Пруд располагался прямо посреди домов, метров двадцать на тридцать, обведенный аллеей с лавочками под тополями. Неплохо. Мы заняли свободное место, лицом к немного застоявшейся воде.
— Вот жизнь пошла, не ограбят, так оштрафуют. — Иван без спроса запустил свою лапищу в тележку, откуда извлек завернутого в тряпицу гуся, и, расположившись поудобнее, принялся жевать птицу.
— Приятного аппетита.
— Вы бы тоже поели, барин.
— Поем. Только скажи мне вот что: этот Валера он тебе на самом деле кто?
— Валерка неплохой парень. Дурак только. Он у вас прощения просит, барин.
— Да ну? И где же этот неплохой парень? Ты знаешь, я не злой, но снисходительность не всегда моя черта.
— Знаю, барин, — Иван вздохнул, продолжая уничтожать мясо, — да только здесь нет его вины. Не только его вина, то есть, — поправился он, — здесь все мы хороши, и я тоже. Да разве был у нас выбор?
— Поподробнее, пожалуйста. Ты знал, что так выйдет?
— Конечно. Не знал как именно, но как Валерка подошел, так все враз и понял. И подыграл ему как мог. Моя вина, барин. Но даже рад был тогда, что все ясно и без сложностей.
— Ничего не понимаю. Ну-ка расскажи мне весь этот заговор, по пунктам. Кто, куда, чего, зачем. Что тут за тайны мадридского двора?
— Какого еще двора? — Удивился Иван. — Да и какие тайны. Правило есть негласное, когда у гладиатора денег много заводится к моменту дня выходного, так он без медяка назад возвращается. Таков уж мы народ, непременно набедокурим.
— Это я уже сообразил, что деньги изъяли целенаправленно. Не знал, что система, да и бог с ней. Зачем, вот что понять не могу?
— Зачем казне деньги?
— Зачем вот так? Я ведь и так по сути собственность, казенный человек, разве не так? И все мое — по факту государственное, так?
— Так, барин, так. Да не так.
— А как?
— Пока ты в зверинце, то делай что хошь. Покупай чего душе твоей угодно, купцы все одно заплатят такую пошлину, что без прибытка останутся. Да отказаться им нельзя, закон.
— Как без прибытка?!
— Так. Сторговал он тебе некую вещь за сотню, а вещь эта и десятки не стоит, да пошлиного сбора отдаст столько, что почитай как бесплатно тебе принес, ни медяка не наварил. Вот и весь сказ.
— Не весь. Сказывай далее. — Я поерзал на лавочке. Любопытство было затронуто, хоть я и понимал картину в целом, но дьявол, прячущийся в деталях, не уставал радовать своей и простотой и изощренностью. Покосившись на слугу, тоже взял себе кус мяса, приготовившись слушать.
— Ну кто же вам позволит этакими деньжищами распоряжаться? Покуда вы на месте, под замком, то ладно еще. Погибнет боец — все нажитое описывается и конфискуется в казну. А если нет? Дожил вот до дня выходного, и все. Делай что пожелаешь. Хоть все оставь по кабакам да девкам. Отдых — святое. Имущество ваше государственное, только вы его подсократить можете. Непорядок. Вот и случаются истории разные, хотите вы или нет, как избежать, когда заранее намечено? И все, штраф, начинай сначала.
— Но разве часто набегают подобные суммы?
— Не часто, но и не такая прям редкость. Бывало, видел. И уж понимал, что не вернуться нам не ощипанными в наш курятник. Валерка что… приятель мой армейский. Потому и выбрали его, мыслю, бедняга сидит без копейки, любой работе рад. А уж гордый он — уууу. Потому и ершился, сердился на себя да на вас. И мне его нарочитость словно наказ — не вмешивайся. Я и не вмешивался, хуже вышло бы.
— Так. А если бы успел я все истратить, что тогда? Вот стал бы раздавать людям расписки как купцам, тогда как?
— Тогда кто-то из тех кому вы раздаете оказался бы "оскорблен", да и плюнул вам в рожу, а вы ему, ну и… то же самое.
— Понятно. Хоть и не до конца. Неужто все непременно тратят что есть? Глупо ведь. Чем подождать когда подохнет на Арене, а?
