– Он из хорошей семьи, – сказала Мария Федоровна.
– Многие из ваших врагов, императрица, происходят из хороших семейств, – сказал Колчак.
– Чего же мы ждем? – спросил Юсупов.
– Мы ждем миноносца, который должны прислать за нами из Севастополя. Иного пути отсюда нет – мы не можем прорываться сушей, рискуя жизнью ее императорского величества.
– Я не боюсь смерти, – сказала императрица.
– Вы нужны России живая, – мягко улыбнулся Колчак, не показывая зубов
– он всегда помнил о своем недостатке.
– А как мы узнаем, идет ли кто-нибудь к нам на выручку? – спросил князь Юсупов.
– Наверху, на башне, мы оставили наблюдателя. – Колчак поднялся. – Нам нельзя терять время, – продолжал он. – Берем только самое необходимое. Я не смогу выделить носильщиков. За исключением государыни, все сами несут свои вещи. Вы возражаете, князь?
– Наташа, – сказала императрица, – мы возьмем только мою шкатулку и самое необходимое из одежды. Нам не понадобятся солдаты. – Императрица не скрывала гордости своим решением. – Жаль, что Таня оставила нас…
Слова императрицы оказались как бы пророческими – тотчас же дверь широко отворилась, и в ней показался Жан, который поддерживал под мышки бесчувственную княжну Татьяну. Лакей потащил княжну к дивану и посадил ее рядом с Баренцем.
– Ах, что с ней сделали! – воскликнула императрица.
Ирина Александровна присела на корточки рядом с диваном.
– Таня, – сказала она.
Та простонала, но не ответила. Ирина Александровна, не глядя, завела за спину руку, и князь Юсупов, как в отрепетированном номере, вложил в пальцы стакан с водой. Из рукава он его вытащил, что ли? – подумал Коля.
Таня отпила глоток.
Колчак отошел к окну и поманил к себе Колю.
– Лейтенант, вы умеете метать гранаты? – спросил он.
– Очень давно, на учениях, – сказал Коля.
– Когда появится катер и мы будем уходить к морю, вам придется задержаться – вы прикрываете нас на случай, если бунтовщики прорвут ограждение. Гранаты в моей машине, под сиденьем.
– Ой! – закричала Татьяна. – Я не хочу жить! Я не буду жить!
Она пришла в себя, и это было хуже, чем беспамятство.
– Что с тобой случилось? Что случилось? – спрашивала Ирина Александровна.
– Они перегородили дорогу – они смеялись, они сказали, чтобы мы все отдали, все… потом они… Вахтанг стал сражаться, я просила его – не надо, не надо… они убили его, а меня…
– Мерзавцы! – воскликнул Юсупов. И он был искренен в своем гневе. – Я пойду! Я буду стрелять, пока не перебью все их кривые рожи!
– Феликс! – закричала на него императрица.
Со звоном разлетелось и тут же с грохотом посыпалось осколками по паркету оконное стекло, разбитое случайной пулей.
Это сразу отрезвило всех.
– Прошу всех перейти на первый этаж. Оттуда мы выходим к морю, – приказал Колчак.
– А как же полковник Баренц? – тихо спросил у адмирала Коля.
Диван представлял собой драматическую картину, словно просился на кисть исторического живописца. На нем, откинувшись, сидел и часто дышал полковник Баренц, с головой, завязанной промокшим от крови бинтом. А в ногах у него сидела в полузабытьи княжна, подняв руку, обнаженную выше локтя, потому что рукав был разорван. Дорожная, доходящая лишь до щиколоток, юбка княжны также была порвана и измарана.
– Полковник? – повторил Колчак. – Полагаю, ему будет лучше остаться здесь. Они могут вызвать ему врача. А так мы его погубим, не довезя до миноносца.
Коля смотрел на княжну и думал: не успели, не успели, не успели… и почему-то это имело отношение и к нему, и к адмиралу, и к императрице.
– Берестов! – услышал он голос адмирала. – Вы почему здесь стоите? Я же приказал вам взять гранаты.
– Простите, – сказал Коля. – Я думал, что это не сейчас.
– Именно сейчас! Вы что, полагаете, что я должен быть вам по гроб жизни обязан за те подвиги, которые вы совершали час назад? Они – наше прошлое. Остаться живыми и вырваться из этой мышеловки – вот наша задача сегодня. Идите!
– Слушаюсь.
– Постойте. Сначала поднимитесь в башенку. Там сидит наблюдатель. Узнайте у него, какова обстановка. Если есть срочные новости – бегите сюда. Ясно?
Как только Коля вышел из гостиной и стал искать путь на чердак, он попал в ту часть дворца, что выходила к воротам, и потому сразу стали слышнее выстрелы и доносились даже крики. Стекла в окнах с этой стороны были разбиты, и солнце, попавшее в проемы, по-утреннему весело отражалось в осколках.
