Кажется, Алькин визит журналистку нисколько не удивил. Она с интересом выслушала не очень правдоподобную, но увлекательную историю о съемках документального фильма по заказу МВД и согласилась ответить на все вопросы, которые так волновали ее гостью. Чтобы им никто не помешал, они вышли на улицу и, обогнув здание, присели на скамейку, скрытую от глаз за кустами сирени.
Девушку звали Катя. «Да, действительно, — подтвердила она, — Юркевский много рассказывал о поисках немцами Золотых Апостолов и весь его рассказ был записан на диктофон. Правда, вот незадача, диктофон этот несколько дней назад куда-то пропал: то ли его украли из кабинета в редакции, то ли вытащили из сумочки».
— И ничего не сохранилось? — разочарованно спросила Алька, жадно ловя взгляд собеседницы.
— Увы, — подтвердила та. — Но я почти все запомнила, — тут же поспешила добавить она. — Могу записать по памяти.
— Вот это было бы здорово, — оживилась Алька. — Так значит, я могу на тебя рассчитывать?
— Ну, конечно. Я и сама пожалела, что такой интересный материал пропадает. Предлагала редактору написать продолжение, но он отказался. Сказал, что тема не профильная и вообще лучше сначала проверить информацию но нескольким источникам. А как проверить, если участники тех событий уже давно в могиле? Только если копаться по архивам, но на это надо время и средства. Тут, — она кивнула в сторону редакции, — мне это вряд ли позволят делать.
— Жаль, — сочувственно заметила Алька. — Послушай, — продолжала она, прикурив от окурка новую сигарету, — а кроме меня этой темой никто не интересовался?
— Следователь приходил, — вспомнила Катя. — Много вопросов задавал и тоже хотел прослушать запись. Диктофон тогда еще был у меня, и я пообещала записать ему всю беседу на диск. А утром диктофон и пропал.
— Островский?
— Ну да, Островский, — подтвердила собеседница. — Мы с ним знакомы. В прошлом году я делала материал о милиции, тогда и познакомились. Он у нас в редакции иногда бывает…
Алька почувствовала, как у нее учащенно забилось сердце.
— Галантный такой, — как бы между прочим сказала она.
— Очень, — с улыбкой подтвердила Катя.
Они еще немного поболтали на отвлеченные темы и расстались почти подругами, договорившись, что завтра после работы Алька забежит в редакцию, чтобы забрать восстановленные по памяти записи.
* * *
Вернувшись из Минска около половины седьмого вечера, Григорий первым делом заглянул к Альке, чтобы удостовериться, что он ничего не напутал с покупками.
— А Альки нет, — сообщила Серафима Ивановна. — Пошла в гости к Виктору.
— Задала же она мне задачу. Пришлось весь Минск облазить.
— Ничего, она свое дело знает, — с гордостью заметила Серафима Ивановна, указывая на приколотый к стене карандашный рисунок. — Вот на днях меня изобразила. Правда, похожа?
— Да, — согласился Григорий, разглядывая портрет. — Рука у нее твердая, как у прадеда. Как считаете, Серафима Ивановна?
— Это которого? — нахмурилась та.
— Деда вашего по отцу. Он же вроде богомазом был?
Прадеда в семье вспоминать не любили. В тридцать девятом, когда пришли коммунисты, его одним из первых арестовали, но быстро выпустили. Из тех, кого схватили вместе с ним, назад никто не вернулся. По Несвижу поползли слухи, что он агент НКВД. Так ли это было на самом деле, никто из родственников не знал. Сам прадед на эту тему ничего не говорил и умер, унеся в могилу тайну своего освобождения.
Отказавшись от ужина, Григорий поспешил к себе.
— Передумаешь — заходи, — крикнула ему вслед Серафима Ивановна. — Как раз и Алевтина, может, вернется.
«Ежи уже, наверно, дожидается, — думал он, проходя через сад. — Хоть бы позвонил, чудак. Странный все же этот поляк. Ну, ничего, послушаем, что у него за дело ко мне».
Открыв дом и переступив порог, Григорий поставил пакеты на пол и только тогда увидел царящий в комнатах хаос. Все было перевернуто вверх дном. На полу валялись разбросанные вещи и книги. Ящики из шкафов были вывернуты, а стоявший в углу старинный сундук, в котором хранились ненужные, но памятные чем-то вещи, распахнут и пуст.
Григорий осторожно заглянул в кухню. Окно, выходившее в сад позади дома, было выбито и открыто настежь. Куски стекла лежали на полу, отражая небо. Оборванная занавеска свисала со стула. На подоконнике он увидел следы. Несколько травинок прилипли к комкам грязи.
