствие его разума. В глубокой печали он задумался: возможно ли жить, осквернив себя таким ужасным злодеянием, потеряв все, что он наиболее любил на земле?!
Из этого мрачного раздумья его вывел приход друга. Фесей, которого он освободил из подземного царства, узнав о произведенном Ликом перевороте и об опасности, грозившей семье Геракла, тотчас по своем приходе в Афины выступил со своей дружиной на помощь и ей и угнетаемым Фивам. Увидев детей и Мегару в крови, он уже стал думать, что опоздал, — но Геракл, к которому он подошел, дал ему понять, что действительность еще много безотраднее его опасений. Итак, что же делать? Не лучше ли добровольно отказаться от жалких остатков разрушенной жизни? Но Фесей своими дружескими речами убедил его, что такой исход был бы достоин труса, а не Геракла. «Ты должен вытерпеть жизнь», — сказал он ему. Долго сопротивлялся несчастный, но наконец, сломленный его убеждениями, уступил. «Но здесь, — продолжал Фесей, — тебе жить нельзя, это верно; ты пойдешь со мной в мои Афины. Там ты найдешь убежище на те годы, которые Миры тебе еще судили прожить на земле».
Геракл последовал за Фесеем. И теперь он проживает где-то в Аттике: кто говорит, в Марафоне, кто — в афинском предместье Диомее, кто называет еще другие места. Но это неважно: для мира он умер, его лук и палица уже не заставят дрожать без-законников, и когда он окончательно угаснет — никто об этом даже не узнает.
Вот что мне рассказали мои сикионские друзья, — заключил Фиест, — а сколько тут правды, этого я, еще и еще раз повторяю, сказать не сумею.
Еврисфей призадумался.
— Было бы хорошо, — сказал он, — если бы все это была правда; но тут очень много несообразностей с временами и лицами. А ты, Атрей, что знаешь?
И Атрей начал.
32. НЕССОВ ПЛАЩ
Вы уже знаете, что женою Геракла была Деянира, дочь калидонского царя Энея. Ее он добыл, поборов речного бога Ахелоя, сватавшего ее у ее отца, ее он отбил вторично у вероломного кентавра Несса, предложившего ему перевезти ее через полноводную реку Евен. Пораженный его смертоносной стрелой, кентавр донес ее до другого берега и перед смертью успел ей еще шепнуть несколько слов, на что Геракл тогда не обратил внимания.
Вы знаете, что Деянира, живя с мужем в Тиринфе, родила ему нескольких сыновей, из них старшего — Гилла, и красавицу дочь Макарию. Но вот чего вы не знаете, что вообще известно лишь очень немногим. В одном из своих многих странствий, которые этот неутомимый человек предпринимал и сверх возложенных на него Еврисфеем подвигов, он завернул в город Эхалию на Евбее, царство Еврита; пригласил его туда старший царевич Ифит, его кунак по одному из прежних походов. С честью приняли славного гостя и Еврит и его сыновья; но вот, когда кончилась трапеза, из женского помещения вышла для исполнения торжественного пэана при возлиянии единственная дочь царя, Иола. Уж тут я не умею вам сказать: налила ли она ему любовного напитка, желая приворожить величайшего в Элладе богатыря, или очаровала его своей поразительной красотой, а только этот чистый из чистых, хранивший до тех пор своей Деянире неукоснительную верность, внезапно влюбился в Иолу так, что не мог жить без нее.
Пришлось, однако, на первых порах расстаться. Иола была невестой: в женихах, понятно, недостатка не было, только выбирай. Еврит, сам страстный стрелок и научивший своему искусству своих сыновей, объявил, что выдаст свою дочь за того, кто победит в стрельбе и их и его. И вот, когда день состязания наступил, среди состязующихся появляется и Геракл. Еврит покачал головой; ему показалось, что витязь из тщеславия хочет участвовать в деле, и это ему не понравилось.
Вам известно, что стрелы Геракла были смазаны желчью лернейской гидры и поэтому убивали всех, в кого попадали; но в Трахине рассказывали, кроме того, что и лук у него был волшебный и никогда не давал промаху. Понятно, что, обладая таким луком, он победил своих соперников; но Еврит, все более и более недовольный, ушам своим не поверил, когда муж Деяниры стал у него требовать его дочери Иолы! Чтобы иметь повод отказать ему, он заявил, что с волшебным луком участвовать в честном соревновании нельзя, и когда тот настаивал, приказал ему оставить его дом. С двойной раной в сердце вернулся он в Тиринф.
Вскоре затем произошло то странное событие, о котором у нас люди только шепотом рассказывали друг другу.
У Еврита ловкий вор Автолик увел табун его лучших коней. Отправленный на разведки Ифит пришел на правах кунака к Гераклу, не может ли он ему помочь советом. Геракл, видевший в нем только сына Еврита, с виду согласился, повел его на вышку тиринфской стены, якобы для того, чтобы показать ему направление, и внезапно сбросил его в пропасть. Тиринфские стены, как вы знаете, таят в себе жуткие казематы; в одном из них он похоронил труп, так что никто из смертных не заметил злодеяния. Но заметил его своими зоркими очами отец наш Зевс; по его приказу Гермес спустился к Гераклу объявить ему, что он должен годичным рабством искупить пролитую кровь кунака, а его семье, что она не может долее оставаться на том месте, где лежит вероломно убитый ее главой муж. Тогда семья Геракла переселилась в Трахин, его же самого Гермес продал рабом лидийской царице Омфале.