Не у кого было спросить, где эта нужная лестница. Коля поднялся по одной и попал в коридор, куда выходили спальни. Он заглянул в спальню императрицы, дальше не пошел – время было на исходе. Пришлось снова спуститься на первый этаж. Коля понимал, что нельзя признаться адмиралу в неспособности отыскать пути на башню.
Перебежав через холл, где на полу сидел, прижавшись спиной к деревянной панели, раненый солдат в одном сапоге – вторая нога была кое-как замотана, Коля увидел лесенку поуже и по ней выбрался на чердак и чуть было не получил пулю в живот, потому что никто не предупредил Колю, что на чердак попадают, условно постучавшись. Коля открыл дверь, и тут же наблюдатель – матрос, глядевший на море, обернулся и выстрелил в него из маузера.
Коля отпрянул за косяк и оттуда закричал:
– Ты чего? Убить захотел? Не видишь, что ли, погоны?
– А ты кто? – спросил матрос.
– Я от адмирала, лейтенант Берестов.
– А чего же он не сказал, что стучать надо по-особому.
– В следующий раз постучу – некогда сейчас этим заниматься, – сказал Коля. – Я зайду?
– Ладно, заходи. Видел тебя в штабе. Только ты, лейтенант, будь поосторожнее. Дырку получишь. Простое дело.
Коля не стал вдаваться в разговоры с матросом; здесь было просторно – крыша уходила в башенку, балки были исполосованы птичьим пометом. Одно окно выходило на море, из второго было видно шоссе.
– Адмирал спрашивал, не видны ли наши? – спросил Коля.
– Если бы появились, я бы прибежал, – сказал матрос. – Нету наших. Да и что ждать – пока соберутся… Это здесь время медленно идет, а в Севастополе быстро.
Матрос дал Беккеру бинокль, и он посмотрел на море. Море было пустынным, даже рыбаков не видно – чувствуют, что идет война.
Потом он посмотрел в другую сторону – на шоссе.
Шоссе вилось вдоль моря, и далеко-далеко видна была нестройная колонна людей.
– Это кто? – спросил Коля.
– Подкрепление Советам идет, – сказал он. – Сюда бы да хорошую роту – разогнали бы вмиг. А то твои контрразведчики только людей лупить и водяру пить умеют.
– Я не из контрразведки, – сказал Коля.
Пуля ударила в раму окна, отколола кусок дерева, и он вонзился Коле в рукав, чуть уколов руку.
– Осторожнее, – сказал матрос. – Нам ведь все равно – от Баренца ты или из экипажа. Живи и дай пожить другим.
Он осторожно выглянул из-за рамы и сказал:
– Пошли! Опять пошли!
И, как бы услышав его, от сторожки ударил пулемет.
Сверху было отлично видно, как перебегают, приближаясь к воротам, нападающие, такие маленькие сверху. Коля пытался разглядеть среди них Мученика.
– Вот где надо пулемет ставить! – сказал Коля. – Отсюда!
– Отсюда трудно попасть – далеко, – ответил матрос. – Только если к дому подберутся.
Впрочем, поздно было тащить сюда пулемет, даже если бы был лишний. Пока дотащишь – они уже добегут до дворца.
– Что же они делают? – спросил Коля. – Почему их не остановят?
– А ты что, не видишь, что их сверху с горы огнем поддерживают? – ответил матрос. – Нашим не высунуться.
Солдаты, что лежали у пулемета – а Коля уже воспринимал этот пулемет как собственность, как источник своего подвига, – вдруг вскочили и побежали, бросив его.
– Ну куда же, мать вашу! – Коля высунулся из окошка, начал грозить кулаком. Но солдаты не слышали его, они бежали ко дворцу, потом один из них упал и остался лежать на дорожке, а второй спрятался в кустах. Другие солдаты, что таились в зелени, тоже поднимались и отбегали к строениям. Некоторые падали.
Коля понял, что ему надо бежать вниз, – потому что, кроме него, некому остановить бегство. И как только он сделал шаг от окошка, ему стало очень больно в правой руке, ниже локтя, словно ее пронзили раскаленным железным штырем – так больно, что Коля даже закричал, садясь, скрюченный, на пол.
– Задел, да? – спросил матрос. Но почему-то, не дожидаясь ответа, он пошел к двери и исчез, но Коле было так больно, даже тошнило, что он не обратил внимания на бегство матроса.
Пальцам левой руки, которая держала за локоть правую, стало очень мокро и горячо, будто он помочился на эти пальцы. И Коля понял, а потом увидел, что это кровь, и ее было очень много. Коля никогда еще не видел столько человеческой крови сразу – даже на войне, которая раньше обходила его стороной. Но это была его кровь, и надо было что-то делать, иначе вся кровь вытечет. Надо перевязать руку – но как это сделаешь, если так больно и одна рука не действует…