С замирающим сердцем он бросился на второй этаж, где его взору предстала безрадостная картина полного разгрома. Казалось, что злоумышленники хотели заглянуть в каждую щель в комнате. Григорий прошел к столу и присел на его край. Перед ним на полу лежал портрет Доминика.
— Что скажете, князь? — обратился он к Радзивиллу. Но ответом ему была тишина.
Он еще некоторое время медлил, страшась увидеть свой тайник пустым. Наконец, собравшись с силами, Григорий опустился на колени и стал ощупывать половицы у самой стены, предварительно отодвинув стоявшую там этажерку. Одна из них поддалась. Он аккуратно извлек ее и запустил руку под пол. Документы и привезенные Бронивецким бумаги были на месте. Григорий облегченно вздохнул и снова погрузил руку в отверстие. Там же хранилась основная часть денег, которые он бережливо откладывал все эти годы. Его пальцы коснулись свертка с купюрами. «Пронесло», — подумал Григорий не в силах сдержать улыбку. Он уложил все назад в тайник, вернул на место половицу и задумался. Стоит ли вызывать милицию или не поднимать шум? Даже деньги, лежавшие между страниц энциклопедии, оказались на месте, хотя сама книга валялась на полу. «Так вот значит, какая цель была у вчерашнего ночного визитера, — заключил он, сопоставив факты. — Что ж придется принять меры. Завтра же закажу решетки и укреплю дверь. Теперь нельзя рисковать…»
Внизу сипло звякнул колокольчик.
— А вот и наш пан Бронивецкий, — пробормотал Григорий, выглядывая в окно.
Над калиткой виднелась русая макушка поляка. Пан Бронивец-кий долго извинялся, прежде чем зайти.
— Ничего, ничего, — ободрил его хозяин, подталкивая к двери. — Прошу извинить, но у меня там полнейший беспорядок. Не все, как вы, предупреждают о своем визите звонком.
Ежи переступил порог и остановился в нерешительности, озираясь по сторонам.
— Прошу извинить меня, но видимо я не вовремя, — произнес он, увидев царивший в доме разгром. — Вам сейчас, наверно, не до меня.
— Не обращайте внимания, — успокоил его Григорий. — Ничего страшного, просто кто-то пошел по ложному следу. У меня нет того, что они искали.
Однако поляк понял его по-своему. «Значит, — подумал он, борясь с подступающей паникой, — денег у него нет». От этой мысли у пана Бронивецкого зазвенело в ушах и закружилась голова. Чтобы не выдать своего состояния, Ежи ухватился за притолоку двери.
— А что они могли искать? — машинально спросил он, нащупывая в кармане другой рукой пузырек с успокоительными пилюлями.
— В последние двести лет у нас в Несвиже все ищут одно и то же, — ответил Григорий, глядя в глаза гостю. И добавил с нажимом: — Только пока никто еще ничего не нашел, кроме проблем на свою голову.
— Что же это? — еле шевельнул ставшими сухими, как пергамент, губами пан Бронивецкий.
— Кое-что, принадлежавшее Радзивиллам. Двенадцать Золотых Апостолов.
В этот момент Ежи показалось, что где-то внутри у него лопнула струна. Он попытался улыбнуться, но мышцы уже не слушались его.
— Ежи, что с вами?! — услышал он, словно сквозь вату, и провалился в темноту.
«Не много ли потрясений для одного вечера, — думал Григорий, спешно набирая номер скорой. — Не помер бы тут у меня, бедолага… Вот уже Островский ужом завертится, когда узнает, что Бронивецкий у меня дома коньки отбросил. Объясняй потом, что на все воля Божья, а не мой преступный умысел».
Скорая помощь прибыла уже через десять минут.
— Сердце, — констатировал врач. — Ничего страшного. Думаю, за недельку мы его на ноги поставим. Сейчас из-за жары многие жалуются, — добавил он, направляясь к машине. — Даже молодые.
— Может в посольство сообщить? — неуверенно спросил Гри-горий.
— В посольство можно и не сообщать, а вот родственникам стоит. Есть у него здесь кто-нибудь?
— Насколько я знаю, никого. Кроме меня, у него, кажется, и знакомых-то тут нет.
— Завтра после десяти можете навестить своего поляка. Только ничего не приносите, он у нас на режиме будет. — И протянул руку для прощания.
— Спасибо, доктор, — поблагодарил Григорий, пожимая про-тянутую ладонь. — Как-то все это неожиданно…
— У нас сегодня вообще какой-то аврал, — признался эскулап, садясь в машину. — Только что мужика забирали с проломленной головой. Успел выползти из дома, прежде чем сознание потерял. Я там живу рядом и знаю его с детства. Кто этого Куцего так приложил — непонятно. Мужик хоть и мутный, но после тюрьмы уже лет десять ни в чем криминальном замечен не был.
