Бассиа использовали эту возможность прежде всего для того, чтобы запастись спиртным. Поэтому приезды лесных негров были им она руку. И сегодня было как всегда. Кири вечером видела надзирателей, нагруженных небольшими бочками – значит, с их стороны в настоящее время опасности не предвидится. Масра был в городе, следовательно, для рабов это тоже была удобная возможность.
Девочка испугалась до полусмерти, когда чья-то рука легла ей на плечо.
– Кири?
– Амру? – Девочка опустила глаза.
Конечно, сейчас экономка отошлет ее назад, в хижину. Кири уже приготовилась к тому, что ей запретят здесь находиться. Однако Амру, казалось, ненадолго задумалась. Затем она подтолкнула Кири.
– Ладно, пойдем со мной, ведь когда-нибудь остальные тоже должны признать тебя, – дружелюбно сказала она.
Кири не поверила своим ушам, но с радостью пошла следом за Амру по дороге через поля. После окончания сезона дождей повседневная жизнь рабов стала спокойнее. Во время сезона дождей полевые рабы должны были наряду с выполнением своих повседневных обязанностей собирать урожай, поддерживать в надлежащем состоянии водоотводные каналы и высаживать новые саженцы на полях. Это означало, что объем работ для них, несмотря на плохую погоду, удваивался. А сейчас, в сентябре, стало легче. К тому же на несколько дней спала жара, а время сбора следующего урожая еще не наступило.
Сейчас, идя по всегда скользкой земле плантации сахарного тростника, Кири изо всех сил старалась не упасть и не сбиться с пути. Она не могла сказать, как далеко они зашли на поля, но, конечно, достаточно далеко, чтобы ни один белый не заметил, что здесь происходит.
Внезапно Амру свернула в стену зарослей сахарного тростника высотой с человеческий рост. Кири чуть не потеряла ее из виду. Стебли больно хлестали девочку по голой коже на руках и ногах.
Однако уже через пару шагов Кири очутилась на просторном поле, скорее всего на том, с которого уже был убран тростник. Сахарный тростник был здесь срублен низко, значит, пройдет еще несколько недель, пока он вырастет. Почва на поле была намного суше, чем на дороге.
Посреди поля горел большой костер, вокруг которого собрались рабы. Амру увлекла Кири за собой в круг и жестом приказала ей сесть. Некоторые из рабов с любопытством разглядывали Кири при свете костра, однако никто не предпринял попыток прогнать ее. Прийти сюда под покровительством Амру означало то же самое, что быть признанным за своего. Теперь барабанщики ускорили темп ударов. Сердце Кири колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Муж Амру Йенк вышел на середину внутреннего круга, обошел вокруг костра и произнес несколько заклинаний, которые должны были умилостивить духов. Кири не совсем поняла, о чем идет речь. Она, правда, знала несколько ритуалов, но при таком еще не присутствовала – что было неудивительно, ведь, в конце концов, существовало неисчислимое множество всяких ритуалов. Да и те отличались на разных плантациях. Тетка Кири когда-то объясняла ей, что первые рабы, которые за много поколений до этого попали в Суринам, привезли с собой в эту страну разные обычаи. Эти обычаи смешались затем с обычаями так называемых «рабов соленых вод», которых не очень давно завезли сюда из Африки. Тетка взволнованно рассказала ей о том, что, хотя ввоз рабов уже давно был запрещен, время от времени сюда приходили корабли с «живым товаром».
Винти – так белые люди назвали культуру, которая развилась из традиционных обычаев, причем точного определения винти они не давали. Тетка предупреждала Кири, что белые люди именовали так все, что казалось им чужим, страшным или противоречило их собственной вере. Конечно, проведение любых культов винти также было официально запрещено.
Кири напряженно смотрела на огонь. Может быть, здесь делали любовный приворот? Или кто-то попросил духов о защите от болезней? Причин для данси было предостаточно. Рабы с удовольствием собирались на данси, потому что это позволяло им отвлечься от мрачной повседневности. Пусть даже была опасность того, что кто-нибудь из белых мог узнать об этом бесчинстве, что могло повлечь за собой наказание для шамана и лекаря рабов в виде ударов плетью, а для остальных жителей поселка – в виде ограничения в питании и поставке продуктов. Однако желание вступить в контакт с духами было так сильно, что чаще всего община шла на риск.
После того как колдун завершил танец вокруг костра, рабы затянули тихую песню. Сидящие у костра негры стали раскачиваться быстрее и быстрее в такт ударам барабанов. Их голоса становились все громче. Затем три танцора вышли в круг. Три молодых мужчины были празднично разрисованы светлой глиной – пимба. Их черная кожа блестела в свете костра, в то время как они ритмично двигались в такт песне.
