Ночью Бессемянный то и дело бродил взад-вперед по комнате, точно кот, ищущий лазейку в поленнице. Порой смеялся себе под нос. Маати ненадолго задремал тревожным сном, а когда очнулся, андат сидел на постели и, согнувшись над самым ухом Хешая, что-то быстро и резко шептал. Лицо поэта мучительно исказилось и побагровело. Пока Маати соображал, что происходит, андат смотрел на него и улыбался, не прекращая изливать яд. Юноша закричал на него и отпихнул прочь.
С приходом утра и первого наплыва посетителей Хешай приподнялся на кровати и велел Маати спуститься и принять людей. Потом поэт с андатом опять заперлись, и с тех пор поток визитеров почти не иссякал. Они ушли, когда ночная свеча прогорела на четверть, а перед рассветом пришли вновь.
— Привет вам от Аннана Тияна из Дома Тиянов, — громко произнес с порога очередной пожилой посетитель. Ему пришлось повысить тон, чтобы перекричать разговор, что шел за спиной у Маати. — Мы слышали, что поэту нездоровится, и хотели…
Маати поспешно ответил позой признательности и гостеприимства, которых совсем не чувствовал, и пропустил старика внутрь. Он знал, зачем сюда слетелась эта стая падальщиков — за новостями о Хешае. Маати брал у них еду и подавал им же на стол, разливал их вино в чаши для гостей. А наверху Хешай, быть может… Нет, гадать было невыносимо. Какой-то придворный в шелковом одеянии поманил Маати к себе и вполголоса спросил, не может ли он чем помочь поэту в час нужды.
Первым признаком перемен для Маати стала внезапная тишина. Все неожиданно замолчали. Маати метнулся к входной двери и столкнулся нос к носу с рассерженным хаем Сарайкетским.
— Где твой учитель? — прогремел хай. Слова без позы показались Маати еще более угрожающими. Маати принял позу приветствия и отвел глаза.
— Отдыхает, высочайший.
Хай медленно огляделся. Между бровей у него залегла складка. Гости тотчас приняли должные позы — только ткань зашуршала. Хай вопросительно сложил руки, обращаясь к одному Маати, хотя взгляд его был устремлен на собравшихся.
— Кто это? — спросил хай.
— Сочувствующие, — ответил Маати.
Хай промолчал, и тишина стала мучительно неловкой. Наконец он шагнул вперед, взял Маати за плечо и повернул к лестнице. Маати пришлось идти первому.
— Когда я спущусь, — произнес хай ровным, почти будничным тоном, — каждого, кого встречу здесь, лишу половины состояния.
Дойдя до верхней ступени, Маати свернул и провел хая коротким коридором к двери Хешая. Та была все так же заперта изнутри. Маати повернулся к хаю с позой извинения, но тот отстранил его.
— Хешай, — сказал он гулким басом. — Отопри дверь.
Через несколько мгновений в тишине раздались тихие шаги. Скрипнул засов, и дверь распахнулась. Хай вошел, оттеснив Бессемянного в сторону, Маати — за ним. Андат поставил брус засова у стены, поймал взгляд Маати и принял позу приветствия старого друга. Маати вскипел, но не подал вида, только отвернулся.
Хай встал в изножье Хешаевой кровати, где полулежал поэт. За день он переоделся: сменил коричневое церемониальное одеяние на светлое, траурное. Углы огромного рта опустились, волосы были взъерошены. Хай протянул руку и откинул полог в сторону. Маати только сейчас разглядел, до чего они похожи, правитель и андат: та же грация, стать, внушительность. Хая отличали разве что морщинки вокруг глаз и не столь идеальная красота.
— Я говорил с Марчатом Вилсином из Гальтского Дома, — произнес хай. — Он снова приносит извинения. Будет расследование. Оно уже началось.
Хешай опустил глаза, но принял позу благодарности. Хай продолжал.
— Мы также допросили пострадавшую и распорядительницу Дома Вилсинов, которая вела переговоры. Кое-что осталось невыясненным.
Хешай кивнул и потряс головой, будто прочищая ее. Потом свесил ноги с постели и принял позу согласия.
— Как пожелаете, высочайший, — сказал он. — Спрашивайте. Постараюсь ответить.
— Не ты, — поправил хай. — От тебя требуется лишь приструнить свое создание.
Хешай посмотрел на Маати, потом на андата, посерел и сжал губы. Бессемянный напрягся и медленно, будто двигаясь под водой, подошел к кровати и согнулся перед хаем в позе почтения. Маати, не совсем понимая, что делает, шагнул вперед, чтобы защитить кого-нибудь — Хешая, хая, андата. Это желание смешалось с гневом и жутким предчувствием непоправимого.
— Сдается мне, это твоих рук дело. Или я ошибаюсь? — спросил хай, и Бессемянный с улыбкой поклонился.
— Не ошибаетесь, повелитель.
— Ты сделал это, чтобы помучить Хешая.
— Да.
Андат с хаем смотрели друг на друга в упор, и лишь Маати видел, как изменился в лице Хешай. Сначала он будто опешил, а вслед за тем вяло уставился перед собой, и это было еще страшнее, чем вспышка ярости или слезы. У Маати свело нутро. Он понял, что и это было заранее подстроено — и встреча, и унижение, — чтобы причинить поэту боль.
— Где нам найти переводчика Ошая? — спросил хай.
— Не имею представления. Такой уж я безалаберный. Никогда не слежу за своими игрушками.
— Довольно, — отрезал хай и подошел к окну. Выглянув наружу, он сделал жест стоящим у входа слугам. Кто-то выкрикнул приказ.
— Хешай, — произнес правитель, отворачиваясь. — Я хочу, чтобы ты знал: мне известно, с какими тяготами сталкивается поэт. Я читал старинные повести. Но ты… ты должен понимать, что твой театр теней причиняет зло невинным людям. А в итоге страдает мой город. За последние дни я выслушал шесть прошений понизить налоги в качестве погашения риска. Люди боятся, что твой андат найдет способ пойти против тебя и каким-либо образом испортит хлопок. Два крупнейших торговых дома уже посылали ко мне представителей с вопросом, что я буду делать, если андат сбежит. Как тогда мне поддерживать торговлю? И как отвечать на такие вопросы, а?
— Не знаю, — глухо и сипло ответил поэт.
— И я не знаю, — сказал хай.
На лестнице послышался топот. Маати не терпелось посмотреть, что происходит, но желание остаться и услышать следующие слова хая пересилило.
— Дальше так продолжаться не может. И если прекратить это должен я, да будет так.
Шаги застучали у самой двери, и в следующий миг в комнату ввалились двое в рабочих штанах, волоча тяжелый ящик — деревянный, окованный железом. Ящик был достаточно велик, чтобы вместить человека, но слишком низок и узок, чтобы сесть в нем или повернуться. Маати видел его изображения в книгах дая-кво, где рассказывалось о жестокости придворных судов. Носильщики поставили ящик у стены, согнулись перед хаем в позах глубокого почтения и поспешно удалились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
