тонких кисточек.
Нужно было спешить домой, чтобы успеть закончить собственную работу и с нуля нарисовать работу за Нину.
Дома было жарко: Том оставил окно настроенным на Испанию, а там солнце палило нещадно. Эрни не стал трогать переключатель, а опустил жалюзи и немного приподнял оконную раму. Запахло пылью, морем, цветами и перегретым асфальтом.
Эрни успел полюбить Испанию. Стоило несколько минут подышать её горячим ароматом, и усталость как рукой снимало. Это было всё равно что хороший, крепко сваренный кофе.
Однако кое-кто, кого не было видно со стороны Испании, стучал по оконной раме. Переключатель всё-таки пришлось повернуть: Мистер По вернулся из леса и требовал открыть дверь.
Как обычно, он тщательно вытер лапы о коврик и отправился за стол.
Эрни подогрел еду и поставил чайник.
— Как в лесу? Хорошо?
— Тиш-шина, — ответствовал Мистер По.
Иногда он уставал от мирской суеты и надолго улетал в глубь леса — медитировать. Возвращался он обычно задумчивым и умиротворенным.
Накормив Мистера По, Эрни наскоро выпил чая с бутербродами и отправился в хранилище — работать над двумя сразу акварельными пейзажами.
Сначала Эрни прикрепил к мольберту собственный ватман с почти законченным рисунком.
Он рисовал осенний пейзаж с озером в холодных тонах: деревья с багровой листвой, подсвеченной синевой первых холодов, отражались в тихой воде. В середине озера на воде проявлялась лёгкая рябь: два черных лебедя плыли навстречу друг другу.
Оставалось дорисовать отражения лебедей и кусочек неба в верхнем левом углу.
Эрни закончил работу и, дожидаясь, пока краски высохнут, развернул чистый ватман, расстелив его на полу.
Как и он, Нина рисовала красками немного небрежно и размашисто, а в графике и лепке была почти так же хороша, как он сам. Однако, её «почерк», конечно, отличался от его собственного. Он перебирал в памяти её недавние работы, как будто листал альбом с иллюстрациями: рыжий кот с ярко зелёными глазами развалился на пурпурном покрывале; фиолетовые цветы в терракотовой вазе; букет из сухих листьев на фоне лиловой драпировки; кукла с каштановыми волосами в красном платье с розовым бантом…
Рисунки взлетели и закружились перед его глазами, краски «спрыгнули» на палитру — картина, которую могла бы нарисовать Нина, вдруг сформировалась в его голове. Это был закат над морем: южным морем, которого она никогда ещё не видела, но обязательно нарисует, как только увидит.
Эрни набросал карандашом на ватмане эскиз пейзажа, лёжа на полу.
Через полтора часа он закончил работу, подделав подпись Нины карандашом в правом нижнем углу.
Эрни впервые в жизни рисовал красками так быстро и хорошо — по вдохновению. Он просто представил, как они вместе теплым вечером гуляют по берегу, любуясь закатом. А потом всё получилось само собой.
Эрни достал из кармана телефон и написал сообщение: «Когда придешь с работы, отдыхай, и завтра не проспи, я зайду утром».
«Том опять договорился с учителем?» — через некоторое время спросила Нина.
«Вроде того», — не стал объяснять Эрни.
Из прихожей донёсся шум: Том пришёл домой, шурша пакетами с продуктами. Потом «пискнули» любимые тапки Тома и что-то тяжёлое бряцнуло, задев вешалку. Видимо, в музее опять что-то списали.
Том прошелестел в комнату, обнимая пузатый бронзовый кувшин с длинными изогнутыми ручками, грубо прикованными к ободку.
— Я нам купил картошки с кетчупом и пирожнок. — Он поставил на стол пакет с готовой едой. — Все будут?
Мистер По, отдыхавший с книгой в кресле, заинтересованно посмотрел на пакет.
Эрни достал порцию картошки и принес ворону. Мистер По, не сказав «спасибо», не жуя проглотил четыре штуки. С полминуты он как будто о чем-то напряжённо раздумывал, потом громко рыгнул, никого не стесняясь.
— Приятного аппетита! — сказал Том и запихнул в рот шесть картофелин, забыв вымыть руки и снять пиджак.
Выпив четыре чашки чая и съев три пирожных, Том всё-таки переоделся в домашнее и исчез в кладовке, прихватив вновь прибывший кувшин. Через некоторое время послышались бульканье и плеск. «Том готовит туман», — догадался Эрни.
Том, действительно, вскоре вылез из узкого прохода, предварительно выставив вперёд ведро с туманом и бросив на пол большую грубую кисть. В руке он сжимал большой кусок мела, такого, каким когда-то писали на школьных досках.
Эрни помог Тому отодвинуть от бревенчатой стены складной диванчик, снять и аккуратно сложить интерьерные картины, памятные фотографии и грамоты в рамках.
Том обмакнул кисть в туман и нанёс его на участок стены справа от шкафа.
На стене проступили надписи и рисунки, выполненные мелом, таким, какой достал из кладовки Том.
Надпись было трудно разобрать: меловые рукописные буквы вымученно «налипли» на выпуклые, шероховатые, грубо обтесанные бревна.
Справа от надписи, однако, была нарисована Пизанская башня, которую легко можно было узнать, а рядом с ней — высокий худощавый юноша в очках, небрежно поддерживавший её одной рукой с той стороны, в которую она падала.
— Хм. Впервые вижу такое. Этот рисунок раньше был где-то в районе ванной. Ума не приложу, как он перекочевал сюда. В последний раз, когда я натыкался на него, он был еле виден, почти совсем стёрся. Я нарисовал его подростком, когда гостил на каникулах у дяди. Тогда я мечтал объехать всю старую Италию и самолично сосчитать ступеньки на этой башне.
Том ностальгически улыбнулся в бороду.
— А что это за надпись? Я ничего тут не понимаю.
— Это стих, который связывает всю магию дома как бы в единое целое:
Спящий город за окном,
Леса лоно под крылом,
Океан меняет цвет,
Больше выходов здесь нет.
Поэт, конечно, из меня никудышный, но это, скорее, символическое шифрование. Мы, во всяком случае, называли это так.
— Вполне приличный стих, ты, как всегда, прибедняешься.
— Ты, как всегда, мне льстишь, мой друг, но мы его проявили не для того, чтобы оценивать мои литературные способности. Я хотел проверить, не стёрлись ли буквы и не повлияло ли именно это на странное поведение наших порталов.
Пока Том рассказывал всё это, он механически водил мелом по контуру когда-то им же нарисованной башни, отчего она, по каким-то причинам, стала выглядеть ещё реалистичнее.
Он отошёл и прищурился, нахмурившись, разглядывая «настенные письмена».
Потом подошёл к стене и осторожно подправил мелом несколько совсем бледных, полустершихся букв.
В недрах шкафа что-то зарычало и затряслось — как будто кабина очень старого лифта наконец-то достигла первого этажа, и все пассажиры остались живы. Дверцы «лифта» со скрипом распахнулись.
Что-то массивное медленно падало, накренившись.
Эрни подлетел к шкафу и обхватил обеими руками то, что падало. Однако, не почувствовал веса. Объект зафиксировался и
