Ян бродил по Привозу, тыкаясь по рядам, но так и не решил, чем, же обрадовать наставника. Лучше всего, конечно, было бы купить бутылку, хорошего вина, но Яну главный механик говорил, что Зозуля попал в больницу с сердцем, а сердечникам спиртного нельзя, это он точно знал.
Обойдя почти весь рынок, Ян дошел до рядов, где продавали цветы. Летом в Одессе, апельсинов можно не найти, но цветов самых разных полно. От нечего делать, Ян рассматривал выставленные букеты, когда увидел знакомую шляпу и под шляпой усы щеточкой и бледное лицо — Петр Андреевич.
Ян подскочил к наставнику и радостно затряс ему руку.
— Петр Андреевич, а я как раз ехал в больницу, хотел вас проведать, а вас выписали.
— Сбежал, дождешься от них. Им же только в руки попадись, хуже, чем Тимофеевна. Того нельзя, этого нельзя, спасибо хоть дышать разрешают.
— Зачем же вы сбежали, Петр Андреевич, если вас не долечили?
— Сил у меня терпеть нет больше. У немцев в концлагере, наверное, лучше было. Курить нельзя, спиртного ни-ни, я у доктора спрашиваю, а как с женщинами? Знаешь, что он мне сказал?
— Нет.
— Пока не рекомендую, говорит. Это он мне не рекомендует, избыточные нагрузки на сердце, представляешь? Можно, говорит, неспешную ходьбу. Ты считаешь, что так можно жить?
— Петр Андреевич, это же временно, подлечитесь, а потом уже …
— Хренушки, этот эскулап сказал, что про курение надо забыть, а про водку можно будет вспомнить через год, если все хорошо будет и то граммов по пятьдесят в праздники.
— Болезнь, есть болезнь, докторам виднее.
— Это ты маме своей расскажешь! Если бы на фронте докторов слушали, то воевать было бы некому! — бледное лицо Петра Андреевича от бурной тирады даже раскраснелось. — Ты куда, говоришь, направлялся?
— К вам в больницу проведать?
— Вот и хорошо, считай, проведал, если хочешь, можешь со мной съездить еще одного хорошего человека проведать, надо только цветов купить. — Петр Андреевич слегка скривился и непроизвольно взялся левой рукой за грудь.
— Конечно, с удовольствием, — Ян побежал покупать цветы. Через несколько минут он уже принес большущий букет гладиолусов, розовых, красных и белых.
Петр Андреевич критически осмотрел приобретение и заметил:
— Несколько напыщенно, можно было бы и попроще, но не отдавать же назад.
— Что не нравится?
— Я вообще-то предпочитаю, цветы попроще — полевые, ромашки например.
— Надо было предупредить.
— Ничего, не расстраивайся, тот, кому мы их отнесем возражать, точно не будет.
Дальше они поехали в автобусе. Ян был удивлен, когда они вышли напротив больших кованых ворот кладбища. Зозуля шел вперед, ничего не объясняя. Ян начал осматриваться, здесь он раньше никогда не был. У ворот было много людей, кто-то чем-то торговал, кто-то покупал, кто-то ждал кого-то, подъезжали машины.
Яну стало холодно, он с удивлением заметил, что по обочинам дороги лежит потемневший снег. К воротам подъехала большая легковая машина, такой он еще не видел, высокая, с большими колесами. Из машины вышел солидный мужчина, в красивом блестящем костюме, в галстуке. Достал из машины куртку, накинул её себе на плечи. Выглядел он подтянуто и моложаво, но седина на висках говорила о возрасте. Мужчина подошел к теткам, продающим цветы, купил большой букет гвоздик и прошел в ворота.
— Ян ты чего отстал? Тут не музей рассматривать особенно нечего.
— Да, да, Петр Андреевич, я за вами, — Ян очнулся, вокруг него снова было лето, а того солидного мужчины рядом не оказалось.
— Пойдем, покажу тебе могилку моего замполита. Жаль не мог ты его знать, такой был человек! Не расскажешь!
Они подошли к невысокой оградке внутри, которой был скромный серый памятник с овальной фотографией и звездой. С фотографии смотрел плотный моложавый мужчина в офицерских погонах.
Петр Андреевич аккуратно возложил на могилку цветы, а после на столике внутри оградки расстелили газетку и достал нарезанную в гастрономе докторскую колбасу, плавленый сырок, два огурца и хлеб. Ян молча, наблюдал за этими приготовлениями. Наконец, Петр Андреевич из своего объемного внутреннего кармана парусинового пиджака достал маленькую бутылку водки — «чекушку».
— Присаживайся, помянем хорошего человека.
— Петр Андреевич, вам же нельзя, доктора запретили.
— Что они понимают в нашей жизни, эти доктора. Ты хочешь сказать, что я уже не могу помянуть своего боевого товарища, наставника? Он мне может быть больше, чем отец, я своего отца и не помню. Так что сиди и молчи и попробуй не выпить.
Зозуля достал два маленьких походных металлических стакана, разлил водку, молча, выпил.
— Это же так, наперстки, от «шкалика» мне хуже не будет, может даже наоборот. Кто знает от чего у меня инфаркт, может у меня сердце совсем от другого болит.
Ян, молча, выпил и закусил кусочком колбасы, водка была теплая.
— Ты знаешь, Ян, я, когда в больничке под капельницей лежал, сразу подумал про это место. Думаю, как только выкарабкаюсь отсюда, сразу приду к замполиту. Мне здесь, как-то легче и сердце не так болит. Может и ему приятно, что я сюда прихожу, не забываю его. Тихо тут не то, что в жизни.
Возвращаясь к воротам, они шли не спеша. Ян всё оглядывался, ему хотелось снова увидеть того солидного мужчину с сединой на висках. Что-то очень знакомое было в его лице.
— Ну, спасибо, что проведал. Ты не стесняйся, заходи. Как оклемаюсь, на завод приходи, там меня всегда найдешь.
— Конечно, буду заходить. Сейчас только вот уезжаю домой на каникулы, но в сентябре уже вернусь. Мне еще два года учиться. Честно говоря, мне очень помогают разговоры с вами, спасибо.
— Да, не за что, заходи, — Петр Андреевич сел в автобус, дверь закрылась. Яну надо было ехать в другую сторону.
Часть третья
Глава 1
Каникулы пролетели быстро, за ними осень дождливая и промозглая, наступила зима. За все это время Яну толком и вспомнить было нечего. День за днем серые будни учебы. Одни и те же стены, одни и те же лица. Как старшекурсники Андрей с Яном жили в комнате только вдвоем. Алика Драгоя таки выгнали за неуспеваемость, Олег Мосягин женился и ушел жить с женой на квартиру.
С одной стороны это было удобно потому, что наконец-то можно было начать нормально учиться, с другой — скучно потому, что шумные посиделки с вином и картами случались в этой комнате всё реже.
На личном фронте ни у Андрея, ни у Яна не было никаких происшествий или значимых событий, как сказал Андрюха: «Живем бобылями». От этого было тоже грустно, потому что, как говорил Шекспир и любил повторять Андрей: «Женское влияние облагораживает».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
