Женщина кривит рот:
— По-французски было бы проще. Тем более я вам плачу. Какая разница, на каком языке разговаривать?
Не стоит прижиматься ко мне грудью и трогать меня — у меня и рук-то нету.
— А расскажите, как это с вами приключилось?
То, что сейчас с ним происходит, случалось и раньше. Все та же история про Гуинплена, героя романа Виктора Гюго, с рассеченным улыбкой лицом, к которому воспылала слепой страстью герцогиня — его искалеченное тело возбудило в ней ни с чем не сравнимое желание. Франсуа не остается безразличен, но попытка соблазнения не обманывает его. Женщина действительно хороша. От нее пахнет духами, ее ногти покрыты розовым лаком, кожа гладкая и отливает перламутром. Это типичная представительница буржуазии, у нее достаточно и времени, и денег. Франсуа не читал роман Гюго и не смотрел фильмов Тода Браунинга, однако и он в свое время не смог устоять перед соблазном — в пятнадцать лет поцеловал Эмили Жуано лишь потому, что у нее была заячья губа. Все произошло под лестницей школьной столовой; Эмили прекрасно понимала, что иного шанса ей не представится — девочка прочитала много любовных романов, — и, взвесив все за и против, приняла то, что было ей предложено. Охваченный возбуждением, Франсуа переусердствовал и попал языком через рот в носовую полость, воображая, что это влагалище. Девочка чихнула. Франсуа заржал. Эмили, измазанная его слюнями, закрыла лицо ладонями, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Франсуа обратился в бегство, заперся в школьном сортире и так лупил руками по стене, что даже сломал мизинец. Так что теперь у него нет никакого желания испытать что-то подобное с этой дамой.
— Я могу лишь научить вас английскому языку.
Ну вот, теперь он тоже трудится. Теперь он не просто урод, один из себе подобных, а работяга, человек труда. Теперь в его искалеченном теле живет и нормальный труженик, зарабатывающий себе на жизнь, как и остальные члены Содружества. Он уже не обитает в гетто. Ему больше нечего стыдиться. Он весь сосредоточивается на плавании, уже не обращая внимания на физические недостатки других. Он думает лишь о собственном теле, о том, как добиться волнообразного движения. В его мыслях осталась только мурена, что живет в аквариуме Пор-Доре, он больше не помышляет об улыбке Гуинплена, его тело прячется в воображаемых подводных недрах, в норе, он не выглядывает наружу, он думает только об изяществе собственных движений.
Упражнения вылепливают его тело, оно становится жилистым и теперь напоминает ствол дерева. Франсуа учится нырять. Сотни раз он шлепается о воду, сотни раз бьется о ее поверхность ногами, подгибая колени. Шарль удивленно спрашивает:
— Да как, черт побери, ты прыгаешь?
— У меня есть соперник, — улыбается в ответ Франсуа: однорукий Даниэль, не в пример ему, иглой пронзает водную поверхность.
Ему нужно превратиться в стрелу, копье, чтобы потрафить Шарлю. Нужно сигануть торпедой, «Зодиаком», а потом — ффу! — и ты уже на поверхности!
Вроде той иглы, что медсестра вонзает в локтевой сгиб: у тебя же уже брали кровь из вены, дружок? делали прививки? Игла тонка и остра, она пронзает кожу без усилия, совсем незаметно, и под острым углом свободно входит в вену. Вот так и нужно входить в воду, объясняет Шарль, иначе ты теряешь скорость, отчего сразу же возрастает сопротивление воды. Вода, как утверждает Шарль, в семьсот двадцать шесть раз плотнее воздуха, в нее надо погружаться, напрягая тело, не слишком зарываясь. Шарль прыгает, чтобы показать пример, и входит в толщу под углом в пять градусов, проплывая под водой огромное расстояние. Впрочем, у него же есть руки.
— И вот когда я вхожу в воду головой, то понимаю, что вода податлива, и мне кажется, будто я проваливаюсь в пустоту.
— Эй, на полметра повыше, молодой человек! Вот, хорошо! И не нервничайте так, мы не на соревнованиях!
