Когда он внезапно обернулся, Пию бросило в жар. Солнце скрылось за Таунусом, темнело. Из ближнего леса доносился пряный запах смолы и дикого чеснока. В сумерках черты лица Зандера были почти неразличимы.
— Но познакомившись с вами, я подумал, что, возможно, жизнь дает мне второй шанс.
У Пии перехватило горло. Она не могла ответить и была потрясена и одновременно встревожена. Ей даже вспомнились остермановские рыболовные шуточки. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Зандер сделал шаг по направлению к ней, потом еще один. И в тот момент, когда она подумала, что сейчас он обнимет ее, зазвонил его мобильный.
— Простите, — сказал он с сожалением, — но это кто-то из девочек.
— Нет проблем. — Пия скрестила руки и направилась к диким кошкам, около которых и остановилась. Краем уха она слышала, как Зандер говорил, что ему должны переслать эсэмэску, а он сообщит об этом в полицию. Она посмотрела на него, но не приблизилась. То, что могло только что между ними произойти, все еще оставляло надежду.
— Тони получила от Свении эсэмэску, — сообщил Зандер.
Пии потребовалось несколько секунд, чтобы сосредоточиться на деле, которое уже отодвинулось от нее. Чуть позже он прочитал вслух: «Привет, Тони, прости, что внезапно исчезла, но сейчас ничего объяснить не могу. Сообщаю, что со мной все в порядке, не беспокойся. Свения».
Пия откопала свой мобильный и позвонила Боденштайну.
— Мы должны немедленно определить местонахождение ее телефона, — сказала она шефу, — и переговорить с ее родителями.
— Я позабочусь об этом, — ответил Оливер. — Перешлите мне сообщение. Встречаемся перед домом родителей Свении.
Анита Перкусик была тощей особой с обесцвеченными волосами, помятым жизнью лицом и морщинистой кожей в декольте, которая выдавала долгое злоупотребление солярием. Боденштайн оценил биологический возраст мамы Свении — перевалило за сорок.
— Наверное, ночует у своей подружки, — сказала она низким прокуренным голосом, когда Боденштайн сообщил об исчезновении ее дочери. — Иногда она забывает сообщить мне об этом.
Анита прошла на кухню и зажгла сигарету.
— Мы подозреваем, что ваша дочь была свидетельницей убийства, — добавил Боденштайн.
— Что? Кого убили?
— Ганса Ульриха Паули, учителя друга Свении. — Пия удивлялась, как может мать так мало знать о собственной дочери. — Свения хорошо его знала. Ему принадлежало бистро в Келькхайме, где они с Тони часто бывали.
— Вы в чем-то обвиняете Свению? — Женщина оперлась о гранитную рабочую поверхность кухонного стола и моргнула, поскольку дым попал ей в глаза.
— Нет, мы просто хотели поговорить с ней.
— Ваша дочь беременна, — вмешалась Пия. — А ее друг Йонас, возможно, являющийся отцом, был убит в понедельник вечером.
— Что? — Анита Перкусик чуть не выронила сигарету. — Йонас мертв?
Боденштайн и Пия переглянулись.
— Да, — сказал Боденштайн. — А ваша дочь вам не рассказывала?
— Нет, — буркнула мать Свении. Она сунула сигарету в пепельницу и опустилась на одну из табуреток. Известие о смерти Йонаса, похоже, потрясло ее больше, чем беременность и исчезновение собственной дочери.
Повисло молчание.
— И что я теперь должна делать? — спросила мать Свении в растерянности и при этом с вызовом. — Чего вы от меня хотите?
— Где может быть Свения? — осведомился Боденштайн. — В последнюю неделю она не работала. Пару часов назад она написала своей подруге эсэмэску, но ее мобильный отключен, поэтому мы, к сожалению, не можем определить его местоположение.
Фрау Перкусик лишь беспомощно махнула рукой.
— Вы вообще знаете что-нибудь о Свении? — Пия не могла смотреть на полную безучастность этой женщины. — Ваша дочь еще несовершеннолетняя. Вы нарушаете свой долг, не осуществляете за ней надлежащий надзор.
— Послушайте, — сказала Анита Перкусик. — Мой муж — сотрудник аэропорта, а я вкалываю с утра до вечера, чтобы оплатить Свении мопед, компьютер, МР3-плеер и все остальное, что она хочет иметь, чтобы быть наравне со своими богатыми друзьями. Но единственное, что я за это получаю, — неблагодарность и сморщенное лицо.
— Мы можем осмотреть комнату Свении? — попросил разрешения Боденштайн.
