Горшенин взял у беременной женщины тяжеленный чемодан, подмигнул балерине: «Рядом со мной садитесь», — помог донести мешок старушке.
Разместив вещи в багажнике, захлопнул его, сел в машину. Балерина уже красовалась рядом, выставив капроновые колени. Тоже красивые, как у той очкастой в автобусе. Горшенин повернулся к старикам:
— Угнездились?
— Как на печке, — сказал старик. — Дай тебе бог здоровья. Душно только, жарко.
— В жару кость не ломит, — сказала старушка.
Беременная женщина, сидевшая между ними, развязала головной платок, распустила его по плечам, облегченно вздохнула. Такое у нее брюхо — в переднее сиденье упирается.
Горшенин опустил им стекло и мягко тронул машину.
Утренний час пик уже миновал, улицы разгрузились, у светофоров задержки почти не было. Скоро каменный лабиринт города с его горячим шумом остался позади. Горшенин вышел на старое рязанское шоссе и прибавил газку. «Волга» стремительно и жадно заглатывала шоссе, в дверцу завивался теплый встречный поток, шины шуршали сухо и усыпляюще.
Горшенин оглядел в зеркало пассажиров: старик дремал, откинувшись назад и задрав бороду, старушонка разглядывала сквозь стекло окрестности, беременная женщина, сложив руки на животе, прислушивалась к чему-то внутри себя.
— Первенца ждете? — спросил ее Горшенин.
Женщина устало улыбнулась:
— Первенца. Девятого. А может, и десятого, если двойня.
— Да ну!
— Вот тебе и ну. Это вы, молодежь, одного заведете и ахаете, а мы не живем впустую.
Старушка возрадовалась:
— Рожай, милая, рожай, пока есть возможности. У меня двенадцать было, и все выросли, в люди вышли. Гостинцев вот везу от них цельный мешок. Рожай на здоровье.
— Стараюсь, — сказала беременная. — Каждый год хожу как грузотакси.
— А работаешь? — спросил Горшенин.
— Счетоводом в колхозе. А муж тракторист. Герой Труда. Я, говорит, тебя тоже героиней сделаю.
— Молодец мужик!
— Молодец. А мне сколько уж лет ни выходных, ни праздников, кручусь день и ночь.
Старик тоже заинтересовался, перестал дремать.
— Крутись не крутись, — сказал он, — а спина всегда сзади. Мы со старухой семерых народили, а сейчас опять одни. Воркуем, как молодые.
— По новой начинайте, — сказал Горшенин.
— По новой! А ты сам-то женатый, знаешь это дело?
— Нет, — сказал Горшенин. — Собираюсь жениться, да невесты не найду. — Он заметил улыбку балерины, опустил правую руку ей на колено и погладил. Ничего, даже не отодвинулась, только колени, дрогнув, сжались. — Что же вы не хвастаетесь? — спросил он ее.
— Нечем. — Она улыбнулась ему приветливо. — Муж не герой — простой врач, даже первенца нет. Успеем еще.
— Вот, вот, успеем! — рассердилась старушка. — А когда успеешь-то, когда состаришься? Ты сейчас торопись, пока молодая, дети здоровше будут. И как вы живете без детей, господи!
— Чтобы связанной быть? — обернулась к ней балерина. — Благодарю покорно!
— Я в Бронницах сойду, — сказал старик. — Не забудь остановиться.
— А я в совхозе, — сказала беременная.
Балерина поглядывала на его волосатые, обнаженные по локоть руки с закатанными рукавами, и Горшенин опять положил правую ладонь ей на ногу, но тут его обошел «Москвич», и Горшенин оставил игру. Он не терпел, когда его обгоняли.
На въезде в Бронницы позабавило предупреждение рядом с дорожным указателем, очень крупное: «Водители! Будьте осторожны в местах, из которых выходят дети!» Горшенин прочитал его вслух для балерины, но она, видно, не поняла, только пожала плечами.
Он остановился возле культмага, достал из багажника сундучок, подпоясанный бечевкой, и пожелал старику долгих лет жизни. Старик не хотел брать сдачу: «На пиво оставь, на пиво!» — но Горшенин высыпал медяки ему в карман и помахал рукой.
Недалеко от совхоза, в деревне сошла старушка, а потом будущая мать-героиня, и дальше они поехали вдвоем. Балерина не мешала руке Горшенина изредка ласкать ее гладкую ногу и рассказала, что зовут ее Светланой, в Коломне она живет четвертый год и все время жалеет о Москве, но муж сидит здесь точно привязанный и твердит, чтобы она завела ребенка. Благодарю покорно!
Горшенин вспомнил свои прошлые бои с Наташей из-за этого же, вспомнил Вадьку.
— До чертиков надоело, — продолжала Светлана. — Училась в инязе, да бросила. А Коломна — это такая скука, меня даже рвет по праздникам. У вас есть дети?
