- Пишите как на духу!
Капитан старательно выводил буковки, а я помогал ему правильно формулировать мысли. Как-никак высшее офисное образование! Не зря протирал штаны в конторке Сан Саныча Воскобойникова.
К чести Анисимова, всю вину он брал на себя. Мне даже было как-то неудобно, и хоть ничего такого за собой я не чувствовал, друг всё равно познаётся в беде, а капитан относился к числу тех людей, дружбой с которыми дорожить стоит.
- Если мушкетёр помрёт, я вашу лавочку, господин капитан, прикрою! У меня каждый гвардеец на счету, здесь вам не полевая команда, чтобы людей в распыл пускать, - гневно объявил Бирон, прочитав докладную. - Чтоб каждый день мушкетёра того навещать, и мне об том доносить всенепременно. Купите ему с жалованья кушаний, только таких, что дохтур разрешает.
- А насчёт меня: вы разрешаете мне продолжать изыскания? - с надеждой произнёс капитан.
Подполковник немного успокоился, и уже не пылал как жерло вулкана.
- Безусловно! Мы без меры потратили на них казённых средств, будет больно, если они пропадут впустую. Но хоть чем-то вы меня порадуете? - грустно спросил Бирон.
- Определённые успехи есть, - выступил я. - Удалось поразить мишень с расстояния в триста шагов. Если бы фузею не разорвало, испытали б и на большей дистанции.
- А почему солдата покалечило, можете объяснить?
Поскольку технический специалист из меня неважный, ответ пришлось держать Анисимову.
- У меня несколько предположений. Кажется, я перестарался с пороховым зарядом и отсыпал в патрон больше, чем стоило, - капитан вздохнул. - Может, калибр ружья попался неподходящий. Гадать долго. Буду работать над этим, чтобы впредь происшествий подобных не было.
- Вот именно, чтобы впредь ничего такого не случилось! - назидательно сказал Бирон. - Берегите подчинённых, господа. Думайте об их матерях, жёнах и детях. И ещё раз повторяю - докладывайте мне ежедневно о здоровье раненого. Отпишите его родным.
Я вышел от Бирона озадаченным, вот тебе и 'наплевательское отношение к простому солдату'. Впрочем, в гвардии к нижним чинам традиционно относились не в пример лучше, чем в армейских полках, что в восемнадцатом веке, что в последующих.
Я, было, хотел поговорить с подполковником о докторе Куке, но потом решил: если англичанин поставит на ноги мушкетёра, это станет лучшей рекомендацией в глазах Бирона. Будет день, будет и пища.
Сникший Анисимов звал в кабак: капитан сильно переживал недавнее событие и по старой русской привычке забирался залить горе вином. Я отказался, честно говоря, не хотелось, к тому же мне предстояло ещё заскочить в редакцию газеты и передать новую порцию литературных трудов, заодно и забрать полагавшийся гонорар. О моих стяжаниях на ниве российской словесности знал только Карл, остальные сослуживцы пребывали в неведении. Я специально просил кузена не разглашать эту маленькую 'военную' тайну. Не чтобы из чувства стыда, просто писательские занятия всю жизнь казались процессом интимным, посвящать в который следует как можно меньше друзей и знакомых. Почему-то так устроен человек, что скорее откроет душу человеку малознакомому, может даже впервые увиденному, вероятность встретить которого во второй раз практически равна нулю. Отсюда, кстати, и все эти разговоры 'за жизнь' в поездах дальнего следования. Чем дальше лежит расстояние, тем сильнее развязывается язык.
Редактор газеты слыл существом эфемерным и трудноуловимым. Он почему-то всегда отсутствовал в кабинете и, кажется, пребывал в трёх различных местах одновременно, однако ухитрялся испариться за секунду до того, как вы оказывались в этих координатах.
Наконец, кто-то надо мной сжалился и подсказал верный адрес. Я направил стопы к ближайшему питейному заведению, где за столом в полном одиночестве сидел, потягивая большую кружку пива, нужный мне господин.
- Ба, кого я вижу! Игорь Гусаров, наш, так сказать, лучший литератор, светило русской изящной словесности! - смешливо поприветствовал меня он. - Знали бы вы с каким трудом я сохраняю ваше инкогнито, особенно от прекрасных дам, всенепременно жаждущим познакомиться с современным Орфеем печатного слова.
- Неужели есть и такие? - удивился я.
- А как же. Ваш опус идёт нарасхват, жаль, возможности не позволяют увеличить тираж, а то мы бы продавали тыщи две каждого выпуска. Искренне надеюсь, что вы пришли не с пустыми руками, иначе последний номер останется без долгожданного продолжения. Не поверите, даже я читаю, - признался редактор.
- Я действительно кое-что с собой прихватил, думаю, на месяц-два хватит, потом напишу ещё.