Женщина поднялась, прошла в комнату дочери и зажгла свет. Постель не прибрана, платья раскиданы, а запах такой, будто не проветривали уже несколько дней. Пия села за письменный стол девушки и включила компьютер. Ничего не произошло. Она заглянула под стол и выяснила, что содержимое компьютера удалено. Жесткого диска не было. Пия показала это шефу.
— Фрау Перкусик! — позвал Боденштайн.
Мать появилась в дверях с новой сигаретой в руке.
— Свения вела дневник?
— Только в своем компьютере. И в Интернете. Этот… блоф или что-то там…
— Блог, — подсказала Пия.
— Точно. Блок.
— Свения могла отправиться к родственникам? — уточнил Боденштайн. — Есть ли место, где она любит бывать в отпуске или, может, ездила с классом? Как насчет ее родного отца?
— О нем ничего не известно, — ответила фрау Перкусик. — Моя мама живет в Берлине. Я представить себе не могу, что Свения отправилась к ней. А тем более отпуск, поездки с классом… Нет, я ничего не знаю.
В комнате девочки они не нашли ни фотоальбома, ни писем, ни записочки, ни билета на концерт, ни каких-нибудь других памятных вещей, которые столь охотно хранят юные девицы. Эта комната могла принадлежать кому угодно, так мало в ней было личного. Это было странно.
— Свения изменилась за последнее время?
— Понятия не имею. Она почти не разговаривала со мной.
— Почему?
— Откуда я знаю почему!
Пия достала пару фотографий из своей сумки и среди прочих снимки с веб-сайта Свении, где она была вместе с мужчиной. Анита Перкусик рассматривала фотографии, от отвращения сморщив лицо.
— Откуда это у вас? — спросила она.
Боденштайн объяснил.
Женщина посмотрела внимательнее и нервно сглотнула.
— Вот ведь свинья, — пробормотала она и вернула фотографии Пии.
— Вы узнаете мужчину? — осведомилась Пия.
— Нет.
Анита Перкусик развернулась, прошла в гостиную и села на кожаный диван. Боденштайн и Пия последовали за ней.
— Фрау Перкусик, — начал Боденштайн проникновенно. — У вашей дочери большие проблемы. Если вы узнали мужчину на фотографии, вы должны сказать нам, кто он.
— Я его не узнала.
Женщина сложила руки в замок на коленях и смотрела перед собой. Пия заметила в комнате фотографии в серебристой рамке. На одной была Свения, смеющаяся прямо в объектив. Девочка с тех пор сильно изменилась. Потом взгляд упал на свадебное фото.
— Когда вы поженились? — поинтересовалась она.
— Три года назад. А что?
— У вас довольно молодой муж.
— И что? Мне тридцать восемь, это тоже еще не старость, — резко ответила фрау Перкусик.
— Какие отношения у Свении с приемным отцом? Как его зовут?
— Иво. Думаю, они хорошо понимают друг друга.
Боденштайн и Пия переглянулись. Анита Перкусик знала гораздо больше, чем хотела сообщить. Но почему она ничего не рассказывала? Кого она хотела защитить? Что могла утаить?
Суббота, 24 июня 2006 года
— Мать Свении узнала мужчину на фотографии, — сказал Боденштайн, когда они вышли на улицу и пересекали парковку. — Почему она не говорит, кто это?
— Может, это отчим девочки? — предположила Пия.
— Мне тоже это пришло в голову, — согласился Боденштайн. — Не хотелось бы обсуждать мать Свении, но в сравнении с симпатичной семнадцатилетней дочерью она просто старая курица. А у этого молодого парня юная девица весь день перед глазами.
Он вставил ключ зажигания.
— Поедем сразу в аэропорт или подождем до утра?
Пия не рвалась домой. Она так и не вызвала электриков, чтобы проверили проводку, и знала, что после волнующей встречи с Зандером не сомкнет глаз. А поэтому ответила:
— Мне все равно.
Через четверть часа они проехали развязку «Франкфуртский крест» и свернули к аэропорту, который сиял всеми огнями, чтобы небо здесь, от Рейна до Майна, никогда не было темным. Пии нравился вид ночного аэропорта. Он действовал так же успокаивающе, как освещенные бензоколонки на трассе темной зимней ночью. Она взглянула на часы — без четверти час. Что делает Зандер? На прощание они молча дошли до машины и расстались сухо и по-деловому.
Боденштайн ловко выруливал на своем «БМВ» в поисках места на парковке перед залом прибытия «А». Они вошли в зал, но в поисках информационного окошка им пришлось пройти громадное здание аэропорта до зала «С».
— Что имел в виду Остерман, когда говорил о попавшейся рыбке? — на ходу поинтересовался Боденштайн.
Хотя Пия и ждала этого вопроса, но ответ не подготовила.
