Постепенно Боденштайн начал понимать.
— Нет, — сказал он, все еще не веря. — Этого не может быть, или?..
— Может, — подтвердила Козима. — У нас будет ребенок.
— И поэтому ты отказалась от Новой Гвинеи?
— И поэтому ты считаешь меня изнеженной привередой? — Козима улыбнулась.
— Ну да, с годами ты становишься все более придирчивой, — ответил он, а потом подошел к ней, протянул руки и крепко обнял.
Козима обвила руками его шею.
— Жаль, что я не сказала тебе раньше, — прошептала она, — но я должна была сначала сама разобраться. Ты действительно рад? Еще раз все по полной программе?
— Я… Я просто восхищен. — Боденштайн почувствовал вдруг, что у него от счастья на глазах выступают слезы. — Ах, Кози, я даже поверить не могу, это же так здорово, правда!
Они смотрели друг на друга и улыбались.
— Кто бы мог подумать, — тихо сказал Боденштайн. Он погладил жену по щеке, а потом поцеловал ее, сначала нежно, а потом с проснувшейся страстью.
— Что это с вами происходит? — раздался сзади голос Розалии.
Они перестали целоваться, переглянулись и захихикали, как влюбленные подростки.
— Скажем ей? — спросил Боденштайн.
Козима кивнула.
— Что скажете? — Розалия с подозрением посмотрела на родителей.
— Скажи ты, — попросил жену Боденштайн.
Козима отпустила его, подошла к дочери и обняла ее.
— Представляешь, Рози, я беременна. В декабре у нас родится ребеночек, — сообщила она.
Рози мгновенно вывернулась из рук матери.
— Что ты сказала? — Она растерялась и только испуганно переводила взгляд с матери на отца. — Этого не может быть! Это просто мега-паршиво!
— Почему? — спросил Боденштайн. — Что тут плохого?
— Вы в курсе, сколько вам лет? — с осуждением произнесла Розалия.
— Что ты хочешь сказать? — весело хмыкнула Козима. — Слишком много, чтобы рожать ребенка, или слишком много, чтобы его заделать?
Розалия чуть дар речи не потеряла.
— В голове не укладывается, — выдавила она наконец и исчезла.
Боденштайн ухмыльнулся. Молодые люди удивительные ханжи и предпочитают прогонять мысли о том, что их родители могут так же любить друг друга и спать вместе, как и они сами. Он вспомнил, как сам примерно в двенадцать лет застал за «этим» своих родителей. Неделю он не мог их видеть, не испытывая за них стыда.
— Теперь мы пали в ее глазах, — сказал он и взял Козиму за руку. — Что ты думаешь о том, чтобы пойти в спальню и запереть дверь?
— А потом? — Козима наклонила голову и посмотрела на него искоса.
— Я тебе покажу, — ответил Боденштайн.
Сообщение об исчезновении Свении Зиверс передавали по радио и телевидению после обеда и вечером. Определить местонахождение ее мобильного не удалось; установили лишь, что в последний раз телефон включали в Бад-Зодене в пятницу, в 20:07. В это же время Свения послала эсэмэску Антонии Зандер и почти сразу выключила аппарат. Кроме того, поступали сведения от граждан, но при проверке все они оказались ложными. В расследовании обоих убийств сотрудники угрозыска зашли в тупик. Когда Боденштайн, пребывавший в прекрасном расположении духа, прибыл в комиссариат, он застал свою команду в состоянии угрюмой летаргии. Отсутствие каких-либо успешных результатов всех деморализовало, а жуткая жара в кабинетах, не оборудованных кондиционерами, свела рабочий настрой к нулю.
— Есть новости? — спросил Боденштайн, хоть и знал, что вполне мог приберечь вопрос при себе.
— Только что звонила Андреа Аумюллер, — сказала Катрин Фахингер. — Она из грюнцойгской компании, хотела с вами поговорить.
— Я позвоню ей, — ответил Боденштайн. — Дайте мне номер.
Он уже хотел отправить всех по домам, когда Остерман достал из факса заключение из лаборатории об обследовании пикапа.
— Кое-что есть! — объявил он, просмотрев сообщение. — Тело Паули действительно побывало на поддоне пикапа из «Опель-Цоо».
Боденштайн и Пия одновременно взглянули друг на друга.
— Криминалисты нашли волосы, кровь и частицы кожи Паули на поддоне и внутренней стороне грузового отделения; кроме того, дерево поддона идентично тем занозам, что были обнаружены при осмотре тела, — сообщил Остерман. — Имеется огромное количество следов крупной поваренной соли, которая используется для изготовления соляных глыб для копытных. Обнаружены следы лака от велосипеда на дверце грузового отсека. Все абсолютно однозначно.
На минуту стало совсем тихо. Потом Боденштайн кашлянул.
