Колчак сидел за столом. Баренц стоял почтительно – чуть-чуть склонившись, как позволяло достоинство.
– Мы договорились с полковником, – сказал он. – Вы будете сопровождать отряд Баренца, который должен найти и обезвредить банду, что устраивает засады на главной дороге Крыма. Я полагаю это чрезвычайно важным. Как только операция будет закончена, отряд полковника Баренца и вы, Берестов, едете в Дюльбер. Остальные указания получаете только от меня в Дюльбере.
Внизу их с Баренцом ждал большой грузовик с высокими бортами. В кузове были положены доски, на которых в пять рядов сидели солдаты – сытые рожи из контрразведки. Коле приходилось их видеть. Коля подозревал, что их набирали из бывших полицейских и жандармов. Но в конце концов кто-то должен охранять порядок.
Баренц залез в кабину, за ним его помощник, поручик, но Беккера туда не позвали, хотя, если потесниться, хватило бы места и ему. Пришлось остаться в кузове вместе с нижними чинами. Утешать себя тем, что еще вчера ты ездил на своем авто с собственным шоффером. Кстати, мотор куда-то исчез. Его у подъезда не было.
Солдаты были в толстых шинелях, под ними фуфайки, на головах папахи – готовились по погоде. А Коля был только в тонком флотском плаще и фуражке. Так что воспаление легких – наверняка.
Но показывать, что страдаешь от несправедливого обращения какого-то полковника, нельзя. Коля не хотел даже поднимать воротник шинели. И терпел больше часа. Он сидел в первом ряду, от прямого ветра прикрывала кабина. Сонные, поднятые среди ночи солдаты сжались в кучу малу – Колю приняли в нее, вот он и не замерз, а заснул, как и все, и скоротал дорогу.
Когда проснулся, машина уже остановилась. Полковник Баренц в щеголеватой бекеше и серой папахе стоял на шоссе, запрокинув голову, негромко покрикивал на солдат, чтобы скорее вылезали, а солдаты нехотя просыпались, ежились, не хотелось отделяться от товарищей и вылезать на ночной холод.
Было зябко. С гор дул ледяной ветер. Облака неслись, выскакивая из-за хребта, и уходили к морю, разбегаясь по рассветному морозному небу.
Коля посмотрел на часы – почти восемь.
– Ну как, лейтенант? Приехали? – спросил Баренц, сонно и недобро щурясь. Гладкое желтоватое лицо с опухшими веками черных глаз, длинные баки и длинные черные ресницы придавали лицу контрразведчика нечто опереточное. – Где-то здесь вы попали в засаду?
Коля поглядел вдоль дороги. Слева – поросший лесом крутой каменистый склон, справа – откос вниз, к виноградникам. У самой воды несколько белых домиков. Тихо, только воет ветер.
– Как разберешься? – искренне сказал Коля. – Это же ночью было, а я не за рулем.
– Но когда ехали от засады к Севастополю, ведь вы были за рулем.
– Конечно, – сказал Коля. – Ефимыча убили.
Разговор был спокойный, деловой, но за каждым словом, особенно за построением фраз, Коля чувствовал подвох и допрос.
– Ну и как же мы найдем злоумышленников? – спросил Баренц, пощипывая конец бакенбарда.
– Я полагал, что по моему описанию вы все определили, господин полковник, – сказал Коля.
– Но мне же нужно проверить ваши показания.
– Могли обойтись без меня, – сказал Коля.
– Я выполняю приказ адмирала. Ему хотелось, чтобы за вами был глаз да глаз, – улыбнулся Баренц так, словно сейчас скажет: я пошутил!
Но Баренц так и не сказал.
– Теперь тише! Чтобы муха не пролетела! – приказал Баренц, и его солдаты – было их человек до тридцати – быстро и уверенно разделились на две шеренги и пошли по обеим обочинам шоссе.
Сзади послышался поскрип – показалась повозка, запряженная лошадкой и груженная мешками, – татарин ехал на базар в Ялту. Татарина согнали с дороги, Баренц быстро прошел туда и, пока солдаты копались в мешках, разговаривал с татарином. Тот отрицательно качал головой. Баренц настаивал, грозил. Татарин стал показывать вперед и выше дороги, и Коля понял, что он подтверждает: на поляне были люди. И тут Коля испугался даже больше, чем ночью. Тогда все произошло быстро и неожиданно, а сейчас будет бой, и в этом бою у него, Беккера, есть задача – неприятная и неизвестно как выполнимая – убить Ахмета, чтобы он не назвал Колю настоящим именем. Мысль о том, что ему необходимо убить школьного приятеля и соседа, была тошнотворной – хотелось отогнать ее, и Коля стал смотреть на то, как идут солдаты. Это их, солдатское дело – стрелять и убивать.
По жесту Баренца одна из шеренг стала ловко подниматься по склону, видно, желая обойти поляну с тыла.
