Значит, придется, пусть ненадолго, задержать выплату жалованья наемникам, а это очень скверно. Ландскнехты храбры и умелы, любое войско старого образца они уделают в два счета, но их чувствительность к платежеспособности нанимателя феноменальна. Задержка им не понравится, это точно. Придется пообещать им премиальные за терпение. И все-таки их вера в князя Барини даст первую трещинку, пока незаметную, но ведь все геологические разломы начинались когда-то с незаметных трещинок…
Ах, как он ждал весны! Как только кончатся морозы, придут в движение армии, и тогда хотя бы изредка можно будет сосредоточиться на чистой тактике, забыв ненадолго о проблемах с продовольствием, вооружением, боеприпасами, а главное, финансами. Люди – главный капитал, кто спорит. Гах, Вияр, Буссор и десятки других бесценны, но без денег и они мало чем отличаются от пустого места. Деньги нужны, деньги!
В очередной раз он подумал, насколько проще имперским властям: дави последние соки из крестьянина, бери к ногтю городские муниципалитеты, собирай налоги за десять, за двадцать лет вперед, грози вассалам имперской короны конфискацией владений, качай без устали деньги отовсюду, где они есть! Что с того, что крестьяне начнут есть глину и передохнут с голоду, а если и решатся на бунт, то результат предсказуем заранее! Они всегда были мелкой разменной монетой, а уж теперь, когда на кону само существование Империи, – тем паче. Император мог позволить себе выиграть войну ценой опустошения большей части имперских владений. Что ему! Рано или поздно народятся новые холопы, и лемех плуга вновь начнет бороздить заросшие бурьяном поля…
Унганский князь не мог позволить себе такого, и вовсе не потому, что был землянином. Он-то знал, что гуманизм в пределе ведет к деградации и уничтожению той гордой и свободной человеческой личности, за каковую боролся веками. Барини был феодальным князем, применившим кое-какие новшества, и только. Он прижился в мире, где безвременная смерть обыденна, страдание закономерно, а жестокость почитается необходимейшим атрибутом власти. Драть последнюю шкуру с крестьян на завоеванных землях ему мешал простой расчет. Он не ставил ни на городские, ни на сельские низы – история учила: нельзя на них ставить. Городская голытьба еще так-сяк, а сельская ни на что не годна. Крестьянин, как навозный жук, знает только свой надел. Отчаявшийся крестьянин еще может вздеть на вилы господина, но ни за что не пойдет воевать по доброй воле в соседнее герцогство. И Барини не ждал притока крестьян в свою армию. Не будет голодных бунтов в тылу – уже хорошо. По всей Империи далеко не первый год гуляет слух о появлении мудрого и справедливого государя, защитника обездоленных. Слух этот борется с оголтелой имперской пропагандой: мол, Барини – узурпатор и еретик проклятый. Одно компенсирует другое, в сухом остатке получается нуль. Пусть так и будет до конца войны. А для этого надо оставить крестьянину хоть что-то для прокормления.
И в такое-то время Морис-Гама отказывает своему другу в платине, оправдываясь какими-то трудностями во взаимоотношениях с горскими кланами, а мил-дружок Отто не дает вдоволь золота: зима, мол. Она, ясное дело, везде зима, и за Туманными горами тоже. Ну так придумал бы что-нибудь, чтобы добыча зимой не уменьшалась! Внедрил бы какую-нибудь механизацию или, еще проще, заставил бы поживее крутиться персонал… Чего жалеть каторжников! Мало их, что ли? Можно добавить, за этим дело не станет. В чем вообще проблема?
Формально обоих можно понять. То количество драгметаллов, что Барини требовал с них до войны, было поставлено в срок. Чего же еще? Соглашение ими выполнено. Но разве дело лишь в выполнении соглашения о поставках? Общая цель – она стоит хоть чего-нибудь?
– Где мой господин? – раздался вдали нежный голосок, и тотчас по каменным сводам забегало эхо. Лави соскучилась, а соскучившись, принялась искать князя. На сей раз он уединился в дальних закоулках ратуши тайно от всех, даже от доверенного секретаря, – что сказал бы секретарь, увидев, как князь общается по визору, причем нетрудно догадаться с кем? Убрав визор в тайник, Барини зашагал навстречу фаворитке. Та, увидев господина, в первый момент просияла, но тут же надула губки:
– Разве я тебе уже надоела?
– С чего ты взяла? – улыбнулся князь. – Совсем наоборот.
– Тогда почему ты так редко бываешь со мной? Дела? Но сейчас ты один, и при тебе нет ни бумаг, ни пергаментов…
– Просто размышлял в одиночестве. Поверь, государю всегда есть о чем поразмыслить.
– Я-то верю. А знаешь, что говорят гвардейцы твоей личной охраны? Князь-то наш – чернокнижник и с самим дьяволом знается. Я подслушала.
– Ну и пусть говорят. – Для Барини в этом не было ничего нового. – Ведь мы-то с тобой знаем, что это не так?
– И фьер Крегор это слышал и не одернул болтуна…
– А какой смысл одергивать? Глупость не лечится, а должность гвардейца предполагает верность и доблесть, а уж никак не ум. Выбрось из головы.
– Уже выбросила, – неожиданно легко согласилась Лави, и Барини с теплотой подумал, что с этой женщиной ему вообще легко. – А что мы будем сейчас делать?
– Слушаю твои предложения, – усмехнулся князь.
– Ну… можно еще подумать в одиночестве… – лукаво проговорила Лави. – Можно созвать военный совет… Можно опять собрать городских старшин и пригрозить им виселицей за что-нибудь… ты придумаешь, за что. Можно позвать секретаря и вдвоем с ним зарыться в кучу бумаг, как кроты… Можно надеть шубу поверх лат и во главе конного отряда устроить охоту на разбойников в ближайшем лесу… Выбор велик.
– А еще что можно? – с интересом спросил Барини.
– Можно отложить все это и пойти в спальню, – с обезоруживающей прямотой сказала Лави.
Ее глаза сияли.
– Ну нет, – сказал князь и, уловив легкое выражение досады на лице женщины, добавил, смеясь: – Это я пойду в спальню. А ты в спальню поедешь!
Грузный, но ловкий, он легко подхватил Лави на руки. Она тихонько взвизгнула – не от испуга, конечно, а чтобы доставить ему удовольствие, он знал это. Может быть, она действительно любила его? Не беда, если не любила, но хотела, старалась полюбить. Он прекрасно понимал, что, будь он простым гвардейцем или даже гвардейским капитаном, Лави не удостоила бы его и тенью внимания. Ей нужен был князь, монарх, северный дикарь, властный и сильный. Разумеется, она хотела властвовать над ним – по-своему, по-женски. Тут не было никакой тайны, и Барини не видел в этом стремлении большой беды. В конце концов, он-то не потерял голову от любви, этого еще не хватало! Он лишь пользуется ею для восстановления бодрости, для гашения позывов к меланхолии, и почему бы нет? Ведь не казнями же он пользуется для этого! Всякий скажет, что лучше пользоваться телом любовницы, телом восхитительным и благодарным…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
