— Почему же Клэй скрывает от меня, что разорился?
— Из гордости? Из лицемерия? Вы женаты целых семь месяцев, так что, вероятно, уже знаете об этих его выдающихся качествах. — Она вздохнула, как вздыхает ветеран войны, вспоминая о бесчисленных битвах с одним и тем же противником. Как человек, который знает все. — Он говорит, будто вы требуете, чтобы его сыновья вернули ключи от квартиры и звонили в дверь, как все прочие гости. Это правда? — Не дожидаясь ответа, она торопливо продолжала: — Мне неприятно задавать вам такие вопросы, но ведь Клэй лжет на каждом шагу. Его надо постоянно проверять. Он утверждает, например, что на Рождество вы заперлись в своей комнате и отказались готовить обед. Надеюсь, хоть это правда. Ребячество, конечно, но я пожалела, что сама никогда не решалась так поступить.
— Почему?
— Не знаю. Наверно, мне импонирует непосредственность вашего протеста.
— Ну, гордиться тут нечем.
— Я прекрасно сознаю свою бестактность. Но у меня есть оправдание: я хочу установить между нами некий, если можно так выразиться, паритет. Я уверена, что он вам рассказал, как я его обманывала и вообще какая я кошмарная личность.
— Да, рассказал.
— Значит, вы понимаете, что я не могу ни судить, ни осуждать вас. Мы обе одинаково… в общем, мы равны. — Она подняла свой бокал со льдом и сделала большой глоток. — Вы, конечно, понимаете, что, живи мы в другой цивилизации, нас бы избили или даже убили за то, как мы обошлись с Клэем. В Греции, например, меня бы закидали камнями. Помните, как забрасывали булыжниками эту несчастную неверную жену в фильме «Грек Зорба»? А такую жену, как вы, деточка, правоверный мусульманин давным-давно выбросил бы на улицу — или взял бы другую жену, на десять лет моложе вас, и заставил бы вас ей прислуживать.
Не случайно на лице своей ехидной собеседницы Синтия уловила заговорщическое выражение. Да, так и есть. Она не обвиняет и не судит. Она делится опытом с товаркой по несчастью.
— Но мы живем тут, — поспешила возразить Синтия, догадываясь, что Мэрион успела с утра выпить больше одной порции виски.
— И слава Богу, правда? Посмотрите на нас: увешаны драгоценностями, пьем дорогие напитки, одеты в платья от дорогих модельеров. Это ведь модель от Джефри Бина? Вот видите, я сразу заметила!
Да, она положительно пьяна. Может, даже слегка не в себе.
— Что ж, раз я попала в единственную известную мне цивилизацию, приходится с ней мириться.
— Нам вообще сильно повезло, что мы живем в таком матриархальном обществе. Можно сказать, незаслуженно повезло.
Синтия потягивала вино, не зная, что ответить на эту горькую реплику.
— За везенье! — чересчур громко сказала Мэрион и, подняв бокал с виски, откинула голову и рассмеялась. Эта манера была у нее от Клэя.
— Вы действительно считаете, что у нас матриархальное общество? — спросила Синтия серьезно. Смысл шутки, которая так развеселила Мэрион, до нее еще не вполне дошел.
— Дорогая, я несколько раз объездила весь земной шар, и всюду только и речи, что о нашем ужасном матриархате. О нас идет слава как о женщинах строптивых и мужеподобных. Одна китаянка, с которой я познакомилась в Сингапуре, собирает статистику об огромном богатстве американских женщин. Я пыталась ей объяснить, что даже если на бумаге получается, будто американские женщины богаче мужчин, то это только потому, что мужчины оставляют свое состояние вдовам, а те фактически передоверяют право распоряжаться этими деньгами опять-таки мужчинам — своим управляющим или банкирам. Но моя сингапурская знакомая твердила как попугай: у ваших женщин в руках такое богатство! Может, в Сингапуре полагается все завещать старшему сыну, а вдову переселяют в комнату прислуги. Кто знает? Во всяком случае, там все убеждены: у нас больше власти, чем у мужчин.
— Но матриархата все-таки у нас нет. И власти у нас не больше. Так не все ли равно, что говорят?
Мэрион натянуто, вежливо улыбнулась.
— Вы правы. У вас, в отличие от меня, хватает ума не отягощать себя всеми этими размышлениями.
— Или не хватает ума?
— Нет, мне кажется, мы и тут на равных.
Синтия улыбнулась. Уже давно никто не хвалил ее за ум, пусть даже и не впрямую. Ей хотелось бы задержаться на той теме подольше, но Мэрион уже перескочила на другую мысль — или готовилась к новой атаке.
— Клэй говорит, что вы в своих фантазиях видите, как вас наказывают. Не стану спрашивать, правда ли это. Я и так знаю. Мы все через это прошли. Каждой женщине в какой-то момент представлялось, что мужчина ее наказывает. Знаете почему?