Словно в трансе, Кири рассматривала их мускулистые тела. В последние месяцы она даже не думала о том, чтобы нравиться молодым мужчинам. Потеря родного поселка, время, проведенное у Баккера, а затем жизнь у новой миси – все это заставило Кири забыть о том, что она – юная девушка, которая постепенно превращается в женщину. Здесь, у костра, при виде танцующих мужчин в ней проснулось какое-то тоскливое чувство, которое она сама не могла объяснить. Один из них, который, наверное, был на два или три года старше ее, притягивал к себе ее взгляд. У него были крепкие плечи и сильные руки. На его груди в отблесках пламени Кири разглядела ритуальную татуировку и шрамы, похожие на жемчужины, которые в призрачном свете костра казались ей почти живыми: при гибкой игре мышц танцора они, как змеи, обвивались вокруг его груди.
На миг взгляд танцора встретился с взглядом Кири. При этом она не могла бы с уверенностью сказать, действительно ли он посмотрел на нее или же просто, увлеченный танцем, случайно бросил взгляд в ее направлении. Кири показалось, что в этот момент ее сердце остановилось.
Танец закончился гортанным криком, и сразу же стихла песня. Йенк, выполняя обязанности шамана, обрызгал танцоров какой-то жидкостью, которая, казалось, вблизи костра тут же начала испаряться с горячей кожи танцоров. Затем раздались еще три удара барабанов и колдовство закончилось. Рабы встали и снова отправились в сторону поселения. Некоторые мужчины стали забрасывать костер землей, чтобы потушить его. Завтра ничего больше не будет напоминать о том, что происходило этой ночью на поле.
Кири торопливо шла следом за Амру. Перед ее внутренним взором все еще стоял пылающий костер и гибкое тело танцора.
На следующее утро, когда Кири проснулась в своем гамаке, она сначала подумала, что это был сон. Однако небольшие царапины болезненно напомнили о прогулке через заросли сахарного тростника. Ей это не приснилось. Кто же был этот танцор, от которого у нее прошлой ночью захватило дух?
Глава 12
Юлия уже излечилась от лихорадки. К тому же Амру успокоила ее, сообщив, что многие белые, приехавшие сюда, вынуждены были поначалу бороться с этой болезнью.
– Это все из‑за жары, – сказала она и велела Юлии беречь себя.
Карл и Мартина уехали в город. Карл должен был вернуться только послезавтра. Мартина хотела некоторое время провести у своей тетки, и Юлию это вполне устраивало. Падчерица уже несколько раз сообщала ей о том, что в последнее время довольно много приехавших сюда белых людей умерло от лихорадки. При этом в ее голосе звучала насмешка, и Юлии показалось, что во взгляде Мартины была надежда на то, что с ее мачехой случится то же самое. В любом случае, слово «приличия» было до сих пор не знакомо этой девушке. Юлия знала, что Мартина терпеть ее не может, но чтобы так откровенно желать ей смерти…
Юлию это злило: в конце концов, Мартина могла хотя бы чуточку постараться, чтобы поладить с ней. С другой стороны, Юлия успокаивала себя тем, что девушка, наверное, ревнует отца к новой жене.
Без Карла и Мартины Юлия чувствовала себя на плантации гораздо лучше. У нее было такое ощущение, что теперь она может свободно дышать, а не оглядываться на каждом шагу.
После случая на мельнице Карл очень внимательно следил за тем, чтобы Юлия как можно реже общалась с неграми. Если она задерживалась у рабов дольше, чем было необходимо, или если Карл заставал ее за беседой с ними, он приказывал жене немедленно это прекратить. Юлия в таких случаях всегда покорно кивала, бормотала себе под нос извинения и уходила. С Карлом лучше было не спорить.
Однако ее муж приказал своим надзирателям не спускать с Юлии глаз во время его отсутствия. Когда она вместе с Амру стояла на задней веранде и рабыня рассказывала ей о нескольких вариантах приготовления кассавы (Юлии все еще было не по себе оттого, что этот корнеплод, собственно, был ядовитым, однако после обработки его вполне можно было использовать по нескольким назначениям), Амру бросила многозначительный взгляд в направлении бассиа-надзирателя, который шел по дороге в поселение рабов и, увидев хозяйку, замедлил шаг. Юлия рассердилась. Неужели ей запрещено свободно передвигаться? Чего, собственно, добивался Карл? Чтобы она, словно восковая кукла, сидела на стуле и шевелилась только по его приказу? Для него, наверное, так было бы лучше всего.