Франсуа учится владеть телом под водой, он сводит к минимуму движения торса и ног; он учится использовать энергию при погружении в воду и правильно отталкиваться от тумбы — это компенсирует отсутствие рук. Его приводят в восторг вращения под водой, способность плыть, не затрачивая дополнительных усилий. Именно это и есть путь к успеху. Ему хочется уметь подчинять себе собственное тело, чтобы скользить в толще воды, подобно рыбе, — Шарлю нравится такая настойчивость и требовательность к собственному техническому мастерству. Франсуа кажется, что Шарль не хочет и не может сознаться в том, что ему иногда скучно наблюдать за их беспомощным барахтаньем. Франсуа пробует перейти на кроль, но работа ногами быстро утомляет, а с дыханием так вообще полный завал. Во всяком случае, чтобы нормально плавать кролем, нужно иметь руки; брассом быстрее, здесь довольно ног. Этот стиль требует больше энергии, зато позволяет насладиться скольжением, широким и плавным движением «ножницами», прикосновением воды к коже — помогает Франсуа почувствовать себя муреной. И он снова переходит на брасс.
Шарль теперь не выпускает из рук секундомер — в июле планируется национальный турнир. Отныне все усиленно тренируются, по два раза в неделю. Шарль объясняет, что турнир товарищеский, ничуть не соревнование, однако все же нужно показать, что они — пловцы, а не просто веселые придурки с фотографии. Шарль сетует на то, что размеры бассейна «Рувэ» не соответствуют стандартам — нужна длина двадцать пять или пятьдесят метров, а уж никак не тридцать три. Но тренер не сдается, он складывает и делит время, чтобы подогнать результаты под нужные параметры. Этьен говорит, что на тридцати трех метрах следует делать два оборота вместо одного, как на олимпийской дистанции в пятьдесят. А поскольку толчок от тумбы придает значительное ускорение, то и преимущество возрастает.
— Да, — соглашается с ним Брак. — Но это же не Олимпийские игры.
— Так на черта нам секундомер?
— Так, для наглядности.
Что получается на дистанции в пятьдесят метров вольным стилем: пятьдесят секунд у Этьена, сорок три у Филипа и пятьдесят пять у Франсуа. Филип оказывается быстрее всех, его результаты превосходят даже достижения Даниэля, у которого ампутирована только одна рука. У нормальных пловцов, разумеется, результаты лучше — Этьен постоянно сверяется с итогами соревнований в «Экип» и сообщает, что обычный пловец покрывает ту же дистанцию в полтора-два раза быстрее. Великие спортсмены-инвалиды достигнут этого результата лишь через шестьдесят лет. Но сейчас на дворе конец пятидесятых, и нужно работать. Да, они всего лишь любители, но упорно и с пониманием тренируются. Рекорды им безразличны — они проходят курс реабилитации, и точка.
Национальный турнир — большой праздник. Вообще такие встречи проводятся достаточно редко, не в пример играм в Сток-Мандевиле по другую сторону Ла-Манша, где участвуют только парализованные, или первенствам в Германии и Австрии. Но хотя плавание и является наиболее популярным видом спорта в этой среде, возможности для тренировок весьма ограничены. Лыжные гонки устраивают в Альпах, но все остальные виды спорта сосредоточены в Париже — тут и баскетбол, и пинг-понг, и стрельба из лука, и атлетика, и плавание. Но для Франсуа бассейн, кроме прочего, единственное место, где он может присутствовать не только в роли зрителя. Каждый член Содружества помимо плавания занимается еще каким-нибудь видом спорта, ему же остается лишь бассейн, и никакая сила воли не изменит для него положение дел.
Здесь встречаются все категории — слабовидящие и ампутанты могут сразиться с инвалидами из Фонтенбло, из Гарша прибывает команда пораженных полиомиелитом; со всех концов страны мало-помалу стекаются участники, поэтому турнир и носит название национального, несмотря на невеликий масштаб события. И блестящие на солнце кресла, звук от столкновения на баскетбольной площадке, стадионе или стрелковой ступеньке, ущербные конечности, готовые к прыжку, или броску копья, или метанию ядра, красноречиво говорят о том, что люди не сдаются. Перед глазами у Франсуа возникают причудливые, почти что сказочные образы: атрофированные, обрубленные руки и ноги двигаются, сталкиваясь, мешая друг другу, опираясь — на трость, на колесо инвалидной коляски, на костыль; участники неуклюже раскачиваются, дергаются то на игровом поле, то в воде бассейна — но все они заняты делом, все работают.