- Знакомые дамы просят, чтобы вы побольше писали о любви, о томлении прекрасных сердец, запертых в клетку одиночества.
- Учту их пожелания.
- Обязательно учтите! Что за роман в коем нет высоких чувств! Лирика, лирика и ещё раз лирика! Это так нравится нашим прелестницам. Я знаю, что одна молоденькая, не стеснённая в средствах девица покупает мою газету по десять штук зараз и всё ради того, чтобы прикоснуться к творчеству господина Гусарова.
- Лестно слышать, - не стал отпираться я. - А как они воспринимают всех этих эльфов, гномов, троллей? Может, им гораздо сподручней читать про леших, водяных, русалок?
- О, у меня были опасения на сей счёт, но они не оправдались. В людях заложена тяга к мистическому, волшебному. Ваши труды удовлетворяют её сполна. Благородные герои, романтические рыцари, сражения, приключения. Язык лёгкий такой, без выкрутасов. Читатель любит, когда оно как-то само читается, без принуждения над собой. А тот, чьи вещи приходится вымучивать, уж извините меня - и не писатель вовсе.
- А то, что философии маловато никого не смущает? - меня, как любого писателя очень интересовало то, как читатели воспринимают мою книгу.
- Тут я с вами не соглашусь, насчёт философии-то. Не забывайте, что мы, человеки, по-разному устроены, двух одинаковых на край света сходи - не встретишь. Отсюда и несовпадения. Каждый волен извлечь что-то своё. Кто-то увидит глубокую мысль, кто-то скольжение по поверхности. Это уж кому оно как покажется. Некоторым читателям железки подавай, рыцарей с заклёпками, да деталек важных поболе, чтоб автор доспех французский с аглицким не путал, знал, чем арбалет от лука отличается, а бердыш от секиры. Другие на это и внимания не обратят, им главное, чтоб благоглупостей разных было сверх меры: читай - не хочу. На всех не угодить, мой друг. Помните это, и не подстраивайтесь под чужие вкусы. Пишите, как пишется.
- Постараюсь, - успокоено сказал я.
- Ещё как постарайтесь! Молю о том, чтобы источник вашего вдохновения не иссяк, с ним не иссякнут и деньги в моём кармане.
Видя, что затронул опасную тему, редактор спохватился.
- Сегодня, кстати, замечательная погода. По-настоящему летняя: ласковое солнце, весело щебечущие птички...
- Кстати, о птичках. Я тут хотел насчёт гонорара поговорить... - начал я импровизированную речь.
- Поэтам деньги не нужны! - с жаром сообщил редактор.
- Поэтам, может и не нужны, а вот прозаикам, творящим в крупной форме, без них - хоть вешайся.
- Безусловно, - счёл нужным согласиться редактор. - Я понимаю, что вы честно заработали гонорар, но сейчас наступили трудные времена: тиражи падают, экземпляры порой возвращаются не раскупленными. Продавцы не хотят возвращать деньги. Думаете, я сижу здесь и пью пиво от хорошей жизни?
- Всё ясно, - кивнул я. - Думаю, мне стоит обратиться в 'Петербургские ведомости', возможно, они захотят пойти навстречу.
- Ну, нет, - редактор аж подпрыгнул. - Вот уж чего я не допущу ни при каких обстоятельствах. Возьмите ваш гонорар и приносите через оговоренный срок продолжение.
- Спасибо, - я расплылся в улыбке. - Не возражаете, если я угощу вас пивом?
- Чтобы я отказался? - изумление в голосе редактора достигло кульминации.
- Всё понял, - кивнул я. - Эй, две кружки пива сюда и...
- И то, что я обычно заказываю, - добавил редактор. - В двух экземплярах, пожалуйста.
Я усмехнулся, вспомнив момент с тостами из 'Кавказской пленницы':
- Извините, а вас случайно не Александром по имени звать?
- Ну да, - подтвердил он. - Мать в детстве Сашкой иль Шуриком называла.
Мы засиделись допоздна и в итоге пришли к общему выводу: до чего ж классные мужики из нас получились. Домой я добрался на автопилоте, лёг на постель, зачем-то распихал вялого Карла, пахнувшего женскими духами, и крепко-крепко заснул. Что со мной было на рассвете - вспоминать страшно! Пиво, водка, вино, непонятные настойки, коих мы перепробовали от анисовой и, кажется, до тараканьей, к утру смешались в такой опасный 'коктейль', что я с трудом дополз до умывальника и там же чуть не отбросил коньки. Выжил ли редактор, который поглощал эти жидкости в двойных объёмах, предстояло ещё выяснить.
- Плохо мне, - простонал я. - Ой, как плохо!
- Сейчас, кузен, потерпи немного, я тебе помогу, - пообещал Карл.