И тут Коля увидел рядом с дорогой, параллельно ей, толстый ствол платана, срубленного еще недавно, – листья только чуть пожухли.
– Вот то дерево, – сказал Коля, – которым они дорогу перегородили.
– Молчите, – прошипел Баренц. – Без вас знаю. Ваше участие больше не понадобится. А то еще угодите под пулю…
И Баренц быстро пошел кустами, не поднимаясь прямо к поляне, а обходя ее.
Чуть помедлив, Коля все же пошел следом за солдатами, потому что хотел присутствовать при событиях. Но хоть чувство мести к татарским бандитам в нем не угасло, он понимал, лучше будет, если здесь никого не найдут и не будет стрельбы.
Коля старался идти тихо, ступать в след шедшему впереди солдату и воображал себя Лермонтовым при Валерике, Александром Марлинским, а может, безымянным героем кавказских войн, сосланным на Кавказ за тайную дуэль, за роман с Великой княгиней…
Впереди, где ничего не было видно и казалось, что кусты протянутся еще долго, раздался гортанный предупреждающий крик, потом выстрел, потом было сразу много выстрелов, и они звучали не только впереди, но и вокруг Коли, и ужас их заключался в том, что ни врагов, ни друзей не было видно. Коля отступил за толстое дерево и прижался к нему всем телом. Перед глазами, в пяти сантиметрах, была серая кора, и можно было различить каждое ее волоконце.
Выстрелы прекратились так же неожиданно, как начались.
Коля постоял некоторое время за деревом и осторожно пошел вперед.
Он не смотрел на часы и потому не знал, сколько времени продолжалась перестрелка.
На поляне ходили и стояли солдаты. Один из солдат сидел на траве, и санитар перевязывал ему руку. Солдат ругался, а его товарищ, наклонившись к нему, протягивал зажженную цигарку.
Баренц и его поручик стояли над двумя убитыми бандитами. Больше тел на поляне не было.
Коля подошел к Баренцу с замиранием сердца – он боялся увидеть Ахмета, потому что тогда получилось бы, что он предал товарища по гимназии. Но оба бандита были ему незнакомы. И Коля пожалел, что Ахмета среди них не было.
– Куда вы запропастились, лейтенант? – с раздражением спросил Баренц.
– Я уж за вами людей посылал.
Коля не стал ему отвечать.
– Вы кого-нибудь из них знаете?
– Нет, – сказал Коля.
– Жаль. Впрочем, это не играет роли – остальные успели уйти.
– А в хижине? – спросил Коля.
– В хижине пусто. Только чайник, – сказал поручик.
– Ладно, – сказал Баренц. – Будем считать, что змеиное логово, которое устраивало засады на верных слуг его превосходительства, нами уничтожено в отчаянном бою.
Коля понял, что Баренц вновь издевается над ним, но так ловко, что не придерешься, не скажешь: зачем вы меня обижаете? «Я? Вас? – скажет Баренц.
– Да вы с ума сошли». И все вокруг будут смеяться.
Коля огляделся, ему было неуютно – они стояли на открытом месте, а вокруг был чужой лес. И если Ахмет наблюдает за ними из леса, он может выстрелить. И скорее всего в Колю.
– Поехали, – сказал Коля. – Главные события будут не здесь.
– Тонко подмечено, прапорщик, – сказал Баренц, а Коля не стал поправлять его, потому что оговорка Баренца была не случайной.
Утренняя Ялта была оживлена даже более, чем положено в будний день. К скудному еще базару тянулись телеги и повозки, груженные перезимовавшим или тепличным товаром, с моря поднимались рыбаки, несшие корзины с пойманной на заре серебряной добычей. Немногочисленные покупатели собрались к площади перед беленым каменным входом рынка. Движение в другом направлении происходило ближе к городскому Совету. Грузовик контрразведки проехал неподалеку от Совета, и Коля увидел, как перед домом строится отряд красногвардейцев, состоящих из солдат, гимназистов и цивильных бездельников, многие из них с винтовками, а в стороне от толпы в окружении группы солдат стояли два пулемета-«максима».
Когда грузовик проезжал мимо, его сначала приветствовали криками, полагая, что это подкрепление, но когда грузовик не изъявил желания остановиться – над его бортами торчали папахи с кокардами, а в кабине можно было различить офицеров в шинелях с погонами, каковые были непопулярны среди революционеров, – то советские поняли, что едут их противники, и стали ругаться им вслед. На ступеньки Совета выбежал одетый в длинную серую шинель и в немецкой каске с шишаком сам Елисей Мученик, поднял кулак, грозя грузовику, и Коле захотелось вернуться, чтобы расстрелять Мученика. Но он понимал, что это не в его власти и даже не во власти Баренца, – куда важнее было успеть к Дюльберу прежде, чем Романовы будут арестованы.