— Нет, но вы наверняка знаете.
— Потому что мы заслуживаем наказания. Потому что мы виноваты и сознаем это.
— В чем виноваты? — Но Синтия догадывалась и сама.
— Кое-кто — в ненависти. Но большинство — в хитрости и нечестности. Во всех грехах, в которых нас обвиняют женоненавистники. Но наш самый ужасный грех — мстительность. Как все порабощенные, — она подняла брови и бросила взгляд на золотые цепочки Синтии, — мы жаждем отомстить за наше унижение. Как все негры, крепостные, рабы. Но только вместо того, чтобы бунтовать, грабить или резать всех хозяев подряд, мы мстим более утонченно, сосредоточиваясь всякий раз на одном мужчине. Мы его мучаем, обманываем, транжирим его деньги…
— Вас очень интересно слушать, Мэрион, но я, право, не пойму, куда вы клоните. — Синтия посмотрела на часы и отодвинулась от стола.
Мэрион накрыла ладонью руку Синтии; ее лицо приняло искренне огорченное выражение.
— Извините. Я не хотела вас обидеть. Поверьте, я не хочу вас судить. Я такая же, как вы. У меня те же грехи, те же фантазии. Потерпите немного, я соберусь с мыслями.
Она подняла с пола сумку, пошарила в ней и вытащила помаду. Мазнула по губам — узким, бледным, как у Джеральда, — и бросила помаду обратно в сумку. Положив руки на стол, она начала было говорить, остановилась, отвела взгляд в сторону, снова опустила глаза.
— Посмотрите на мои руки. Я стала грызть ногти на другой день после смерти Хэнка. Забытая юношеская привычка — и вот она ко мне вернулась. Конечно, не случайно. Грызть ногти — это своего рода каннибализм. Вариант того же обычая, который до сих пор в ходу в Индии. Когда вдова сама бросается в погребальный костер. «Раз умер мой муж, мой бог, я тоже должна умереть». Но поскольку мне повезло и я живу в нашем замечательном матриархальном обществе, я только грызу ногти.
— Мало ли кто грызет ногти. Что же, по-вашему, это всё потенциальные самоубийцы? — возразила Синтия и вдруг поняла, что совсем не хочет, чтобы эта женщина покончила с собой.
— Когда я грызу ногти, это значит, что я не хочу больше жить. Я не в состоянии выйти из дома. Не могу ни писать, ни работать. Я могу только пить. И лучше умереть, чем превратиться в праздную, ни к чему не годную алкоголичку.
Синтия мысленно удивилась, что Клэй, рассказывая про свою бывшую жену всякие гадости, забыл упомянуть о ее склонности к мелодраме.
— Это пройдет, — сказала она успокаивающе. — Вы еще переживаете смерть мужа.
— Вы думаете? — Мэрион подняла голову и впервые за все время посмотрела Синтии в лицо. Глаза у нее размазались, краска растеклась по мелким морщинкам в углах глаз. — Я вам позвонила, потому что у меня такое ощущение, будто мы почти сестры. У нас общий муж — и, возможно, общие мысли. Я надеялась — наверно, зря, — что вы сможете мне помочь.
— С удовольствием, если это в моих силах, — ответила Синтия, смутно подозревая какой-то подвох. Но ей тоже приходило в голову, что они с Мэрион как бы сестры; именно поэтому она не отменила встречу даже после ужасной сцены с Бет. Тогда ей показалось — и продолжало казаться, — что Мэрион найдет ответ на все вопросы.
— Когда вы вошли в ресторан, я поразилась — не ожидала, что вы такая красивая, здоровая, полная жизни. Может быть, поэтому я сначала держалась так настороженно. Зная Клэя, я думала, что увижу измученную невропатку. Такую, какой была я сама, когда жила с ним. Кстати, я знаю все про этот пресловутый брачный контракт. И понимаю, почему он вас так возмутил. Если вы теперь ненавидите Клэя, я не удивляюсь. На вашем месте я испытывала бы те же чувства.
— Я стараюсь поменьше об этом думать, — не совсем честно ответила Синтия.
— Вот поэтому вы так прекрасно выглядите. Вы не мучаетесь разными мыслями, как я, и не разрушаете себя как личность. Вас спасает здоровый инстинкт самосохранения — вы разрушаете не себя, а мужа.
Синтии уже надоело слушать мрачные истины, которые изрекала Мэрион. Весь разговор — тупик, если не ловушка. И по-настоящему Синтия сейчас должна была бы не прохлаждаться в обществе этой мелодраматической дамочки, а сидеть за рулем автомобиля и ехать в Велфорд, обдумывая по дороге, как ей лучше воздействовать на Бет.