Придорожная лесополоса, мелькавшая справа, была густой, высокой, и Горшенин съехал на обочину и остановился.
— Жарко, — сказал он. — Пойдем в лесополосу, я нарву тебе цветов.
Он вынул ключ зажигания, взял со спинки сиденья пиджак и вышел из машины. Светлана последовала за ним.
В лесополосе Горшенин выбрал место потенистей, посмотрел в сторону дороги — не видно, поле с другой стороны тоже было безлюдным, бросил на траву пиджак. Светлана задержалась позади него. Она скоро появилась, верхние пуговицы кофточки уже расстегнуты, смело подошла к нему, положила руки на плечи.
— Ты настоящий мужчина, — сказала она, глядя ему в глаза.
— Помнем кофточку-то, сними совсем, — сказал он.
Светлана быстро сняла кофточку, повесила ее на кустик, быстро села на постеленный пиджак, и все она делала уверенно, точно и быстро, как автомат. Будто запрограммирована на любовь. И такая красивая, нежная.
В лесополосе, в прохладной ее тени тоже стало жарко, очень жарко, даже душно…
Горшенин встал, дожидаясь, пока соберется Светлана. Потом, взяв пиджак, пошел к машине. Светлана держалась за его рукав, заглядывала вопросительно в лицо, дважды игриво ущипнула за бок.
— Ты обещал нарвать мне цветов, забыл?
Горшенин открыл ей дверцу, захлопнул, когда она села, потом сел сам.
— Ты даже счетчик не выключал? — удивилась Светлана.
Горшенин запустил двигатель.
— Что же ты молчишь? — обиженно спросила она, когда машина уже мчалась по шоссе. — И почему так гонишь, торопишься?
— Полчаса потеряли, надо наверстать, — сказал он.
— Смотри, какой деловитый! И всегда ты такой?
— Всегда.
— Оригинал! И все же ты мне нравишься. Вероятно, своей смелостью, уверенностью. Муж за мной два года ходил, и я ничего такого ему до женитьбы не позволяла.
Горшенин обошел два грузовика, автобус, потом черную «Волгу» и несколько «Москвичей». Хорошо отлаженный двигатель не чувствовал нагрузки, машина пожирала пространство, едва касаясь шоссе. Отличная здесь дорога.
— Вот все вы такие, — сказала Светлана. — Пока не возьмете свое, ласковые, милые, а как взяли… — Она отвернулась и всхлипнула.
«Два рейса сгоняю, — подумал Горшенин, — а третий — до Бронниц, не дальше. Вадьку надо забрать вовремя».
Коломна была уже рядом, и Горшенин спросил, куда ее подвезти.
— В центр, — сказала Светлана сухо.
В Коломне ему нравился кремль, игрушечный, трогательный своей красивой ненужностью. А может, он и нужен, если нравится, доставляет удовольствие одним своим видом. И башенки как игрушечные, и стены…
В центре он остановился, достал из багажника чемодан Светланы, подал. Она молча кивнула ему и хотела идти.
— А деньги? — спросил он.
Светлана вспыхнула, поставила чемодан.
— Даже так? — сказала она, усмехнувшись.
— А как же еще, — сказал Горшенин. — Это не собственная машина, а такси… Я заплачу за стоянку у лесополосы. Ты ведь не эта…
Светлана бросила пятерку на капот машины, защелкнула сумочку и подхватила чемодан.
— Возьми сдачу, — сказал Горшенин.
Светлана не оглянулась, но он догнал ее и ссыпал серебро на чемодан.
— Чаевых не беру, — сказал он.
Мелочь зазвенела, падая и раскатываясь по тротуару.
На стоянке ждать не пришлось — его сразу взяли два розовых, новеньких лейтенанта и бабка с девочкой в красном галстуке. Бабка с девочкой ехала до Люберец, лейтенанты — до Москвы. Одного звали Борей, другого — Васей. Вася сел рядом с Горшениным, потому что бабка отказалась занять переднее сиденье, чтобы быть рядом с девочкой, и всю дорогу до Люберец он просидел, обернувшись назад и разговаривая с Борей. Только и слышалось: «А помнишь?.. А помнишь?..»
Они были друзьями детства, учились в одной школе, но училища выбрали разные и вот теперь после выпуска опять встретились. Судя по разговору, друзья были настоящие. Как мы с Мишкой, подумал Горшенин.
Вася перебрался к Боре на заднее сиденье, и до самой Москвы они не умолкали. Горшенин завидовал их беспечности.
Второй рейс тоже прошел удачно. До Коломны ехала молодая пара, возвращаясь из свадебного путешествия, оба учителя русского языка и литературы и оба веселые, счастливые. У Бронниц Горшенин показал им предупреждение рядом с дорожным указателем. Молодожены оценили его и долго смеялись, а потом предложили Горшенину исправить на обратном пути надпись, заменив слово «Водители!» на — «Граждане!».