— Да кто же знает доживет ли он до следующего отпуска? Гуляют как в последний раз, да и вы неплохо начали, по-княжески. Валера и напрягся, сравнить с общей суммой — мало, а кто знает какие там инструкции были. Но пожрать, да в вертеп сходить — позволили, надо признать. Вот потом — все, хватит, погуляли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Странновато все же, но всевышний с ними со всеми. Тебя ведь тоже обобрали, хоть ты и свободный?
— А как же. Свободный, да слуга несвободного. За долю, деньги, да с присягой. Значит и сам не очень равен уже.
— А твоя жена, дети, как они жить будут? Думал ты порадуешься тому улову, а ты ждал, выходит, что отберут все?
— Вы за меня не беспокойтесь, барин, — невесело усмехнулся Иван, — и мне позволили кое-чего. В меру. У нас, на Руси, всегда так — награда может не иметь краев, а пользоваться ею как — не всегда решать награжденному. Но погуляли неплохо, что есть то есть. Странно, что вам девки не понравились. А я долго их помнить буду. Спасибо, барин.
— Я их тоже не забуду, поверь. Жена не узнает?
— Та ей все равно.
— Ладно, не лезу. Скажи, а какая сумма самая большая, что Правдой решали?
— За пятьсот миллионов было.
— Сколько??!!!
— Так ведь не одному, барин! Бывают вопросы, что только армией и решить. Тогда набирают всех кого можно, лучших. И по сто и по двести бойцов разом выводят, и магов там — кого только можно найти.
— Их же мало.
— Вольных нанимают, за такие деньжищи… Но такое редко. До моего рождения еще было, чуть не половину Сибири делили. Но на миллион-другой вопросы часто решают. В столице, на главной Арене.
— Эй, а почему все это мимо меня проходит?
— Это тебе кажется, барин. Все кому надо — в курсе вашего существования. Да хоть тех придурков Демянских взять — можно как первую проверку серьезную рассматривать. Ты прошел ее, барин. Сегодня прошел другую.
— Это как?
— Не сорвался. Не психанул. Теперь жди.
— Вот как.
Мы замолчали. Начадо вечереть и дождик усиливался, переходя из моросящего в затяжной. Приятно, очень приятно после бесконечного солнца, но долго сидеть мокрым тоже надоедает.
— Ну что, Иван, пойдем что ли в "зверинец", как ты говоришь?
— Так все говорят. Пойдемте, барин, провожу.
Глава 21
— Ну и дурак же ты пьяный, барин!
— Пьяный? Да в уме ли ты, братец? Слезь, бегемот, больно!
— Неужто нет? Да ты и трезвый всякий, но уж выпивший….
Иван ввалился в комнату Макса, которую именовал теперь не иначе как "барские хоромы", от чего тот злился и предлагал называть как есть — свинарник, что слуга игнорировал, и чем больше комната напоминала помойку, тем с большим благоговением величал хоромами. Максим сердился, но признавал его правоту, обещаясь себе прибраться. Руками, без магии, это казалось ему важным и принципиальным. Почему — понятия не имел, не считая мелькающих мыслей про "оставаться человеком", что и самому казалось глуповатым в приложении к мусору.
Иван подошел к кровати и всей массой уселся на ноги господина, протягивая чайную чашечку с водкой.
— На, выпей.
Господин затрепыхался, но столкнуть здоровяка не смог.
— Пей, говорю. Полегчает.
Ногам было больно, но Максим подумал, что Иван способен попросту влить в него напиток, почему взял предложенное дрожащими руками, собрался с остатками сил и выпил единым духом.
— Полегчало, барин?
Макс откинулся на подушку, решив не обращать внимания на столь тяжелый укор совести как собственный слуга. Что же вчера было? То что он перебрал — безусловно, но и только. Напористость Ивана, однако, озадачивала, обыкновенно он был снисходителен к мелким недостаткам начальства, что тот объяснял себе равнодушием, которое его, впрочем, совершенно устраивало.
— Выпил, я выпил, доволен? Слезь, говорю, ноги раздавишь. И сколько раз тебе повторять, что слово "барин" мне не нравится? Неужели так сложно запомнить простое "шеф"?
Иван солидно кивнул, и не думая слезать.
— Значит, барин, не помнишь ничего? Такое бывает, у тебя так и вовсе как норма.