— Фрау Кирххоф, — сказал он. — Дайте мне, пожалуйста, номер доктора Зандера. Франк, проверьте алиби Зандера. Убедитесь, что он действительно прибыл тем рейсом, о котором нам сказал.
— Я могла бы… — начала Пия, но Боденштайн прервал ее, жестом попросив помолчать.
— Нет, — сказал он. — Я сам это сделаю, а вы поезжайте домой.
Пия вздохнула и кивнула. Боденштайн больше не считал ее объективной в том, что касалось Зандера, поэтому отстранил от беседы — и, возможно, он прав. Пия написала своему шефу номер мобильного Зандера и протянула записку.
— Ну, тогда я уезжаю, — сказала она и взяла сумку.
— Минутку! — придержал ее Боденштайн и внимательно посмотрел ей в глаза. — Не делайте ничего необдуманного.
Это прозвучало как предостережение.
— Что вы имеете в виду? — спросила Пия.
— Не рассказывайте о подозрениях относительно Зандера. Я хочу сказать, вы не должны ему теперь ни звонить, ни писать.
— Вы всерьез полагаете, что он замешан в убийстве Паули?
Боденштайн замялся с ответом.
— У него были мотив и средство, — произнес он. — А вот была ли возможность, это мне предстоит выяснить.
Доктор Кристоф Зандер появился в комиссариате Хофхайма лишь через полчаса после того, как Боденштайн позвонил ему. Он ни словом не обмолвился о том, насколько не вовремя его оторвали от работы в самый разгар, в солнечный субботний день. Боденштайн провел его в свой кабинет, предложил кофе, от которого Зандер вежливо отказался, и изложил результаты лабораторного исследования.
— Убийца Паули каким-то образом связан с «Опель-Цоо», — произнес Боденштайн в заключение. — Он должен был иметь возможность воспользоваться машиной. Так или иначе, но вы и ваши сотрудники попали в поле нашего расследования.
— Все мои сотрудники знали Паули, он причинил нам немало неприятностей. — Зандер скрестил руки на груди. — Но я не могу себе представить, что кто-то из них зашел так далеко — убил Паули и разложил его тело на лугу перед зоопарком.
— А как насчет вас? Вы прилетели из Лондона не тем рейсом, о котором нам рассказали. Зато ваше имя есть в списке пассажиров борта, прибывшего в четверть девятого вечера. Как вы это объясните?
Зандер внимательно посмотрел на Боденштайна своими темными глазами.
— Я был зарегистрирован на более ранний рейс, — ответил он. — Я сделал это по телефону, но на трассе в Хитроу случилась авария, и мое такси застряло в пробке. Когда я прибыл в аэропорт, самолет уже улетел, поэтому я отправился следующим.
Это звучало вполне правдоподобно. Но могло оказаться выдумкой.
— Не хочу ничего скрывать, — добавил Боденштайн. — В настоящий момент против вас говорит многое. Мотив, средство, возможность — все подходит. К тому же ваши дружеские отношения с фрау Кирххоф можно рассматривать как попытку склонить ее в свою пользу.
Ни один мускул не дрогнул на лице Зандера, оно оставалось бесстрастным.
— Но считать вас преступником, — продолжал Боденштайн, — мне мешает место обнаружения тела и тот факт, что мы нашли следы на поддоне в вашем пикапе. Я думаю, если бы вы действительно хотели вывезти тело куда-то, то выбрали бы другое место, а не луг около зоопарка. Кроме того, вы избавились бы от поддона и вымыли пикап.
Зандер только поднял брови, но продолжал молчать. Боденштайн откинулся назад в рабочем кресле и испытующе смотрел на собеседника.
— Вы кого-то прикрываете? — спросил он.
Эта мысль, казалось, вообще не приходила Зандеру в голову.
— Нет. — Он удивленно покачал головой. — С какой стати мне кого-то прикрывать, если я сам подпадаю при этом под подозрение?
— Из особого расположения, например…
— Точно нет. Я хорошо отношусь ко всем моим сотрудникам, но так далеко никогда не зайду.
— Даже если один из них друг вашей семьи и сын одного из членов попечительского совета? — допытывался Боденштайн.
— Вы говорите о Лукасе… — Зандер нахмурился, обдумывая такую возможность, но сразу же отверг ее. — У парня вообще не было никаких причин убивать Паули, они дружили.
— Насколько хорошо вы знаете Лукаса?
— Довольно хорошо, — ответил Зандер, — и довольно давно.
— Видите ли, я знаю Лукаса не очень хорошо. — Боденштайн снова откинулся на кресле и попытался оценить сидящего напротив мужчину. — Но мне, в отличие от большинства других людей, он не очень-то симпатичен. Он слишком обаятелен. Это может вводить в заблуждение.
